Варвара Клюева - Каиново семя
Альбинка, добрая душа, изо всех сил старалась радоваться за подругу. Но Ксана слишком хорошо ее знала, чтобы не заметить героических Алькиных усилий скрыть терзающую ее тревогу, если не страх. С третьей попытки удалось вызвать упрямицу на откровенный разговор.
- Ох, Ксана, мне до того не по себе! За мной вот уже полгода ухаживает секретарь нашего комсомольского горкома. Замуж зовет. Мама хочет, чтобы я согласилась. Говорит, я не приспособленная - из тех, кого всю жизнь нужно за ручку водить. Какая из меня хозяйка? А у Виктора такое положение... Он может себе позволить и кухарку, и горничную, и экономку. И няньку, когда ребенок родится. Мне останется только ухаживать за собой, да приветливо ему улыбаться. Дом - полная чаша, ни хлопот, ни забот, будущее детей обеспечено. Где я еще найду такого мужа? Только я его боюсь. Он такой деловой, такой самоуверенный. Всегда знает, чего хочет, и идет напролом. Мне иногда кажется, что меня привязали к рельсам, и на меня надвигается локомотив. А еще он гораздо старше. Ему уже тридцать два. Я разговариваю с ним и сама понимаю: для него мои слова - детский лепет. Зачем я ему, Ксана? Почему он не хочет оставить меня в покое?
Говорят, счастье эгоистично. Влюбленным нет дела до чужих неприятностей. Но Ксана и Егор приняли Алькины терзания близко к сердцу. Будь на ее месте кто угодно другой, вся история не стоила бы выеденного яйца. Не нравится ухажер - дай ему отставку, и дело с концом. Но Алька - беззащитная, внушаемая, безотказная - вполне могла пойти на поводу у мамы и напористого комсомольского вожака, а потом мучиться всю оставшуюся жизнь. И Ксана с Егором образовали группу поддержки. Ежедневно навещали бедняжку, вытаскивали ее с собой на прогулки, на пляж и потихоньку проводили психологическую обработку, исподволь взращивая и укрепляя в Альбинке решимость дать отпор постылым домогательствам.
Во время одного из таких воспитательных походов Ксана отлучилась на минутку - купить то ли мороженного, то ли воды, - а, вернувшись, посмотрела на Егора с Альбиной и почувствовала болезненный укол в сердце. Они смотрели друг на друга такими глазами... Ей впервые пришло в голову, что они составили бы идеальную пару - хрупкая, трогательно-беспомощная, ласковая Алька и сильный, надежный, заботливый Егор. Противоположности, как известно, притягиваются. Самые гармоничные браки - те, где супруги дополняют друг друга. Егор и Ксана были, так сказать, одноименными зарядами. Оба - сильные, самостоятельные, решительные люди с крепким внутренним стержнем. Им было легко вместе, они хорошо понимали друг друга и радовались этому родству душ. Однако нельзя сказать, чтобы они друг друга дополняли. Конечно, два волевых человека могут поладить, если их воли совпадают, но волевой и уступчивый поладят всегда. И хитрая природа устроила все так, чтобы воля чаще выбирала уступчивость.
Увидев Егора и Альбинку вместе, Ксана поняла, что ее ставка проиграла. Будь она похитрее или, может быть, погибче, у нее еще оставался бы шанс. Сделать вид, что ничего не происходит, не дать Егору возможности объясниться, дождаться отъезда и понадеяться, что все рассосется... Но Ксана ненавидела уловки и неопределенность. В тот же вечер она сама вызвала Егора на разговор:
- Ты все еще уверен, что хочешь жениться на мне, а не на Альбинке?
На его скулах обозначились желваки, на горле смешно подпрыгнул кадык.
- Ксюха... Наверно, я жуткий подлец. Даже точно - подлец. Не могу понять, как так получилось... Я вчера ночью лежал и думал, что мне надо уехать. Остыть, разобраться в себе. А потом представил себе Альку... Они ведь ее сломают. Нам в любом случае осенью в институт, а без нас они ее дожмут. Она ведь кроткая как овечка. Поведут на бойню, и пойдет, не пикнет. Я подумал, если она будет знать, что я... что она...
- Все ясно, можешь не договаривать. Надеюсь, ты не обидишься, если я больше не буду принимать участия в этих сеансах психотренинга? Мне кажется, без меня ты справишься лучше. И еще... у меня к тебе одна просьба. Не мог бы ты пока не показывать моим, что... ну, что свадьбы не будет. Лучше я им потом напишу. Так проще.
- Ксюха... Нет, я круглый дурак. Отказаться от лучшей девушки в мире!.. Слушай, дай мне немного времени... Все так быстро повернулось, у меня голова кругом идет. Может, правда уехать на недельку?
