Рассел Эндрюс - Икар
Иногда это была кровь Доминика.
Но чаще всего — кровь его матери.
В тот день, когда Доминику исполнилось одиннадцать, отец особенно жестоко поколотил его и мать, и Доминик понял, что ему пора делать выбор. Он догадывался, что вариантов у него всего два: либо молчать, притаиться в своем болезненном тихом мирке и продолжать терпеть побои отца, либо (когда он будет готов, когда сумеет) дать отцу сдачи и положить конец своим несчастьям.
К четырнадцати годам Доминик стал на редкость крепким парнем. В школе он побеждал в драках любого, даже старших ребят. И дело было не только в том, что он был сильный и неподдающийся, хотя он был именно таким. Дело было в том, что он спокойно сносил удары. Он не боялся боли. Он к ней привык.
За три дня до пятнадцатого дня рождения Доминика отец вдруг взорвался за ужином. Повода особого не было — просто мать Доминика нервно кашлянула, а Энтони решил, что это она сделала нарочно, и он развернулся и с такой силой ударил жену тыльной стороной ладони, что Розмари Бертолини слетела со стула. Энтони начал медленно закатывать рукава, потом встал из-за стола и с кривой ухмылкой объявил, что сейчас изобьет жену до полусмерти. И тогда Доминик решил, что время настало. Он поднялся со стула и тихо проговорил: «Нет, ты этого не сделаешь».
Отец посмотрел на него, не веря собственным глазам. «Повтори-ка, — гаркнул он. — А то я, кажись, оглох».
«Ты ее не тронешь».
«Хорошо», — произнес отец с растяжкой. Он закатал рукава и сверху вниз глянул на жену, все еще лежавшую на полу. Розмари принялась умолять его не трогать сына. Энтони ей улыбнулся — впервые Доминик увидел, как отец улыбается матери, — а потом обошел вокруг обеденного стола и стал надвигаться на Дома.
Доминик Бертолини был готов. Он не нервничал. Его голос не дрогнул. Его руки не тряслись. Он мысленно готовился к этому с самого раннего детства. Он хотел этого, сейчас он этого хотел, и, сделав первый шаг навстречу отцу, он понял, что будет помнить это мгновение до конца жизни.
Отступить и умереть. Или драться и жить. Он сделал свой выбор. Теперь все пойдет иначе. Все станет лучше. Настало время впервые в жизни победить. Не просто победить в драке, но выиграть войну. И навсегда одержать победу.
К несчастью, Доминик был слишком юн и не знал, что существуют другие варианты. Да, молчать и страдать — это был первый вариант. Сразиться и победить — второй.
Но еще можно было сразиться и проиграть.
Что и произошло в тот вечер.
Энтони Бертолини сначала двигался медленно и небрежно, пока ему не осталось пройти до Доминика всего два коротких шага. Потом он резко атаковал. Резко и нечестно. Он сжал в руке стакан и изо всех сил ударил им сына по виску. Стакан разбился и глубоко рассек бровь Доминика, из раны потекла кровь, как густая краска из жестяной банки. Не дав сыну возможности опомниться, Энтони схватил стул и обрушил его на голову Доминика. Древесина треснула. Звук был такой, будто летящий на полной скорости мяч стукнулся о бейсбольную биту и отлетел на четыреста футов. А потом Энтони занес для удара правую ногу, и жесткий нос его туфли угодил в шею Доминика. Мальчик издал тоскливый булькающий звук, и это только сильнее взбесило отца. Он нанес еще несколько ударов — по шее, по ребрам. Избиение продолжалось и после того, как Доминик потерял сознание. Потом Энтони вернулся к жене.
На этот раз он не поколотил ее до полусмерти, как обещал. Он забил ее насмерть.
Доминик очнулся в больнице почти двое суток спустя, его мать уже похоронили, а отца посадили в тюрьму. Там Энтони провел четыре года за убийство жены. А когда вышел, свиданий с сыном не искал. Даже он понимал, что при следующей встрече в живых не останется.
Дом очень скоро почувствовал свое призвание. За год он провел шесть любительских боев и во всех легко одержал победу. Он стал профессионалом. На протяжении нескольких следующих лет он дрался регулярно, объехал все клубы на Восточном Побережье и всегда побеждал. В двадцать два года он занял двенадцатую строчку в списке лучших боксеров. Он поднялся бы выше, но никто из первой десятки не желал выходить с ним на ринг. Однажды его агент пришел в нему и сказал, что Доминику предстоит бой с шестым номером в табели о рангах, «Сладким» Ленни Свитсом. Если бы Доминику удалось выиграть этот бой, он мог бы встретиться с номером два и даже с номером один. А если бы удалось и в этих боях победить, у него появился бы шанс сразиться за титул чемпиона. И Доминик не сомневался, что в скором времени станет чемпионом.
За несколько дней до боя со Свитсом до Дома дошли слухи. От него ждали проигрыша. Он не был наивен и не был настолько защищен, чтобы не понимать правил клубного бокса того времени. Однако он был дерзок и уверен в своих силах, и, выйдя на ринг, он знал одно, и только одно: он не собирается проигрывать.
