Джеймс Эллрой - Кровавая луна
Ллойд швырнул обломком кирпича в туалет. Дверь со скрипом открылась, прозвучали три отдельных выстрела. Вслед за ними по всему кварталу захлопали запирающиеся двери.
И тут Ллойду пришла в голову идея. Он прошелся по улице, оглядывая крылечки, пока не нашел то, что искал: забытый среди пакетиков с хрустящим картофелем и пустых банок из-под пива портативный приемник. Стиснув зубы, Ллойд включил звук, и его оглушили мелодичные ритмы негритянских песнопений. Несмотря на головную боль, он улыбнулся и прикрутил звук. Это было идеальное возмездие для штаб-сержанта Ричарда А. Беллера.
Ллойд отнес приемник на стройплощадку, поставил его на землю в десяти ярдах от туалета и вывернул регулятор громкости до отказа, а сам побежал в обратном направлении.
Через секунду Беллер пулей вылетел из туалета с криком:
– Ниггер! Ниггер! Ниггер!
Он выпустил серию выстрелов вслепую, и вспышки осветили его с головы до ног. Ллойд поднял свой сорок пятый, медленно прицелился в Беллера с допуском на отдачу и нажал на курок. Пистолет дернулся у него в руке, выпуская всю сдвоенную обойму. Беллер завопил. Ллойд бросился на землю, заглушая собственный крик. Радио надрывалось ритмами блюза, и Ллойд побежал на звук, держа сорок пятый рукояткой вперед. Он споткнулся в темноте, упал на колени и рукояткой пистолета забил музыку до смерти.
Потом, шатаясь, выпрямился, и подошел к тому, что осталось от Ричарда Беллера. Его охватило странное спокойствие. Он перенес в кабину туалета сначала внутренности бывшего сержанта-ополченца, потом нижнюю часть тела с ногами, а следом оторвавшиеся руки. Голова Беллера превратилась в бесформенную кашу мозгов вперемешку с осколками костей. Ллойд не стал ее трогать, так и оставил на земле.
Бормоча: «Господи, прошу тебя, Господи… вниз по кроличьей норе», – Ллойд вышел на улицу. Отметил звериным чутьем, что вокруг ни души: местные обитатели то ли обделались со страха, услышав стрельбу, то ли привыкли к ней и не реагировали. Он вылил воду из фляжки в канаву и нашел в ножнах от штыка длинный отрезок хирургического шланга. «Отличная удавка», – когда-то говорил ему сержант Беллер. У тротуара стоял «форд» шестьдесят первого года выпуска. Ловко манипулируя шлангом и фляжкой, Ллойд нацедил целую пинту горючего из бензобака. Потом вернулся к туалету и облил им останки Беллера. Перезарядил пистолет и отошел на десять ярдов. От первого же выстрела туалет взорвался. Ллойд вернулся на бульвар Авалон и посмотрел назад – вся строительная площадка пылала.
Через два дня волнения в районе Уотте стихли. В разворошенном подбрюшье Южного Лос-Анджелеса был восстановлен порядок. Бунт унес сорок две жизни: сорок бунтовщиков, один помощник шерифа и один член Национальной гвардии, чье тело так и не было найдено. Его сочли убитым.
Бунт объясняли множеством причин. Национальная ассоциация содействия равноправию цветного населения приписывала все расизму и бедности. Партия «черных мусульман» во всем винила полицейскую жестокость. Шеф полиции Лос-Анджелеса Уильям Паркер говорил о «падении нравственных ценностей». Ллойд Хопкинс считал все эти теории бессмысленным вздором. Сам он был убежден, что бунт в Уоттсе вызван гибелью невинного сердца, а именно сердца старого черного алкоголика по имени Фэймос Джонсон.
Когда все кончилось, Ллойд забрал свою машину со стоянки у арсенала Глендейл и поехал к Дженис. Они занимались любовью, Дженис постаралась утешить его как могла, но взять в рот отказалась, хотя Ллойд ее умолял. Он покинул ее постель в три часа утра и отправился искать утешения.
Он нашел на углу Западной и Адаме проститутку-негритянку, готовую удовлетворить его за десять долларов. Они въехали в переулок и припарковались. Ллойд оглушительно вскрикнул, достигнув оргазма. Проститутка испугалась, выскочила из машины и убежала, так и не взяв заработанной десятки.
Ллойд бесцельно кружил по городу до самого рассвета, а потом поехал в Сильверлейк к родителям. Отпирая дверь, он услышал храп отца и увидел полоску света, пробивающуюся из-под двери Тома. Его мать сидела у себя в кабинете в изогнутом кресле-качалке. В комнате было темно, горела только цветная подсветка аквариума. Ллойд опустился на пол и рассказал немой, рано постаревшей женщине историю всей своей жизни, окончив ее тем, что застрелил убийцу невинности и теперь готов защищать невинных как никогда раньше. Получив отпущение грехов и укрепившись в вере, он поцеловал мать в щеку и задумался, чем будет заниматься следующие восемь недель до поступления в полицейскую академию.
