Владимир Сухарев - Стая
— На войне. Он говорил, что русские не бросают своих на войне.
— Да, действительно, но у нас всегда война. Во всяком случае, до моего отъезда было так. И если вы оказались в аэропорте ночью в таком положении, то война видимо еще не кончилась.
Женщина оставила свой чемодан в багажнике Кривцовской «девятки» и быстро пошла в сторону аэропорта. Кривцов сидел в машине и думал, а как бы он поступил в такой ситуации на месте своей пассажирки. Со стыдом он признался себе, что, наверное, не стал бы вникать в проблему и воспользовался другой машиной. Он не успел поразмышлять на предмет того, стала эта женщина такой сердобольной в результате долгого отсутствия на Родине, или была какая-то другая причина ее поведения. Пассажирка вернулась, уселась на заднее сиденье.
— Вот держите, — она протянула Кривцову две сотенные купюры и назвала адрес.
Кривцов сразу же заехал на заправку и заправился. Они ехали молча. Дорога шла через промышленную зону. Усиливающийся снег и ветер, тьма за окном не способствовали разговору двух незнакомых людей. Наконец автомобиль въехал в город. Пассажирка прервала молчание и задала то ли Кривцову, то ли самой себе странный вопрос:
— Почему город не иллюминирован к Рождеству?
— Вы меня спрашиваете? — переспросил Кривцов.
— Нет. Просто, я жила в маленьком немецком городке. Там еще в начале декабря все было приготовлено к Рождественским праздникам и Новому Году. Так красиво.
— Наш город никто, никогда, ни по какому поводу не иллюминирует. Я просто думаю, что вы об этом забыли. Ничего, сейчас зайдете в свой подъезд и все вспомните.
— Почему?
— Потому что о Родине больше всего напоминают подъезды домов. Это и есть Родина. Не то, что внутри квартир, а именно подъезд. В квартирах все пытаются сделать некое подобие Европы, а подъезды уже ничьи, и именно там граждане являются самими собой, то есть теми, кто они есть на самом деле.
— А вы философ.
— Нет. Я циник.
— Циниками обычно становятся в зрелом возрасте.
— А мне уже давно за тридцать. Самое время, — ответил Кривцов, — кстати, мы уже подъезжаем, вы бы позвонили, чтобы вас встретили.
— Я живу с теткой. Телефона у нее не было никогда, да и старенькая она, чтобы чемоданы таскать, сама управлюсь.
— Ну, что вы, я помогу.
Машина остановилась у подъезда пятиэтажной «хрущевки». Метель не унималась. Кривцов взял чемодан и пошел вслед за пассажиркой. В подъезде было тускло, пахло кошками, стены щедро были расписаны не лишенными фантазии подростками. На бетонном полу валялись окурки, бумажки и другой мелкий мусор.
— Ну, как, вспомнили?
— Да, пожалуй, — вздохнула женщина, — ну, почему у нас так?
— Это слишком долгий разговор, да и зачем знать причины.
Они поднялись на третий этаж. Женщина достала ключи, но с удивлением обнаружила, что ключи не подходят. Кривцов поставил чемодан на пол, и почему-то не уходил. Ему хотелось убедиться, что женщина попадет домой. Тем временем дверь распахнулась, и на лестничную площадку вышел толстый мужчина средних лет в спортивных штанах и голым торсом.
— Вам что здесь надо? — спросил он, почему-то обращаясь к Кривцову.
— Вы кто? — вопросом на вопрос ответила пассажирка.
— Как кто? Я здесь живу, а вот почему вы пытаетесь попасть в мою квартиру, я не знаю, поэтому сейчас вызову милицию.
— Но здесь жила моя тетка, Бажова Пелагея Степановна. Она где?
— Знаете, девушка, шли бы вы отсюда. Я получил эту квартиру три месяца назад. Мне ее выделила городская администрация….
Тут отворилась дверь соседней квартиры. На площадку вышла пожилая женщина в стареньком застиранном халатике.
— А, Оленька, здравствуй, милая…
— Здравствуйте тетя Катя, вот приехала, а тут…
— Умерла Пелагея-то. Четыре месяца, как схоронили. Квартира у нее не приватизирована была, вот и заселили других жильцов. Мы хотели тебе сообщить, да разве тебя найдешь. Ты же у Пелагеи-то не прописывалась, мы хоть говорили, что ты тут живешь, да толку что. Ты, уж, голубушка, вещи вот забери Пелагеи, да и свои тоже. Я все сохранила.
— Спасибо, — медленно проговорила пассажирка, — я потом зайду.
— Ну, вот и разобрались, — толстяк закрыл дверь.
— Оленька, может тебе переночевать негде, так заходи, правда, у меня Николай Иванович заболел, но ничего, придумаем что-нибудь.
— Спасибо, я сама… — она не договорила, подняла чемодан и стала спускаться по лестнице.
