Олег Бажанов - Герой нашего времени.ru
Потом что-то изменилось. Мы оба не заметили, как любовь ушла. Начались скандалы. Вроде и причин-то не было. Мы поняли, что пора рожать ребёнка. Раньше мы не хотели детей. Я был молод, полон энергии, всё в жизни воспринимал как должное. При переездах на новое место службы у неё всегда возникали трудности с работой. Боялись, что на ребёнка денег нам не хватит. И вот, через пять лет совместной жизни она родила мне сына. Жена находилась ещё в роддоме, а я устроил грандиозную гулянку по случаю рождения Иванова-младшего. А где водка, там и женщины, сам знаешь. А тут ещё это воздержание, будь оно неладно! Ну и связался я тогда с одной разведенной. Все пять лет не изменял жене, а тут сорвался… Красивая чертовка! И взяла меня так, что я «с катушек и съехал», и продолжал к ней бегать, даже после того как жена вернулась домой из роддома. Хотел я бросить эту чёртову бабу, видит Бог, хотел! Но ведь и она это понимала и привязывала меня к себе всё сильнее. Я читал про японских гейш, так, наверное, она им ни в чём не уступала: наряды по теме, обстановочка в квартире подходящая, и картинки там всякие, журналы, фотографии… Учительница в этом деле была — что надо! В конце концов, жена об этом узнала. Она меня так и не простила. Как я её умолял! Как уговаривал! Она не хотела меня видеть. Подала на развод. Но у нас был маленький ребенок. Жена настаивала. На второй раз нас развели. Через месяц перевёлся в другую часть. Через полгода узнал, что моя бывшая жена с сыном уехали к её родителям. А у меня дальше была командировка в Чечню. Вот уже больше года я их не видел. Даже не представляю, каким сейчас стал мой сын.
Иванов замолчал.
— Зачем ты переводился в другую часть? — после долгой паузы спросил Виктор. — У тебя же сын. Зачем уехал?
— Она просила. К родителям сразу ехать не захотела. Просила, чтобы уехал я.
— Сына любишь?
— Зачем ты спрашиваешь? Конечно, люблю. Только не видел давно.
— Я почему спросил: у меня тоже сын. — Виктор вздохнул. — Ему уже семь лет. В этом году в школу пойдёт.
— Большой.
— Да. И я его очень люблю. Скучаю по нему.
— А я своего знал всего четыре месяца. Даже привыкнуть не успел. — Теперь вздыхать пришла очередь Иванова. — Интересно, какой он сейчас?
— А где живут родители твоей бывшей?
— Здесь. В этом городе. Я ведь службу здесь начинал.
— Здесь?! У тебя здесь рядом жена и сын, а ты тут сопли пускаешь!.. Я бы на твоём месте со всех ног побежал к ним, на карачках бы ползал перед женой, пока не простила бы! — Виктор заметно повысил голос: — А ты тут с тросточкой ползаешь, интеллигент в голову покалеченный! Значит, и не любил ты ее никогда! Бросил легко и не хочешь встретиться, значит, не любил!
— Я же сказал, что прошла любовь, — Иванов не стал повышать тон. — И не могу я сейчас к ней идти: пожалейте, пожалуйста, инвалида! Так что ли?
Последняя фраза у Иванова вырвалась сгоряча. Он увидел, как при слове «инвалид» потемнели глаза Виктора, как заходили на скулах желваки. По его взгляду Иванов, как бывший боксёр, понял, что в следующую секунду последует удар в челюсть, и уже прикидывал, сколько пролетит по палате, потому что решил не уворачиваться от мощного кулака десантника.
— Что за шум, а драки нет? — неожиданно произнесла появившаяся в приоткрытой двери из коридора голова ходячего из соседней палаты. — А то меня просила узнать дежурная сестра, чего вы шумите? — извиняющимся тоном добавила голова.
— Больше не будем, — пообещал Виктор, расслабляясь.
Голова исчезла за дверью.
— Ну и дурак же ты! — Виктор спокойно повернулся к Иванову спиной.
Иванов тоже устроился на своей кровати лицом к стене и спиной к Виктору. Разговаривать дальше не хотелось.
Минут через пять Виктор позвал:
— Слышь, Санёк?
Иванов сделал вид, что спит. Виктор не отставал:
— Санёк, говорю, слышишь?
— Ну? — промычал Иванов сонным голосом.
— Как её зовут-то?
— Кого?
— Ну, жену твою.
— Нет у меня жены, — вредничал Иванов.
— Я-те щас всё-таки врежу, остряк, блин, самоучка!..
Иванов услышал, как Виктор завозился на кровати и, не дожидаясь, пока тот дотянется костылём, ответил не поворачиваясь:
— Светлана…
Виктор успокоился. Через минуту Иванов снова услышал его голос:
— Имя-то какое светлое. А ты — дурак!
Иванов это знал и сам. Душа тосковала по домашнему уюту, по семье, по счастью, так глупо потерянному.
Ночью Иванову не спалось. Он уже долго лежал с открытыми глазами, неотрывно глядя в одну точку на потолке. Он думал о своей жизни. О своей непутёвой жизни.
