Джек Кертис - Сыны Зари
– Извини, пожалуйста... – сказал он. – Я очень неуклюж.
– Ничего страшного, – покачала она головой. – Ты, видно, еще просто толком не проснулся. – Она снова отступила к дивану. – А потом я не слишком возражала. Потом я даже стала ждать этого. – Она с минуту молча разглядывала его. – Ты помнишь Бретта, ту ночь, когда его снова схватили?
– Я помню, как это случилось, – сказал Кэлли, – если ты это имеешь в виду.
– Да, ну я не присутствовала при этом. Я говорю о том, что было потом. Ты вернулся домой с Майком Доусоном. Вы оба были на взводе, но скорее от хорошего настроения, чем от выпивки, так что, наверное, лучше сказать – упоены. Ты мне все подробно рассказал.
У вас еще оставались с собой ваши пистолеты, и вы положили их на стол, как будто хотели некоторым образом подчеркнуть, что вы настоящие мужчины. Китобой ставит в уголок свой гарпун, охотник сбрасывает на пол все свои капканы и силки. Вы с равным успехом могли выложить на стол свои члены. – Она помолчала, как бы приглашая его вступить в разговор, но Кэлли было нечего сказать. Элен продолжала: – Это был торг, не так ли? Ты поднажал на какого-то мерзавца, и он предложил тебе Бретта в обмен на очень мягкий приговор. Бретт был в побеге сколько?.. Год, да? Насколько я помню, это был досадный пробел во всех официальных отчетах. Некое затруднение. Я думаю, что говорил главным образом ты. Майк не сводил с тебя глаз, словно маленький ребенок, только что переживший какое-то приключение вместе с кем-то постарше. Я помню, что ты все время облизывал губы, потом вытирал свой рот, как будто ты пересох от волнения. Это заставило меня вспомнить о том, как тебя разбирает жажда после секса.
Она выпила все свое виски и подошла к столу налить еще. Потом она снова пересекла комнату, возвращаясь к дивану. Перешла некий символический мост. Бутылку она оставила на столе – то ли по рассеянности, то ли чтобы иметь повод перейти этот мост еще раз.
– Если я поняла это верно, вы не нашли его по адресу, который вам дали, но опоздали всего чуть-чуть. Он украл какой-то автомобиль – так? – прямо у светофора. Выбросил водителя прочь и помчался по автостраде М 40, а ты и еще несколько других погнались за ним. А потом у него кончился бензин. Кажется, так, да? Кончился бензин.
Губы Кэлли скривились в усмешке. Он не сумел этому помешать. Когда бы он ни вспоминал об этом происшествии, оно заставляло его смеяться. Это была погоня миль на двадцать, огни светофоров, вой сирен и мчащийся автомобиль разрывали уличное движение, как застежка на молнии, когда ее раскрывают. Все это производило страшный шум, люди пронзительно кричали, в ушах ревели сообщения по рации... И когда преследуемая машина просто замедлила ход, это оказалось настолько неожиданным, что они едва не проскочили мимо нее.
Бретт свернул на обочину и выскочил из машины, надеясь бежать; но бежать оказалось некуда. Вместе еще с пятью полицейскими Кэлли взял его в кольцо. Все они уже держали наготове пистолеты. Руки Бретта сначала болтались у него по бокам, а потом он их согнул в локтях и сжал в кулаки, намереваясь вступить в драку. Полицейские расхохотались. Они не спеша замкнули круг, продолжая хохотать. Мигалка на полицейской машине вращалась, делая их лица бело-голубыми, и они надвигались на него, как аркан, и смеялись, смеялись... Именно это и запомнилось Элен больше всего.
– Вы все еще продолжали смеяться, когда пришли домой, – сказала она. – Я помню, как мне хотелось, чтобы вы ушли из дому. И ты, и Майк. Вы оба тогда много выпили, хотя казалось невозможным, чтобы ты напился. Ну а попозже ты меня разбудил и трахал так, словно задался целью разломать кровать. И мне ничего из этого не понравилось. И до сих пор не нравится.
Улыбка оставила лицо Кэлли задолго до того, как Элен кончила говорить. Немного погодя он сказал:
– Это было давным-давно. Разве не так?
– Да, так. – Она опять пересекла символический мост, чтобы снова налить себе виски. – Но потом мы еще и были с тобой порознь довольно долгое время.
– И...