- Я на твоем месте сначала попыталась бы выяснить, что чувствует Алька. Если я права в своих подозрениях, твой отъезд может толкнуть ее прямиком в объятия этого комсомольского бонзы.
Могла ли Ксана предугадать, к каким последствиям приведет ее совет? Сколько раз она потом кляла свой язык! Ведь знала же о вечной готовности Альбинки принести себя в жертву! Значит, должна была предвидеть ее реакцию.
Разумеется, Алька пришла в ужас от одной мысли, что перешла дорогу лучшей подруге. Ее зарождающаяся любовь к Егору только усугубила чувство вины. Желая исправить причиненное зло и примерно себя наказать, она сказала "да" своему комсомольскому секретарю. И с несвойственной ей решимостью отказалась выслушивать все увещевания Ксаны и Егора.
Егор, поняв, что ничего не может изменить, уехал. Сказал, что ему нужно побыть одному. Ксана, понимая его состояние, не пыталась его удерживать.
Через две недели (комсомольские начальники не любят ждать) в Старграде гуляла грандиозная свадьба. Как Ксана ни сопротивлялась, ее все-таки впихнули в свидетели невесты. Глаза у Альки были больные, но держалась она мужественно. Жених лучился довольством и благодушием. Оксану передергивало от его барственных замашек в сочетании с номенклатурным стилем речи и таким же юмором.
После свадьбы она поспешно удрала из Старграда - от очевидного Алькиного несчастья, в котором винила себя, от вопросов родителей о Егоре... Что она могла им ответить, если сама не знала, чем все кончится? Надеялась, конечно. Ждала, что он к ней вернется.
Он не вернулся. Не вернулся вообще. В сентябре его родители подняли тревогу - выяснилось, что никто не знает, куда Егор уехал. Ксана, как могла, пыталась их успокоить, говорила, что, возможно, ему требуется время, чтобы оправиться, прийти в себя. Но в душе чувствовала: случилось что-то плохое, непоправимое.
Егора нашли в ноябре. В Байкале. Кто-то наткнулся на вмерзшее в лед тело. В кармане сохранился запаянный в полиэтилен студбилет.
Никто так и не узнал, как он погиб. Рассказывали, будто в августе примерно на том же месте нашли перевернутую лодку и выловили тело местного рыбака. Был ли Егор в той же лодке? Или пытался спасти тонущего, не зная, что в холодной байкальской воде не проплывешь и тридцати метров?
Оксане казалось, будто она разом лишилась всех нервных окончаний. Превратилась в бесчувственное бревно. Она перестала слышать, что ей говорят, перестала видеть лица, текст в книгах, перестала чувствовать запахи и вкус пищи. Потом все прошло, но внутренняя бесчувственность осталась. Мозг отказывался воспринимать случившееся.
Ксана на автопилоте сдала сессию и поехала домой. Сообщила родителям о гибели Егора и сказала, что не хочет никого видеть. Три дня родители ходили мимо ее двери на цыпочках, только пару раз предприняли робкую попытку нарушить уединение дочери. На четвертый день мама ворвалась в комнату без стука.
- Ксана, Альбинка умирает! Я сдуру сказала Нине про Егора, а Нина при ней проговорилась. У Альбины выкидыш... шестнадцать недель. И почка отказала. Пришлось удалять. Виктор привез из Москвы какое-то медицинское светило, достал импортные лекарства, а ей все хуже и хуже...
В больнице Ксану наотрез отказались пустить к подруге.
- Турусова в реанимации. Состояние критическое. Посещения разрешены только близким родственникам.
Оксана осталась ждать в вестибюле. Ее несколько раз пытались выгнать, она не отвечала и не уходила. Потом откуда-то из недр здания появился Виктор - помятый, осунувшийся, с запавшими красными глазами. Увидев Ксану, он сразу оценил обстановку и коротко приказал церберам:
- Пропустите! Хуже все равно не будет...
Увидев прозрачное бескровное лицо Альки, Ксана отчетливо поняла смысл туманного выражения "печать смерти". Поняла и другое: Альбина не хотела жить. Она приговорила себя - за предательство дружбы, за предательство любви, за смерть ребенка, которого не сумела выносить. В общем, за то, в чем ее вины не было ни капли. Но доступно объяснить это умирающей не было ни возможности, ни времени. Ксана поняла, что может вытащить Альку только одним способом - сыграв на ее сострадательности и чувстве вины,
- Алька, - сказала она, прикоснувшись к спичечному запястью, - Если после всего, что случилось, меня оставишь еще и ты... - Ксана намеренно оборвала фразу, а потом спросила сухим, невыразительным, почти равнодушным тоном: - Думаешь, я смогу жить? Должно быть, я виновата, но наказание слишком уж...
- Нет! - Холодные пальцы слабо сжали Ксанину ладонь. - Как ты можешь так говорить? Это я... я во всем...