— Саня, ты чего не спишь? — Неожиданно прозвучавший в тишине голос Виктора вернул Иванова к действительности.
Виктор спросил полушёпотом, а показалось, будто эхо отразилось от стен палаты — такая тишина стояла в здании и за окном на улице.
— Всё нормально, — тихо ответил Иванов.
— Давай спать, — Виктор стал укладываться поудобнее, и под его массивной спиной резко и противно заскрипела кровать. По палате прошла затихающая волна шевелений и стонов.
— Извините, — прошептал Виктор в темноту и снова пошевелился.
Теперь уже под его большим телом кровать громко заскрипела с повизгиванием железа. Но к удивлению Иванова, никто не проснулся.
— Бля, койка чёртова! — тихо выругался Виктор.
Минут через десять он уже мирно посапывал. Иванову не спалось. Стараясь не шуметь, он перебрался с кровати на подоконник к открытому окну, через которое летняя ночь приятной прохладой неслышно входила в палату, она несла запахи и звуки ночного города. Иванов смотрел на дремлющий госпитальный забор, на залитую неярким фонарным светом пустынную улицу, на деревья, еле слышно перешёптывающиеся с неспящим ветерком, на глубокое звёздное небо с миллиардами звёзд. Там, за забором, существовала по другим законам и правилам другая, кажущаяся теперь очень далёкой и даже непонятной жизнь, с отдыхающими после рабочего дня людьми, с музыкой и весельем, с кафе и ресторанами, с любовью к девушкам, с семейными заботами — мирная жизнь. Неужели и он когда-то был её частью? Теперь к прошлому нет возврата. Жить, как раньше, уже не возможно. Ведь параллельно с этой опрятной и красивой жизнью существует другая — страшная, грязная и жестокая. Жизнь рядом со смертью. Две уродливые сестры: война и смерть, они вместе гораздо сильнее своей чудовищной разрушительной силой, сильнее этой, проходящей за госпитальным забором спокойной и размеренной жизни. Мальчишки, ещё вчера гулявшие по этой вот улице, не успевшие ничего ни понять, ни измерить в своей короткой мирной жизни, сегодня возвращаются домой из-за чёрной черты, жестоко рассекающей два разных измерения, две разные жизни, эти мальчишки возвращаются домой, имея короткий и ужасающий своей простотой номер — «200». «Груз-200» — это гробы. Иванов насмотрелся на них ещё там, «за речкой», в Афганистане, а потом и в Чечне. Пилоты вертолётов «Ми-8» — рабочие лошадки войны: им и возить, им и стрелять. Иванову не привыкать к такой работе. Но сколько же ещё нужно перевести убитых и раненных солдат, чтобы получить ответ на вопрос: «Зачем?» Кто-то там, наверху, играя в войну, набивает счета в банках. А российские ребята погибают за то, что не умеют выбирать себе правителей. И оправдана ли в таком случае вера в разумного царя? На эту тему Иванов после возвращения с похорон Наташи написал песню со словами:
Мне бы только успеть,
Мне бы только суметь
Рассказать обо всём.
Полным голосом спеть,
Чтоб гитаре звенеть
Струн витых серебром.
Пусть не царственна речь,
Нам себя бы сберечь,
И мы, не помня, живём.
Тех мальчишек, кому
Суждено было лечь
Под свинцовым дождём.
И уходят слова,
Как пустая молва,
И гитара молчит…
Чтоб Россию понять —
Надо всё испытать,
Чтоб душа — хоть кричи!
Вместо ярких побед
Нам лишь — тысячи бед,
И только слёзы из глаз.
А что будет потом,
По прошествии лет
После нас — не для нас.
Сколько русских ребят
Полегли без наград —
Их не ждут ордена.
Ордена — у штабных,
У кого толстый зад,
Низко гнётся спина.
А кто правдой служил,
Кто в атаку ходил —
Чью-то жизнь оплатил,
Тот был продан не раз,
И своё получил
Среди тысяч могил.
По Руси — реки слёз.
Воспалённый вопрос
В материнских глазах:
«Для чего это всё?
Кто сынов убиенных
Воротит назад?»
Но в душах канут слова,
Как пустая молва,
И струна замолчит…
Чтоб Россию понять,
Надо всё испытать,
Чтоб душа — хоть кричи!
Мимо госпиталя, прервав размышления Иванова, по спящей улице проехал одинокий автомобиль. Сквозь звук мотора пробивалась ритмичная музыка из мощных колонок в салоне. Водитель ехал не один — с дамой. «Отдыхают люди, — улыбнувшись, подумал Иванов. — Вот бы сейчас прокатиться по ночному городу!». Это желание оказалось настолько осязаемым, что Иванов даже представил себя за рулем едущей по сверкающим огнями улицам иномарки. Но мешала левая рука в гипсе. Скорее бы его сняли, что ли! А то рука под гипсом чешется — сил нет! Спасибо, научили опытные мужики, и Иванов, по случаю, приобрел длинную спицу: под гипс ничем не залезешь, а спицей очень даже удобно.
