Виктор Глебов - Дыхание зла
– Что заставляет вас так думать?
– А можно узнать, почему вы говорите о Богдане в прошлом времени? – прищурился Тавридиев. – Он что, умер?
– Увы, да.
– Так же, как Рома?
– Именно.
– Значит, вы предполагаете, что это дело рук серийного убийцы? – Густые черные с проседью брови едва приподнялись.
– Вероятно, да.
– Довольно странно, – заметил Тавридиев, задумчиво потрогав указательным пальцам шахматную доску. – Если позволите, то серийники обычно так не действуют.
– Неужели? – Самсонов едва сдержал улыбку. Видимо, собеседник решил поделиться с ним тем, что видел в фильмах о серийных убийцах или прочитал в журнале. – Это почему же?
– Во-первых, жертвы были знакомы и совершенно не похожи внешне. Во-вторых, прошло слишком мало времени. Серийные убийцы делают довольно долгие перерывы, поскольку…
– Простите. – Самсонов бросил взгляд на страницу блокнота, – Степан Павлович, но откуда у вас подобные сведения?
– Дело в том, что я – профессор криминальной психиатрии, – скромно потупившись, ответил Тавридиев. – Возможно, вы читали мою книгу о поведении серийных убийц под названием…
– Увы, нет, – перебил Самсонов. – Но уверен, она замечательная. И я с вами совершенно согласен: серийные убийцы так часто не убивают, поскольку им необходимо накопить негатив, так сказать. Чтобы потом последовала мощная разрядка. И насчет того, что жертвы были знакомы, вы тоже правы. Это редкий случай.
– И поэтому вы здесь, в клубе? – снова прищурившись, спросил Тавридиев.
– Мы проверяем личности убитых, – уклончиво ответил Самсонов. – Надеюсь, вы не станете говорить остальным, что я ищу среди них убийцу, как вы, вероятно, подумали.
Тавридиев усмехнулся.
– Подумал, подумал. Нет, не стану. Но я очень сомневаюсь, что один из тех, с кем мне доводилось играть здесь, способен убить кого-то, кроме пешки или фигуры.
– Если вы написали книгу о поведении серийников, то, конечно, знаете о «маске нормальности», – парировал Самсонов.
– Вы правы, – кивнул Тавридиев. Он снова задумчиво поскреб клеточки на доске. – Просто одно дело – писать книгу, а другое – допустить, что кто-то из твоих знакомых убийца. Понимаете?
– Прекрасно понимаю. Так что давайте отбросим личные впечатления и сосредоточимся на Бончовска и Йорге. Что можете о них сказать?
Тавридиев снял очки, посмотрел через них на свет, но не надел, а положил на шахматную доску. Глаза у него были маленькие, светло-серые и немного воспаленные.
– Эти двое часто играли друг с другом и уходили вместе. Я думаю, они общались и за стенами клуба. Большего сказать не могу.
– Они рассказывали о своем прошлом? О родственниках, как и почему эмигрировали в Россию.
Тавридиев покачал головой.
– Никогда, насколько я помню. По крайней мере я таких разговоров не слышал.
– Ясно. А вы с ними общались вне клуба?
– Нет.
– Какими они был игроками? – сам не зная зачем, спросил Самсонов.
– Неплохими. Особенно Богдан. Почти всегда выигрывал. Рому это ужасно злило.
– Что ж, думаю, этого пока достаточно. Спасибо.
– Я могу быть свободен?
– Абсолютно.
Тавридиев встал, но уходить не торопился.
– Знаете, я бы хотел вам помочь, но понимаю, что вы не станете задействовать меня в расследовании. А жаль, это могло бы стать для меня полезным опытом.
– Для написания новой книги?
– Почему бы и нет? В любом случае я хочу вам сказать то, что, возможно, вы и так знаете. Слышали про гештальт?
– Боюсь, что нет, – признался Самсонов. – Что это такое?
– Способность мозга восстанавливать целое по его части. Например, слышите вы протяжный гудок, а представляете пароход.
– Понимаю. Но какое отношение гештальт имеет к серийным убийствам?
Тавридиев забавно поднял указательный палец.
– Самое прямое. Убийца действует в соответствии с замыслом, который должен быть полностью воплощен. Все элементы задуманного он хочет видеть на своем месте.
– То есть стремится завершить гештальт? – кивнул Самсонов.
– Иногда такое стремление становится основополагающим и делает убийцу уязвимым. Возможно, вам это пригодится.
– Кто знает. Во всяком случае, постараюсь запомнить.
После Тавридиева в комнату зашел грузный мужчина лет сорока, с большими залысинами и носом картошкой. Его глаза навыкате смотрели испуганно. Кроме того, он почти не моргал.
– Леонид Антонович Рыбкин? – на всякий случай уточнил Самсонов.
Мужчина кивнул.