И он не проиграл. Он вышиб Ленни Свитса с ринга в седьмом раунде.
Неделю спустя он находился в своей квартирке в Хеллз-Китчене. Не в той, где он вырос; после пребывания в больнице он больше не наведывался в ту квартиру, он оставил там все, даже одежду. В дверь постучали. Он встал из-за кухонного стола и отпер дверь. Потом все замелькало, как в калейдоскопе.
Их было трое. Здоровенные, сильные, неповоротливые, но их медлительность значения не имела, поскольку квартирка была маленькая и повернуться было негде. Двое схватили Доминика. Третий достал мясницкий нож-тесак, огромный и блестящий.
«Говорят, у тебя правая уж больно хороша, да? — сказал один. — И ты очень гордишься своей долбаной правой».
Дом молчал. Он молчал даже тогда, когда тесак опустился на его правую руку и перерубил кость на середине предплечья.
Единственное, что он услышал перед тем, как потерять сознание, были слова: «Ты никчемный кусок дерьма. Вряд ли ты теперь помашешь своей долбаной правой».
Ближе к концу истории Кэролайн остановилась. Она прислонилась к фонарному столбу, сжав его рукой так сильно, что у нее побелели и покрылись красными пятнышками костяшки пальцев.
— О боже, — проговорила она несколько раз подряд.
— Я же тебя предупреждал.
— Ты говорил мне, что это другой мир.
— Это и есть другой мир.
— Это другая вселенная!
— Хочешь, чтобы я больше не рассказывал?
— Есть что-то еще? Это не конец?
Джек покачал головой.
Она на секунду зажмурилась, но, открыв глаза, сказала:
— Рассказывай до конца.
И он рассказал Кэролайн о том, что после того страшного случая Дом выздоравливал несколько месяцев. Его карьера на ринге оборвалась. Как только к нему вернулись силы, он устроился работать мясником. Он сам выбрал эту профессию — казалось, она ему подходила после того, что с ним стряслось. Пару лет он работал в мясном магазине, многому научился и стал откладывать деньги, чтобы открыть собственное дело. Он все время задавал вопросы, смотрел и слушал. Прошло чуть больше трех лет после той ночи в его квартирке, и он наконец нашел троих мерзавцев, которые тогда нанесли ему визит. А теперь он нанес визит им. Двое из них были вместе, и он подловил их, когда они вышли из бара вскоре после полуночи. Дом приблизился к ним сзади, ничем себя не выдавая, и подстрелил обоих прямо на улице. Еще десять дней ушло на поиски третьего типа. Но Дом его нашел. Подстерег его в подъезде того дома, где жил этот мерзавец. На этот раз Дом намеревался показаться гаду на глаза и назвать свое имя, но как только тот увидел его культю, то сразу все понял, развернулся и дал стрекача. Однако далеко не убежал. Гаденыш и двух шагов сделать не успел, как Доминик Бертолини послал ему пулю в затылок.
Кэролайн побледнела и опустила глаза.
— Его посадили? — спросила она.
Джек покачал головой.
— Доказательств не было. Да никто их особо и не искал. Жертвы были не из тех, кого называют образцовыми гражданами.
— Но если все знали, что Дом…
— Никто не знал. Может быть, некоторые подозревали, но сам он об этом не распространялся. Сказал только тем, кому доверял. Думаю, не больше пяти человек знают, что произошло.
— А как… что он подумает, когда узнает, что… что…
— Что я тебе рассказал? Я ему вчера сказал, что собираюсь сделать это.
— И что он ответил?
— Ничего. Он мне доверяет.
Кэролайн медленно и шумно выдохнула.
— Этот человек… он тебя вырастил?
— Я жив благодаря ему. И каким бы я ни был, большей частью я такой из-за него.
Он немного помолчал, но Кэролайн, похоже, не собиралась задавать других вопросов.
— Ты все еще хочешь с ним познакомиться? — в конце концов спросил он.
Она кивнула.
— В чем дело? — спросил Джек. — Разговаривать не умеешь?
Она покачала головой и впервые за время их знакомства не улыбнулась в ответ.
И он повел ее на мясной рынок и наблюдал за тем, как она смотрит на туши, на кровь на полу, на пузатых мужиков с засаленными волосами, грузящих мясо на тележки. Джек наблюдал за тем, как Кэролайн ищет взглядом Дома. Дом поднял голову, заметил их, но с места не тронулся. Он смотрел на Кэролайн, будто ждал, как она себя поведет, что сделает. А она пошла прямо к нему и не стала ждать, когда Джек ее представит. Она двумя руками взяла его за здоровую руку, приподнялась на цыпочках и нежно поцеловала его в щеку. И что-то прошептала ему на ухо. Дом покраснел, словно смутился, но руки не отнял. Она держала его за руку, а он, сохраняя потрясающую непринужденность, задал ей несколько вопросов:
