Уоррен Мерфи - Божество смерти
– Это благодаря мне ты стал Синанджу.
И здесь Чиун был в принципе прав. Вернее, благодаря им обоим Римо стал Синанджу, но доказать это старому корейцу не представлялось никакой возможности. Поэтому Римо, пропустив мимо ушей последнее замечание, отправился вниз за рисом, а вернувшись, обнаружил, что Чиун ожидает его уже в компании доктора Харолда У Смита.
Римо обеспокоенно взглянул на него:
– Я готов поклясться, что там, на Кубе, сделал все правильно...
– Да, там все в порядке, – кивнул Смит.
Пока Римо готовил в маленькой открытой кухне рис, Смит неподвижно сидел на низеньком диване в гостиной. Входная дверь в дом была закрыта, но Римо знал, что в портфеле у Смита вполне достаточно всякой новомодной электроники, чтобы не сходя с места определить, не подслушивает ли кто-нибудь снаружи. Римо был уверен, что Смит засек бы и того, кто еще только собирался подслушивать. Чиун все так же восседал на циновке в позе лотоса выпрямившись, настолько погруженный в себя, что казался в этой светлой, хорошо проветренной комнате не более живым, чем находившаяся в ней мебель.
– Корейцы, – изрек он, не открывая глаз, – большие мастера в электронике. Я лично тренировал его.
На эту реплику Римо тоже решил не реагировать.
– Проблема в том, что в Оклахоме происходит нечто странное, – раздался позади Римо бесцветный голос Смита. – Банда индейцев оджупа встала на тропу войны.
– Их же небось раз-два и обчелся, – удивился Римо. – А у вас армия.
– Армия! – фыркнул Чиун. – Армия – это человеческая глупость, возведенная в абсолют и многократно умноженная.
– Армия в такой ситуации бесполезна, – пояснил Смит.
– Вот-вот, – закивал Чиун. – Если бы часть вашей мудрости вложить в глупую голову Римо...
– Президент не хочет, чтобы американцы стреляли в американцев.
– Нью-Йорк он, как видно, давно не посещал.
Чиун по-корейски выразил одобрение замечанию своего питомца, одновременно напомнив Римо, чтобы он не откровенничал с Императором – каковым титулом он упорно продолжал именовать Смита, несмотря на периодические возражения со стороны последнего.
Ибо в восемнадцатом свитке Свода правил Мастера, записанных Старшим Мастером Ги (с комментариями Мастера Ги Младшего), говорилось:
«Доверие ассасина императору подобно мечу, который держишь не за рукоять, а за лезвие. Оно способно лишь повредить самому ассасину».
Римо ответил по-корейски, что отлично помнит этот пассаж, а доверие Смиту лишь облегчает им обоим работу, а вовсе не осложняет ее.
На что Чиун, опять же по-корейски, философски заметил, что кажущееся облегчением в начале может обернуться препятствием в самом конце.
Смит по-прежнему сидел на низеньком диване, положив на колени свой «дипломат», и с интересом прислушивался к странному бормотанию, которым обменивались Чиун и Римо. Когда собеседники перешли на повышенные тона, Смит понял, что они о чем-то заспорили.
Попытка Смита вмешаться натолкнулась на единодушную просьбу извинить их еще на пару минут. Когда наконец Римо и Чиун с видимым отвращением отвернулись друг от друга, Смит не выдержал:
– Так я повторяю – у нас проблема. Эта самая горстка индейцев сначала рассеяла людей шерифа, затем роту местной полиции, а сейчас одержала победу над национальной гвардией Оклахомы!
– Национальная гвардия Оклахомы – это часть федеральной армии, папочка, – объяснил Римо Чиуну.
– Что можно ожидать от армии, кроме поражений в боях? – вопросил Чиун. – И я думал, что машины из железа не терпят поражений.
– Если только они не корейского производства, – огрызнулся Римо.
– Римо, не спорь с Императором, – снова перешел на корейский Чиун.
– Я и не спорю, – ответил Римо по-английски.
– По-моему, вы как раз этим и занимаетесь, – удивленно заметил Смит.
– Если мне понадобится ваше мнение, Смитти, я обращусь за ним к вам. Извините, это у нас с Чиуном личное.
– Как ты можешь беседовать с этим безнадежно глупым Императором? – спросил Чиун по-корейски. – А сам ты – еще больший глупец. Что на уме, то и на языке – и с этим ничего уже не поделаешь.
– Мы называем это честностью, папочка, – произнес Римо по-английски.
– Возможность слышать реплики только одной стороны, – сухо заметил Смит, – несколько затрудняет дело.
– И затрудняет нашу недостойную жизнь, ибо мы причиняем неудобство вам, о всемилостивейший из императоров!
– Да-да... благодарю вас. Безусловно, я не имею ни малейшего желания вмешиваться в ваши личные споры, но, повторяю еще раз, существует проблема, нуждающаяся в решении. Дело в том, что эта банда индейцев превратилась в хорошо вооруженную часть. Эта часть преодолела маршем все расстояние до Дакоты и сейчас встала лагерем у Литл Биг Хорн, где индейцы некогда одержали победу над армией Джорджа Армстронга Кастера.
– А, вы о той резне.
– Армия и резня – вещи неразделимые. У них ведь нет ассасинов, – заметил Чиун, кутаясь в кимоно.
– Именно, – кивнул Смит. – Поэтому наш план состоит в том, чтобы лишить индейскую армию боевой мощи путем устранения их лидера, который, как видно, эту самую мощь и олицетворяет. Говорю вам – это самая настоящая армия, возникшая неизвестно откуда, прекрасно организованная и с таким боевым пылом, какой редко увидишь где-либо в наши дни.
– Ваше решение, как всегда, исполнено мудрости, о Император. Ибо государь, имеющий на службе ассасина, нуждается лишь в очень небольшой армии, но государь, которому служит Мастер, не нуждается в ней совсем!
После чего Чиун перешел непосредственно к предложениям, суть которых состояла в том, что новый способ оплаты услуг Синанджу должен быть основан на процентных отчислениях из оборонного бюджета США. Он вот слышал, что это примерно триллион в год – в то время как за какие-нибудь четыре миллиарда Смит может поставить на поистине широкую ногу подготовку ассасинов в этой стране, хотя, безусловно, ему все равно не найти таких гениальных Мастеров, которые состоят на службе у Императора в настоящее время.
– Боюсь, Император не согласится выцарапать для нас четыре миллиарда, папочка. И кроме того, что ты собираешься с ними делать?
– Вновь наполнить опустевшую сокровищницу Синанджу, источник вечного позора для меня, последнего Мастера. Ибо ни один из Мастеров никогда не терял ничего дороже медной монеты – я же, воспитавший нерадивого ученика, позволивший белому войти в Дом Синанджу, брошен нищим на произвол судьбы, и горе мое не поддается утешению.
– При чем тут белые, папочка? Сокровища-то сперла северокорейская разведка, которая сначала хотела заставить тебя работать на них, а когда не вышло, опустошила вашу сокровищницу, пытаясь представить дело так, будто они ищут вора. Я ведь в курсе. Украли их вовсе не какие-то белые, а корейцы.
– О, только один из них... Глупец, поддавшийся улещениям. Гнилой плод не портит всю ветвь...
– Ага, и еще припомни, что, припрятав украденное, он покончил с собой, так что теперь найти ваше барахло вряд ли кто сподобится. А гнилой он плод или не гнилой – тебе виднее.
Разговор шел по-прежнему на корейском, и Смит, окончательно потеряв терпение, едко осведомился, не мешает ли он. После чего слуха его достигли несколько английских фраз, из которых явствовало, что Чиун обещает разметать индейскую армию по равнинам Дакоты, дабы восславить доблестное имя Императора, а Римо клянется убрать их лидера в самый кратчайший срок.
Именно это доктор Смит и желал услышать.
Шеренги грузовиков и самоходных орудий, протянувшиеся на многие мили вокруг Литл Биг Хорн, ждали сигнала к атаке. Только на этот раз американская армия окружила индейцев – а не наоборот, как было столетие назад, – и генерал Уильям Текумсе Бьюэл с нетерпением ждал приказа из Вашингтона.
Ирония судьбы, подумал генерал, в этот раз в битве у Литл Биг Хорн не будет ни одной лошади. Его отец тоже был кавалеристом – правда, тогда слово «кавалерия» уже служило названием для танковых частей: и дед, и даже прадед. А первый из Бьюэлов, надевший голубую форму кавалерии Соединенных Штатов, был убит как раз здесь, у Литл Биг Хорн. И когда на пресс-конференции генерал Бьюэл заявлял, что не допустит кровопролития, в висок стучала предательская мысль – «теперь мы расквитаемся».
Батареи тяжелой артиллерии расположились за армейскими грузовиками, спрятавшимися за танковым кольцом. Танки пойдут первыми, за ними – пехота. Ну а если эти оджупа пожелают сопротивляться – что ж, тут поделать он ничего не мог. Пусть дерутся. И дохнут, как мухи. Он специально оставил в стальном кольце два узких прохода – на случай, если воины окрестных племен, все еще бредившие победой над армией белых, пожелают ночью присоединиться к бунтовщикам.
В лагере окруженных всю ночь слышались бой барабанов и пение. Ходили слухи, что на стороне восставших – неизвестные силы, что великие духи вернулись к ним и вместе они сокрушат господство белых людей раз и навсегда.