Кривцов перехватил у нее чемодан и отправился вслед. На улице метель стихла, была тихая слегка морозная ночь, как это обычно и бывает под Новый Год. Женщина уселась на лавку около подъезда и заплакала. Кривцов стоял рядом и не знал, что ему делать. Но рыдания скоро прекратились, и женщина, поднявшись с лавки, и, видимо, приняв какое-то решение, обратилась к Кривцову:
— Отвезите меня в гостиницу, пожалуйста.
— Хорошо, — ответил Кривцов и, уложив чемодан в багажник, усадил ее в машину.
Они вновь выехали в город, на улицах не было видно ни одного человека. Кривцов посмотрел на часы: третий час ночи.
— Простите, — сказал он, — я случайно узнал, что вас зовут Олей. Я — Олег. Олег Кривцов.
Про себя Кривцов отметил, что Олег звучит лучше, чем Юрий. А вот фамилия стала менее благозвучной.
— Очень приятно, — сквозь слезы ответила Ольга.
Кривцов никогда не считал себя альтруистом не только в силу «профессии», но сейчас на него что-то нашло:
— Я не знаю, с чего начать. Помните, вы сказали там, в аэропорте, что русские своих в беде не бросают. Так вот, я думаю, что вам не следует ехать в гостиницу. Переночуйте у меня. У меня двухкомнатная квартира, я живу один. А завтра вы решите все свои проблемы. Я думаю, что вам просто надо отдохнуть.
— Отдохнуть, — повторила за Кривцовым Ольга, — да, наверное, да отдохнуть. Я хочу есть и спать. Только, Олег, я не решу своих проблем никогда, мне негде жить, у меня никого нет.
— Но вы же где- то прописаны.
— Это длинная история, но она уже закончилась.
— Тем более, чего вам делать в гостинице, не будете же вы жить там постоянно. Все равно пока вы найдете жилье, вам лучше пожить у меня.
— Вы это серьезно? — спросила Ольга, — вам это зачем?
Кривцов и сам не понял, зачем ему все это. При свете тусклых лампочек в подъезде Ольгиного дома он рассмотрел ее достаточно хорошо, но не нашел в ней ничего особенного. Женщина, как женщина. Лет тридцать, может чуть больше. Разве что, какая-то свежая что ли. Но Кривцов объяснил эту свежесть долгим пребыванием за границей. Пройдет пару недель, пройдет и свежесть. То есть, как женщина Ольга не произвела на Кривцова особого впечатления. Тогда что? Почему он зовет ее к себе? Может даже ни на один день. Зачем ему эти хлопоты? Тем более что в той комбинации, которую он задумал, ей места не было. Кривцов не находил ответа. Но Ольге ответил достаточно правдоподобно:
— Я хочу вам помочь. Поверьте, я сам не знаю почему.
— Вы действительно циник. Ну что ж, я принимаю приглашение. И спасибо за правду.
— Разве за правду благодарят?
— К сожалению, в нашей стране — да.
Кривцов быстро добрался до дома, в котором недавно снял квартиру, припарковал машину и понес Ольгин чемодан в свой подъезд. Приняв у Ольги пальто, Кривцов показал ей комнату:
— Вот здесь располагайтесь. Вот ваша кровать. Вы идите в ванную, там есть чистое полотенце, а я пока что-нибудь приготовлю. Как вы относитесь к яичнице?
— Прекрасно отношусь. Спасибо, Олег.
Олег и Ольга сидели на кухне и ели яичницу. Кривцов заварил чай, нашел даже варенье. Тускло светил торшер. Олег повнимательнее рассмотрел Ольгу и решил, что она даже очень неплохо выглядит. Интересно, как она попала в такую ситуацию, что осталась без крыши над головой? Но расспрашивать он не решился. У гостьи слипались глаза, было видно, что она очень устала. Пожелав ей спокойной ночи, сам Кривцов прошел в зал, где разобрал диван, и наспех застелив его, тоже улегся спать. Он тоже вымотался и силы были на исходе.
ГЛАВА 6
Утром Кривцов пошел в парикмахерскую. Так он делал всегда перед Новым Годом. Заглянув в комнату гостьи, он увидел, что она еще не проснулась. Стараясь не шуметь, он оделся и вышел на улицу.
Ожидая своей очереди, он вдруг заметил знакомое лицо. В зале в одном из кресел сидел рыжий мужчина с испитым лицом. Очевидно, он вчера крепко принял, и от него разило перегаром так, что даже молоденькая парикмахерша периодически морщилась, старательно выводя на рыжей голове «полубокс». Кривцов повнимательнее разглядел Рыжего.
— Стоптанные ботинки, — оценивал про себя внешний вид Рыжего Кривцов, — брючки, которые никогда не гладили, выбивающаяся из под белой простыни олимпийка. Все ясно, Рыжий в загуле и без копейки. Интересно, как это он решил с утра пойти подстричься не похмелившись?