– Ты ведь не первый раз слышишь от меня, Робин, что ты опасен. Полагаю, для самого себя, и для меня тоже. Я знаю, чего ты хочешь, и знаю, почему ты этого хочешь. Во всяком случае, я знаю хорошую причину. Потому что ты меня любишь. В этом я не сомневаюсь. Если есть и какая-то плохая причина, думаю, что рано или поздно я отыщу ее. Но я не уверена, что хочу пойти на риск. Ты говоришь о переменах. Но когда я думаю о прошлом и когда я смотрю на тебя, то я словно смотрю на пачку старых фотографий, и что же я там вижу? – темноту. Ты понимаешь? – В ее голосе были слезы. – Я вижу то, что заставляет меня думать об этой темноте. Туннели. Узкие улицы. Темные углы. Ты есть на этих фотографиях, но твое лицо сразу и не разглядишь. И что ты делаешь, толком не разглядишь. И я понимаю, что на самом деле я и не хочу видеть твоего лица, потому что боюсь того, что может рассказать мне его выражение. И я не хочу видеть, что ты делаешь, потому что сама мысль о том, чем это может оказаться, пугает меня чуть не до смерти. А ты, я думаю, должен любить все это, ты должен любить эту темноту, эти темные места, потому что в ином случае какого черта ты там делаешь?
Ее голос слегка дрожал. Кэлли перенес бутылку через мост и налил ей выпить.
– Когда ты был в Америке, – сказала она, – я попыталась испытать себя твоим отсутствием, отсутствием Робина. Потому что ты снова соединил нас, правда не живя при этом со мной вместе, не женясь на мне, нет, совсем нет, и все же более или менее соединил нас. Я пробовала посмотреть, как это отсутствие ощущается. Как я его ощущаю. Вот почему и не стала говорить с тобой. Я хотела побыть без тебя как можно полнее.
– И что ты ощутила? – Он вернулся назад через мост.
– Освобождение. – Она сделала глоток виски и посмотрела прямо на него. – Это было освобождение. Я снова стала жить одна. Знаешь... Я ходила в кино, я ходила в театр, и после не надо было обсуждать спектакль, я ела, когда мне хотелось есть и если мне хотелось, читала книги, играла на пианино... Потрясающе!
– Я что-то не помню о каких-то обсуждениях спектаклей после театра, – сказал Кэлли.
– Нет? А кто говорит, что это было с тобой? Я просто рассказываю, как мне жилось самой по себе.
– Так мы об этом сейчас говорим? О том, чтобы быть самим по себе?
– Ты прав, – покачала она головой. – Я говорила о нас. О том, чтобы не быть с тобой. – Она смотрела в сторону. – Ты касаешься таких вещей... В тебе есть что-то такое... – Она снова попыталась связать слова: – Я вижу в тебе такие вещи, о которых мне не хотелось бы знать.
– Подумай, почему, – сказал он.
– Конечно. Конечно, я думала об этом. Но от этого легче не становится.
– Значит, это было освобождением. То, что меня не было здесь.
– Если не считать того, что я все еще влюблена в тебя, это в целом было замечательно.
– И это ты тоже выяснила.
– Да, это я тоже выяснила.
– Ну а что же из этого для нас следует? – спросил Кэлли.
Элен прошла от дивана туда, где на другой стороне моста сидел он. Она присела перед ним и взяла его руки.
– Ты прав, говоря о перемене. Потому что я не вижу для нас никакой надежды, пока в самом деле не произойдет перемена. Но для этого потребуется больше, чем твои обещания. Для этого потребуется нечто зримое, нечто осязаемое. – Она встала. – Хорошо?
Кэлли кивнул. Он понимал, что теперь он просто обязан спросить, что же такое для этого потребуется, но ему казалось, что он уже догадывался об ответе, и пока еще не спешил его услышать. Элен открыла холодильник и заглянула внутрь – их старая шутка.
– Конечно, есть несколько маленьких, но значительных неудобств в одинокой жизни, – сказала она.
– Никакой еды?
– Да, верно.
– А еще что?
– Никакого секса.
* * *При открытом окне в комнате чувствовался тошнотворный, едкий запах выхлопных газов, можно было даже представить, как они, клубясь, переливаются через подоконник, подобно мелким морским волнам. На улице какой-то мотоцикл сорвался с места с таким визгом, как будто железный мост пилили циркулярной пилой. Хор мужских голосов звучал все громче и громче.
Свет из окна был единственным светом, который был им нужен. Почти полная темнота. Мрак. Когда она открывала рот, на ее губах поблескивала слюна. Округлость его плеча была то белой, как мел, то ярко-голубой, от неонового света, пульсирующего на огромном экране на противоположной стороне улицы. Он спросил ее о чем-то, и она прошептала:
– Да, сделай так.
И немного погодя он услышал ее голос. Он как будто шел откуда-то издалека, но становился все громче. Негромкие вскрики набирали силу по мере того, как чувство овладевало ею. Ее бедра приподнялись и замерли, напряженные, словно она к чему-то прислушивалась, пока она не закричала в полный голос и, кажется, куда-то упала от него. Его руки обхватили ее у плеча и бедра, он как бы поймал ее в полуполете, и ее ноги обвились вокруг его талии, увлекая его за собой вниз.
![Айзек Азимов - Роботы зари [Роботы утренней зари]](/uploads/posts/books/58421/58421.jpg)
![Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]](/uploads/posts/books/59876/59876.jpg)
