Обри Дарк - «Его»
«Ну, почти убийства», — напомнила я себе, когда человек в соседней комнате вновь застонал.
— Если ты меня отпустишь, я ничего не расскажу, — сказала я, выплёскивая слова взволнованным потоком. — Я ничего не видела. Я не знаю твоего имени и не знаю, кто ты. Даже не знаю, кто этот парень!
— Почему ты здесь?
Он стоял лицом ко мне, укоряя своими прямыми глазами. Я сглотнула.
— Я… Мне стало любопытно. Из-за бумажки.
Он шагнул вперёд, так что наши лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга. Я вновь почувствовала утончённый запах его лосьона после бритья, смешанный на этот раз с потом из-за напряжения. И под всем этим был ещё один запах. Горький запах крови и меди.
Несмотря ни на что, я помнила тот последний раз, когда мы были столь близки: в лифте. Помнила его свирепый поцелуй, страсть, нарастающую и вырывающую воздух из моих лёгких. Даже сейчас, стоя так близко к нему, я чувствовала ужасное желание, пробегающее по моему телу, разжигающее огонь между бёдер. Я знала, что он опасен, но моё тело это не волновало.
— Любопытно. Похоже, ты любопытная.
Он смотрел на меня, как никто другой до него. Я привыкла, что парни бросали на меня быстрый взгляд, в мгновение ока пробегаюсь глазами по лицу и вниз по телу. Но его глаза ласкали линии моего лица таким проницательным взглядом, что я могла почувствовать его на своей коже. Он протянул руку и коснулся моего подбородка, а я, подумав о крови, вздрогнула от этого прикосновения.
— Как маленький любопытный котёнок.
Его рука двинулась вниз, скользя по швам одежды. Он коснулся моего пояса, прошёлся пальцами по пояснице, над карманами. Остановившись, его рука скользнула в мой задний карман. У меня перехватило дыхание, но он лишь вытянул ключи от машины и сунул их в свой собственный карман. В другом кармане джинсов он нашёл листок бумаги.
— Вот это, — сообщила я.
— Что? Это? — он развернул её и взглянул на цифры. — Это какой-то код?
— Это и вызвало мой интерес, — произнесла я. Сердце бешено заколотилось. Он работал на правительство? Возможно, он был обученным убийцей. Тогда-то он бы ни в коем случае меня не убил. Я зацепилась за крохотный кусочек надежды. — Что это значит?
Но он лишь вскинул брови:
— Откуда мне знать, что это значит? Для меня это выглядит кучкой беспорядочных чисел.
— Это не… Это не твоё?
Фабио медленно покачал головой, вглядываясь в меня, словно я была сумасшедшей.
— Но моя подруга сказала мне…
Я оборвала себя, когда осознала, что произошло.
Джулс!
Что она сказала? «Может, ты попросишь его объяснить тебе». Срань Господня. Она его подделала. Она подделала идиотскую секретную записку, чтобы я снова с ним поговорила. И это сработало даже лучше, чем она могла себе только представить.
Или хуже, чем она могла себе только представить.
«Джулс, ты даже не представляешь, что натворила».
— Ошиблась, наверное?
— Моя подруга… — я подавилась словами. — Она хотела, чтобы я с тобой поговорила.
— В этом больше смысла, — произнёс мужчина с пребывающим облегчением на лице. — Да, больше смысла, чем в том, что ты из полиции. Я думал, что они вышли на меня! Но нет, это всего лишь… Всего лишь ты.
Мужчина закончил меня обыскивать и взял за руку.
— Смотри, ты в ловушке, котёнок, — сообщил он, улыбаясь. — Иди сюда.
Его рука снова обернулась вокруг моей талии, и я сделала с ним несколько шагов, прежде чем поняла, что он ведёт меня на кухню. Внутри застонал мужчина на столе.
— Нет, — воскликнула я. — Я не хочу смотреть…
— Очень плохо, маленький котёнок, — проговорил он, потянув меня за собой.
Я остановилась в дверях, но он был слишком силён: просто взял и протащил меня весь оставшийся путь. Он затащил меня внутрь и усадил возле радиатора в углу, прежде чем зарыться в кухонный шкафчик. Я схватилась руками за больную ногу, уставившись на лежащего на столе мужчину.
Это был профессор: теперь, находясь ближе, я могла ясно это увидеть. Там были и ремни, удерживающие его шею, руки и лодыжки. Рубашка была распахнута, а на груди — от пупка до ключицы — вверх и вниз виднелись порезы. Он вновь застонал, а потом открыл глаза. Усы исчезли.
У него были тёмно-карие глаза — глаза жертвы. Повернув голову, он нашёл меня в уголке, находясь в том же шоке, что и я, от моего пребывания здесь. Он раскрыл рот, и кровь потекла по его нижней губе.
— Беги, — произнёс он хрипло.