– Он самый.
– Старший лейтенант Самсонов. Мне нужно задать вам несколько вопросов о Бончовска и Йорге. Знаете таких?
– Да, конечно. – Рыбкин нервно поерзал. – А при чем тут Богдан?
– Его тоже убили.
– Господи Иисусе! – Рыбкин широко перекрестился, подняв глаза к потолку. – Когда? Кто?
– Недавно. Кто – как раз и предстоит выяснить.
– А убили так же, как Рому?
– Именно.
Рыбкин на мгновение скорбно прикрыл глаза. Когда он поднял веки, зрачки снова остановились на лице Самсонова.
– Вы меня подозреваете? – спросил он глухо.
– Вовсе нет. С чего вы взяли? Обычный опрос людей, знавших убитого. Разве, когда убили Бончовска, полиция не приезжала?
– Приезжала, – состроил кислую мину Рыбкин.
– Итак, вы хорошо знали убитых?
– Нет. Так, играли несколько раз.
– Кто выигрывал?
– Чаще всего я, но иногда и кто-нибудь из них.
– Думаете, они были друзьями?
– Понятия не имею.
– Они уходили вместе?
– Не знаю. Я поздно ухожу, одним из последних.
– Кем вы работаете? – Самсонов специально чередовал вопросы, чтобы сбивать собеседника с толку и не давать возможности подготовиться к ответу.
– Преподаю в колледже.
Надо же: опять педагог.
– В каком? – поинтересовался полицейский, беря ручку, чтобы сделать запись в блокноте.
Рыбкин продиктовал название.
– Литературу, – добавил он. – Это имеет значение?
– Пока не знаю, – уклончиво ответил Самсонов. – Что можете сказать об убитых? Какое они производили впечатление?
– Ну, как сказать… – Рыбкин опять поерзал. – Не знаю, кем они работали, но точно не играли в консерватории.
– Хотите сказать, они не были интеллигентами? – переформулировал Самсонов.
– Да уж вряд ли! – фыркнул Рыбкин.
– Почему вы так думаете?
– По тому, как они говорили, вообще держались.
– А кем они, по-вашему, могли бы быть?
– Не знаю. Рабочими, например. Спортсменами. Военными в конце концов.
– Они употребляли какие-то специфические слова? – подумав, спросил Смирнов.
– Профессионализмы? Нет, не припоминаю. Хотя нет! Был один момент, я обратил на него внимание. Йорг несколько раз указывал направление, ориентируясь по часам. Ну, знаете, как говорят военные: стул на двенадцать часов, например.
Самсонов кивнул.
– Что еще можете сказать о них?
– Дайте подумать. – Рыбкин сложил руки на объемном животе и прикрыл на несколько секунд глаза.
– Знаете, что? – проговорил он вдруг. – Мне сразу показалось странным, что они говорят без акцента.
– Серьезно?
– Да. Ни у одного, ни у другого. А ведь, кажется, они не так давно переехали в Россию.
– Не очень давно, вы правы. А они не рассказывали о своем прошлом? Родственники, учеба?
Рыбкин покачал головой.
– Никогда, насколько я помню.
– С кем они дружили в клубе?
– Не знаю. Никогда не обращал на это внимание.
– Что же, спасибо. Можете идти.
После Рыбкина было еще трое, но они ничего определенного про убитых сказать не могли. Сходились только в том, что Йорг и Бончовска часто играли друг с другом, соперничали и не раз уходили из клуба вместе.
Следующий, кого опрашивал Самсонов, заявил, что пару раз ходил с ними в бар. Его звали Антонов Петр Кириллович, и ему было тридцать с небольшим. Коротко стриженный атлетический блондин с открытым лицом и поминутно возникающей улыбкой. Это о нем говорила Кроликова, как о человеке, общавшемся с убитыми больше других.
– О чем вы говорили? – спросил Самсонов, надеясь на чудо: должны же были убитые при ком-то хоть раз упомянуть о своем прошлом.
Антонов пожал широкими плечами.
– Да о разном. О тачках, о бабах, об оружии.
– О бабах? О каких конкретно? Йорг или Бончовска рассказывали о том, с кем встречались раньше?
– Нет. Ничего конкретного. Пустой треп.
– Вы упомянули также об оружии.
Блондин кивнул.
– Да, они отлично в нем разбирались.
– Серьезно? С чего бы?
– Не знаю даже.
– А вы?
– Ну, я-то в оружейном магазине работаю, – Антонов широко улыбнулся, словно сообщил отличную новость. – Вот и зашел разговор.
– Значит, они оба разбирались?
– Ага. Просто доки, – в голосе блондина послышались уважительные нотки. – Но понятия не имею, где они так насобачились. Не спрашивал.
– Они упоминали о том, что служили в армии?
– Кажется, нет.
– Говорили о родственниках, о жизни за границей?
