Евгений Хейсканен - Формула творения
— Значит, речь идёт о тех самых заокеанских материалах. Много воды утекло с тех пор, как они пришли в Советский Союз, господин Айвар. Да и в СССР не дремали, а многое сделали в искомом направлении. Предоставляемые мною материалы отражают как американские, так и русские технические решения. Скажу одно: в любом случае я человек маленький со скромными полномочиями, — внимательно всматриваясь в собеседника, резонёрствовал Рогатин.
— Не ломайтесь, Егор Сергеевич, нам прекрасно известно, кто вы и каковы ваши возможности. Могу конфиденциально сообщить вам, что очень важные люди чрезвычайно заинтересованы в сделке. Ведь вы владеете не то что секретной — суперсекретной информацией. Причём ваше непосредственное начальство и не догадывается об этом, так как сведения, когда-то полученные вами, отнюдь не соответствуют вашему уровню в российской дипломатической и агентурной иерархии.
— Ну что ж, грубовато, но верно, — согласился Рогатин. — Впрочем, какое это имеет отношение к обсуждаемой тематике? Вам-то нужны материалы, а мне тривиальные дензнаки, извините за пошлость.
— Ну что вы, не извиняйтесь, любезный Егор Сергеевич. Просто нам, как всем нормальным людям, не мешало бы иметь хоть какие-то гарантии. Неосведомлённость вашего высокопоставленного начальства в ваших же делах, как бы это уместнее выразиться, развязывает нам руки. Достаточно чуть-чуть намекнуть и…
— Не угрожайте, я же вам, в конце концов, не возражаю, да и против сделки ничего не имею. Мои мотивы просты — деньги и месть, — зло сверкнув глазами, отчеканил сотрудник посольства.
— Мне импонирует ваш эмоциональный пафос. Вы меня недопоняли — никаких угроз, просто деловое партнёрство и небольшая толика надёжности на случай вашего внезапного разворота на 180 градусов.
— Этого не будет, можете мне верить, — устало произнёс Егор Сергеевич.
— Ну и прекрасно. В таком случае, как говорят в России, по рукам? — лучась добродушнейшей улыбкой, спросил Айвар Лаукгалс.
— По рукам. Не забудьте, главное, о своих собственных обязательствах, — последнее Рогатин произнёс, уже допивая свой кофе.
Его собеседник старорежимно и чопорно слегка наклонил подбородок, только что не щёлкнул каблуками. «Барин», — окрестил его Рогатин, выходя на шумящую потоками машин Маннергейминтие. Сев в свою машину, Егор Сергеевич в раздумье поехал на службу.
Российское посольство в Хельсинки всегда поражает монументальностью впервые видящих его. Мощное здание серого цвета, построенное в духе сталинского ампира, огороженное высоким решетчатым забором, занимает приличную площадь. На улице у консульского отдела часто можно видеть очередь посетителей, иногда довольно длинную, так как небольшая приёмная зала консульского отдела, контрастируя с общими достойными габаритами посольства, не в состоянии вместить сразу всех желающих.
Проезжая по улице вдоль посольского забора, Рогатин силился понять, где ему лучше назначить встречу для передачи материалов. Уж конечно, не в своём собственном кабинете, который мог и прослушиваться. Улочки, окаймляющие здание посольства, были не слишком людны за редким, пожалуй, исключением, но парковаться вблизи своей дипломатической альма-матер для передачи нелегальных сведений Рогатин счёл также неуместным. «Придётся, видимо, подыскать подходящее место где-нибудь в Хельсинки, — решил Рогатин, — лишь бы глупо не столкнуться с кем-либо из дипломатического корпуса». Егор Сергеевич был реалистом и понимал, что «законом бутерброда» пренебрегать нельзя и лучше перестраховаться, чем наоборот. Самое верное в таком деле — спонтанный непредсказуемый выбор. Ведь если сам он определит место спонтанно и случайно, без особых привязок, то вероятность успеха любого наблюдения над ним понизится во много раз.
«Освободим сознание от ненужных сведений и будем мыслить с чистого листа, без предвзятостей — как учил Эдмунд Гуссерль, германский философ рубежа девятнадцатого и двадцатого веков», — решил немного помечтать о высоком Рогатин. В сущности, его жизнь и должна теперь начаться совершенно по-новому, с того самого чистого листа. От «предвзятостей», как и от некоторых принципов, тоже придётся отказаться. Но он не винил себя: таково время. Он же вынужден приспосабливаться.
