Десмонд Бэгли - Оползень
Он вошел в полутемную комнату и посмотрел на меня.
– Я – Саскинд, – сказал он коротко и оглядел комнату. – Доктор Мэтьюз считает, что тебе можно дать больше света. По-моему, идея хорошая. – Он подошел к окну и раздвинул занавески. – Темнота плохо действует на психику.
Он вернулся к кровати и стоял, глядя на меня. У него было волевое лицо с крепкой нижней челюстью и носом, похожим на клюв, но глаза – неожиданно мягкие, карие, словно у умной обезьяны.
– Можно, я сяду?
Я кивнул головой, и он пододвинул к себе стул, подцепив его ногой. Затем он непринужденно сел, положив ногу на ногу, и я даже увидел его полосатый носок и выше – кусок волосатой кожи.
– Ну как самочувствие?
Я опять покачал головой.
– В чем дело? Ты что, дара речи лишился?
Я вновь не отвечал, и он сказал:
– Слушай, парень, ты ведь в беде. Как же я смогу тебе помочь, если ты со мной не разговариваешь?
Прошедшая ночь была для меня ужасной. Я бился над вопросом: "Кто я?" – и к утру оказался не ближе к его решению, чем вначале. Я устал и не испытывал желания говорить с кем бы то ни было.
Саскинд начал говорить сам, негромким, мягким голосом. Я не помню, что он тогда сказал в точности, но потом он возвращался к этой теме неоднократно, и я думаю, что его речь тогда выглядела примерно так:
– Эта проблема рано или поздно возникает в жизни каждого человека, и он вдруг задает себе в высшей степени неудобный вопрос: "Кто я?" и сопутствующие этому вопросы: "Почему я существую? Почему я нахожусь здесь?" К человеку равнодушному эти вопросы приходят поздно, может быть, уже на смертном одре. Люди думающие спрашивают себя об этом раньше, погружаясь в мучительную работу мысли.
Именно из такого самовопрошения произошло много прекрасных вещей, хотя так бывало и не всегда. Некоторые из тех, кто подступали сами к себе с этими вопросами, сходили с ума. Некоторые становились святыми. Большинство же находило какой-то компромисс. Из этих вопросов родились великие религии, философы посвятили им несметное количество книг, содержащие горы чепухи и зерна истины. Ученые искали ответы на них в движении атомов, в воздействии на человека лекарственных препаратов. В общем, эта проблема затрагивает каждого, и тот, кто отмахивается от нее, не имеет права считаться настоящим человеком.
Ну вот, а ты, можно сказать, прямо лоб расшиб об эту проблему, да еще и в наиболее острой форме. Ты думаешь, что раз ты не можешь вспомнить свое имя, ты – ничто. Это неверно. Личность заключается не в имени. Имя – всего лишь слово, своего рода описание человека, принимаемое нами для удобства. Самосознание, ощущение, что в глубине твоего существа есть то, что можно назвать "Я", – это есть в тебе. Если бы не было, тогда и в самом деле лучше было бы умереть.
Ты также полагаешь, что, поскольку не можешь вспомнить никаких событий из твоей прошлой жизни, твоя личная жизнь подошла к концу. Но почему? Ты дышишь, ты живешь. Вскоре ты покинешь госпиталь, думающим, задающим вопросы человеком, готовым исполнить все то, что тебе предназначено. Наверное, нам придется еще над тобой поработать, и есть шансы, что в течение дней или недель твоя память вернется обратно. Вероятно, это займет много времени. А я здесь для того, чтобы помочь этому. Ну?
Я взглянул в его строгое лицо с нелепыми добрыми глазами и прошептал: "Спасибо". Потом я в изнеможении закрыл глаза и сразу же погрузился в сон. Когда я проснулся, Саскинда рядом не оказалось.
Он пришел на следующий день.
– Как себя чувствуешь, получше?
– Немного.
Он сел.
– Не возражаешь, если я закурю?
Он прикурил, потом посмотрел на сигарету с неодобрением.
– Я курю слишком много этой чертовщины. – Он протянул мне пачку. – Хочешь?
– Не употребляю.
– А откуда ты знаешь?
Я задумался на некоторое время. Саскинд терпеливо и безмолвно ждал.
– Нет, – сказал я, – нет, я не курю, я знаю это.
– Ну что ж, неплохое начало, – заявил он с каким-то яростным удовлетворением. – Значит, тебе кое-что о себе известно. Ну, а что ты вспомнишь в первую очередь?
Я сразу же ответил:
– Боль. Боль и качку. А еще то, что я был связан.
Саскинд пустился в подробные рассуждения по этому поводу, и мне показалось, что, когда он кончил, на его лице отразилось какое-то сомнение. Он спросил:
– Ты имеешь какое-нибудь представление о том, как ты попал в этот госпиталь?