Новая волна страха прокатилась по мне, и я бы побежала, если бы моя нога смогла это сделать. Но, прежде чем я успела что-либо сделать, Фабио шагнул вперёд и схватил мои запястья. Защёлкнув на мне наручники, он прикрепил их вторую часть к радиатору.
— Что ты…
— Я рад, что ты такая любопытная, маленький котёнок, — сказал он. Вернувшись к мужчине на столе, он запихнул ему в рот полотенце, когда тот начал кричать. Крики превратились в глухое удушье, когда он прижал рукой полотенце, удерживая то на месте. — Ты сумеешь увидеть всё лучшее изнутри, обещаю. Это почти время признаний. А у нас много признаний, верно?
Он схватил нож со стола и прочертил линию вдоль мужского подбородка. Я с ужасом наблюдала, как крик мужчины набирал высокие ноты. Привлекательный парень занёс в воздухе нож.
И улыбнулся. Дорогой Боже, он улыбнулся.
Глава 4.
Гейб.
Есть в убийстве что-то, что меня успокаивает. И после такой мучительной ночи мне нужно было успокоиться.
Взяв нож, я провёл им вниз по груди человека. Он заревел в тряпку. Позади меня, сжимая глаза, рыдала девушка. Глупая девчонка. Она сказала мне, что ей стало любопытно.
Помедлив, я облизнул губы. Моё любимое место — кожа на груди, из которой получаются хорошие толстые ломтики. Почти как бекон.
Не волнуйтесь, я не похож на Ганнибала Лектера. Меня не интересует человеческая плоть, не в кулинарном смысле. Хотя всё же мне нравится наблюдать за тем, как люди осознают, что они полностью состоят из плоти. Это то, что я всегда знал о себе, но многие люди ошибочно полагают, будто они люди, а не примитивные животные. Они думают, что есть что-то, не привязанное к их телам, нечто иное, отделённое от тканей и сухожилий, что-то, переносящее их с места на место в этом мире.
Но всё же они не другие, когда умирают. Например, как этот мужчина. Я просунул нож под его кожу, и он взвыл в тряпку. Кровь хлынула из-под ножа, стекая вниз по его боку. В углу заговорила девчонка:
— Не делай этого, прошу тебя, не делай этого, — просила она. — Пожалуйста, не причиняй ему больше боли.
— Заткнись, — произнёс я, не глядя на неё. Мне ещё предстояло решить, как с ней поступить, но я не хотел отвлекаться. Не сейчас. — Ты даже не представляешь, насколько он этого заслуживает.
Нож скользнул вниз по груди мужчины, к животу. Его вопли смягчили пределы планеты. Теперь он звучал очень похоже на животное. Я достал тряпку, и его вопль наполнил комнату.
Девушка шлёпнула себя ладошками по ушам. Глупая девчонка. Это звук жизни. Страдания в чистом виде. В самом деле, это было прекрасно. Справедливость для невинных. Болью отплатить за боль, которую он причинил.
Вой возрос, когда я постучал остриём по руке мужчины, лишь по костяшкам. Он сжал руки в кулаки.
— Как ты делал ей больно? — шепнул я мужчине.
Острием ножа я уткнулся в первую фалангу его указательного пальца.
— Нет, — умолял мужчина. — Нет.
— Я не спросил, делал ли ты это, я спросил «как», — заметил я спокойно. Глаза мужчины нашли мои, но в них не было ничего, кроме страха. Он был животным, и единственное, что его заботило, — это выживание. — Ты бил её?
— Нет!
Нож проткнул кожу, и я проехался острием по костяшкам.
— Я видел тебя, — сообщил я певучим голосом. Теперь осталось недолго. Он признается. — Я видел тебя.
— Нет…
Я крутанул нож и дёрнул кость. Мужской крик озарил комнату.
— Я видел тебя, — на меня нашло спокойствие. Уже скоро. Мир уже приобрёл цвета. — Я видел тебя.
— Мне жаль, мне жаль, пожалуйста, не надо, я никогда не сделаю этого снова, пожалуйста, нет, нет, нет…
Девушка в углу заплакала, уткнувшись лицом в руки. Мне стало жаль, что ей пришлось это пропустить. Я заглянул в глаза мужчины. Когда я только поймал его, он был слишком самоуверен. Его глаза были полны ненависти и силы, и он думал, что вред, причинённый им другим людям, сойдёт ему с рук. Сейчас же в его глазах были затравленность, боль и ужас.
Монстр для монстра. Нечто, что накормит тень.
Страх смерти — сильная эмоция. Он отбрасывает в сторону всё остальное и очищает людей от грехов. Никто, даже самый жестокий человек, не станет придерживаться своей жестокости перед ликом смерти. Она лишает их силы, делает смиренными.
«Это было благословением, — считал я, — что они умирают в такой непорочности».