Через пару дней Лаукгалс дал знать, что заинтересованная сторона готова к встрече для осуществления сделки, и предложил определиться с местом её проведения. После некоторых размышлений Рогатин выбрал набережную Похъёйсранта, протянувшуюся по восточному побережью Хельсинки от пролива Силтавуоренсалми до полуострова Катаянокка, означающему в переводе на русский «Можжевеловый мыс». Набережная находилась на расстоянии не меньше километра от российского посольства, то есть достаточно далеко от него, но не настолько, чтобы случайный или не очень наблюдатель мог бы задаться вопросом, почему там находится консульский работник Егор Сергеевич Рогатин. К тому же на соседней с набережной улице находились Институт политической стратегии и Военный музей Хельсинки. В посольстве знали, что Рогатин консультировался в Институте политической стратегии по одному из вопросов российско-финляндских отношений, бывал он и в Военном музее, поэтому его пребывание вблизи набережной Похъёйсранта не могло вызвать ненужного пересуда. Засмотревшись на ажурные цветастые яхты, карнавальной вереницей обнимающие берег, Рогатин не сразу заметил неспешно подходящего к нему плечистого молодого человека в чёрной кожаной куртке. На его плече болталась сумка с изображением синего треугольника.
«Так, это хорошо, — подумал Рогатин, — выглядит, как и договаривались — здоровенный, в чёрной куртке и сумка соответствует описанию». Егор Сергеевич слегка развернулся к незнакомцу и небрежным тоном сказал по-фински:
— Mitä sinä voisit sanoa Suomenlinnasta?[9]
— Аквапарка нет, зато рядом морс, — по-русски парировал громила.
Всё было в порядке — перед Рогатиным стоял посланец Фироза. Предстояло совершить обмен, а все детали были уже согласованы. Однако Рогатин ещё перед встречей позаботился о том, чтобы в случае необходимости затратить на выстрел минимум времени, заранее положив свой пистолет «гюрза» в широкий боковой карман плаща. Бронежилет также не был позабыт предусмотрительным Егором Сергеевичем. Он, конечно, не верил, что могущественный ливанец способен приказать убить его из жадности, но боялся погибнуть как ставший ненужным свидетель.
Впрочем, он опасался напрасно, и всё прошло идеально гладко. Крепыш забрал бумаги, Рогатин в одночасье стал обладателем неплохого состояния. Поскалив зубы друг другу напоследок довольными улыбками сытых тираннозавров, которым на сей раз не случилось отведать мясо себе подобных, Рогатин и его спутник неприметно разошлись.
Тихая же набережная Похъёйсранта с её яхтами и крайне малочисленными пешеходами так, кажется, и не поняла, какое судьбоносное для всего мира событие только что произошло в её спокойных пределах.
Глава 7
Момент отплытия корабля всегда волнителен. Облокотясь на поручни, Артур обозревал с самой высоты огромного шестипалубного лайнера «Викинг Лайн» картину побережья, будто написанную широкими мазками опытного мариниста, наслаждаясь открывающейся панорамой порта Хельсинки. Столица Финляндии, белая жемчужина Севера, как её часто называют, всегда поражала Артура удивительным сочетанием стрельчатой готики, реминисценций петербургских классических перспектив и своеобразного прагматично-жизнерадостного модерна. Всё это вместе, по-видимому, и создавало неповторимый ансамбль так называемого национально-романтического стиля, одновременно парадного и но-скандинавски непритязательного.
Основанный в 1550 году шведским королём Густавом Ваза, Хельсинки долгое время оставался сравнительно небольшим шведо-финским городом, не имея особого значения для шведской державы. Главным городом Финляндии того времени был Турку, шведский Або, большую роль играли Выборг и Порвоо (Борго), где в 1809 году имел место Боргоский сейм, регламентировавший появление Великого княжества Финляндского в составе Российской империи. Заложенная неподалёку от Хельсинки в 1748 году крепость Свеаборг сразу же стала способствовать росту соседнего города, в котором тогда же появились и первые каменные дома. В последующие века город активно разрастался, чему не могли помешать ни эпидемии чумы, ни частые русско-шведские войны, сопровождавшиеся неоднократными захватами Хельсинки русскими войсками.
Однако настоящее процветание Хельсинки началось уже в период Великого княжества Финляндского, входившего, как известно, в состав бескрайней Российской империи. Впоследствии финны много спорили — было ли это единое государство или же существовали две разные страны, объединённые личной императорской унией, по условию которой император всероссийский являлся также и Великим князем Финляндским. Некоторые финские историки утверждали и продолжают утверждать, что Финляндия как таковая не была частью России. Но в любом случае именно эпоха Великого княжества Финляндского оказалась наиболее плодотворной для становления финской нации и финских государственных институтов. В девятнадцатом веке возникло движение фенноманов, ратовавших за самобытную финскую культуру. Финский язык впервые в истории Финляндии обрёл равный статус со шведским, что было официально закреплено во время правления императора-реформатора Александра II, памятник которому стоит в центре Сенатской площади, главной площади города. Его более консервативные предшественники — Александр I и Николай I — всё же не ввели в Финляндии крепостного права, которым была охвачена как минимум половина российских земель. Провозгласив себя независимой в 1917 году и получив ленинское «благословение», Финляндия повторила своими очертаниями границы бывшею Великого княжества, ставшего своеобразной матрицей для отливки новоиспечённой финляндской государственности.