Том ждал его во дворе, на дорожке, ведущей к тротуару. Увидев Ллойда, он засмеялся и хотел что-то сказать, но Ллойд его опередил. Он вытащил автоматический пистолет сорок пятого калибра и приставил его ко лбу Тома. Тот задрожал, а Ллойд сказал очень тихо:
– Если ты еще хоть раз при мне заикнешься о ниггерах, жидах, коммуняках и прочем дерьме, я тебя убью.
Красное, пышущее здоровьем лицо Тома побледнело. Ллойд улыбнулся и отправился назад к осколкам своей собственной невинности.
Часть 2
Факельные песнопения
Глава 3
Он медленно ехал на запад по бульвару Вентура, наслаждаясь только что введенным переходом на летнее время, добавившим лишний час к и без того длинным весенним вечерам. Стояла теплая не по сезону погода. Шлюхи вышли на промысел в топиках, оставляющих живот голым, а нормальные женщины оделись в скромные и нежные пастельные тона: розовые, голубые, салатовые и солнечно-желтые.
С прошлого раза прошло много месяцев, и он приписал этот пробел капризам погоды, заставлявшим его нервничать: сегодня тепло, завтра холодно и дождливо. Невозможно угадать, во что оденутся женщины, и это сбивало его с толку. Трудно сосредоточиться и найти ту, которую надо спасать. Чтобы почувствовать цвет и фактуру женщины, понять, что она собой представляет, он должен был наблюдать ее в условиях Некого постоянства. Бог ему свидетель, когда наступал период приготовления, небольшие перемены, неизменные приливы и отливы жизни избранницы становились для него очевидными. Если в результате он переставал ее любить, оставалась жалость, помогавшая ему не терять из виду духовные аспекты его замысла и сохранять отстраненность, необходимую для выполнения задуманного.
Подготовка составляла по крайней мере половину дела. Эта часть возвышала и очищала его, помогала отгородиться от хаоса, давала хрупкое ощущение независимости от мира, который пожирал все утонченное и нежное, а затем извергал поглощенное в виде шлаков.
По возвращении в город он решил проехать через Топанга-Каньон, выключил кондиционер и вставил в магнитофон кассету для медитации, свою любимую, с акцентом на излюбленной теме: движимая состраданием работа в тишине, уверенность и чуткость, сосредоточенность и страстная целеустремленность. Он слушал, как проповедник простым языком рассуждает о необходимости ставить себе цель в жизни: «Что отличает человека действия от пребывающего в застойном небытии? Это дорога. Дорога, ведущая к достойной цели, как внутренней, так и внешней. Путешествие по этой дороге является и движением к цели, и самой целью, подарком врученным и полученным. Вы можете навсегда изменить свою жизнь, если выполните эту простую программу, рассчитанную на тридцать дней. Прежде всего подумайте о том, чего вы больше всего хотите в настоящий момент. Это может быть что угодно: от духовного просветления до новой машины. Запишите свою цель на листке бумаги, укажите рядом сегодняшнее число. А теперь я хочу, чтобы на протяжении следующих тридцати дней вы сосредоточились на достижении этой цели. Не позволяйте мыслям о неудаче проникать в вашу душу. Если они одолевают вас, гоните их! Отриньте все, кроме чистых размышлений о достижении поставленной цели, и чудо непременно свершится!»
Он верил в это и заставил эту теорию работать на себя. У него было уже двадцать аккуратно сложенных листков бумаги, подтверждающих, что теория действует.
Впервые он прослушал эту пленку пятнадцать лет назад, в 1967 году. И та произвела на него огромное впечатление. Но он сам не знал, чего хочет. Три дня спустя он увидел свою первую избранницу и понял. Ее звали Джейн Вильгельм. Родилась и выросла в Гросс-Пойнте. Бросила Беннингтон на последнем курсе, двинулась автостопом на запад в поисках новых ценностей и новых друзей. Она носила блузки из оксфордской рогожки и мягкие мокасины. И в таком виде попала в компанию наркоманов на Сансет-стрип. Он впервые увидел ее возле виски-бара с танцами, она разговаривала с кучкой оборванцев-хиппи, всячески стараясь скрыть, приуменьшить свою образованность и хорошее происхождение. Он подцепил ее, рассказал о своей пленке и листке бумаги. Она была тронута, но рассмеялась и долго не могла остановиться. Если он хочет перепихнуться, почему бы просто не попросить? Романтика устарела, она свободная женщина.