– Нет. Я здесь родился.
Он улыбнулся.
– В твоем-то возрасте?
– А я не знаю, каков мой возраст.
– Ну, насколько мы можем судить, тебе двадцать три года. Ты попал в автокатастрофу. А об этом ты что-нибудь знаешь?
– Нет.
– Но ты, однако, представляешь себе, что такое автомобиль?
– Конечно. – Я помолчал. – А где произошла катастрофа?
– На дороге от Доусон-крика к Эдмонтону. Знаешь, где это?
– Знаю.
Саскинд погасил окурок.
– Эти пепельницы чертовски малы, – пробормотал он и закурил новую сигарету. – Хотел бы ты знать о себе немного больше? Конечно, это будет твое собственное знание о себе, но все же. Возьмем, к примеру, твое имя.
Я сказал:
– Доктор Мэтьюз звал меня Грант.
Саскинд осторожно заметил:
– Да, насколько мы знаем, это твое имя. Более точно: Роберт Бойд Грант. Что еще тебе хотелось бы знать?
– Так. А чем я занимался? Где я работал?
– Ты был студентом Университета Британской Колумбии в Ванкувере. Помнишь что-нибудь об этом?
Я покачал головой.
Он вдруг спросил:
– Что такое мофетт?
– Это отверстие в земле, через которое вырывается углекислый газ вулканического происхождения. – Я посмотрел на Саскинда. – Интересно, откуда я это знаю?
– Ты специализировался в геологии, – ответил он коротко. – А как звали твоего отца?
– Не знаю. А почему "звали"? Он что, умер?
– Да, – сказал Саскинд и быстро продолжал: – Предположим, ты отправился в Ивнинг-хаус, Нью-Вестминстер, что ты там ожидаешь увидеть?
– Музей.
– Есть у тебя братья или сестры?
– Не знаю.
– Какой политической партии ты симпатизируешь?
Я подумал, потом пожал плечами:
– Не знаю. Не знаю, интересует ли меня политика вообще.
Саскинд задавал десятки вопросов, словно расстреливая меня ими, и требовал быстрых ответов. Наконец он остановился и вновь закурил.
– Я буду с тобой говорить напрямую, Боб, во-первых, потому, что предпочитаю не скрывать от моих клиентов неприятные факты, а во-вторых, потому, что ты сможешь их принять. Потеря памяти в твоем случае носит, так сказать, личный характер, она касается только тебя. Все те знания, которые не имеют отношения к тебе как индивиду, такие, скажем, как сведения из геологии, географии, умение водить машину, у тебя сохранились целиком и полностью. – Он сбил пепел с сигареты над пепельницей. – Другие же, связанные с твоей биографией, отношениями с людьми, исчезли. Не только твоя семья начисто выпала из твоей памяти. Ты не можешь вспомнить никого из твоего прошлого: ни преподавателя по геологии, с которым ты занимался, ни лучшего друга в колледже. Словно кто-то внутри тебя взял и стер все это, как со школьной доски.
Я чувствовал, что убит. Что остается в жизни человеку моего возраста, когда он лишен всех человеческих связей – родственных и дружеских? Боже мой, даже врагов у меня не осталось, а человек, у которого нет врагов, просто ничтожество.
Саскинд ткнул меня своим толстым указательным пальцем.
– Не отчаивайся, парень. Мы ведь только начали. И потом – посмотри на все с другой стороны: найдется немало людей, которые душу бы заложили, чтобы иметь возможность начать жизнь заново. Я тебе кое-что объясню. Подсознание – любопытная вещь. У него есть своя логика поведения, с виду довольно странная, но вполне определенная, и работает она по строго определенным правилам. Наша задача – эти правила вычислить. Мы с тобой проведем несколько психологических тестов, и тогда, я думаю, мне удастся понять, как привести тебя в порядок. Тем временем я попробую покопаться в твоем прошлом, вдруг мы что-нибудь обнаружим в этом направлении.
– Саскинд, каковы шансы?
– Я тебя не буду обманывать, – сказал он. – Не вдаваясь в детали, замечу только, что твой случай – не простая потеря памяти. О тебе надо книгу писать, что я со временем и сделаю. Смотри, Боб. Некто получает удар по голове. Происходит потеря памяти, но ненадолго. Через пару дней, в худшем случае, через пару недель, все приходит в норму. Это обычное дело. Но бывают случаи посерьезнее. Недавно мне пришлось иметь дело с восьмидесятилетним стариком, которого сбили с ног на улице. На следующий день он пришел в госпиталь, и выяснилось, что он потерял год своей жизни. Он ни черта не мог вспомнить из того, что произошло с ним за весь год до этого.
Он помахал сигаретой перед моим носом.
