Лорел Гамильтон - Черный список
— Мне говорили, что я похожа на свою мать, только бледнее. Она была латиноамериканкой.
— Это все объясняет. Я знала, что для обычной белой девчонки, у тебя слишком хорошие округлости в нужных местах. — Она аккуратно разложила свою одежду на покрывале и сказала, — Что имела в виду, когда сказала, что «тебе говорили», что ты похожа на свою мать?
— Она умерла, когда мне было восемь.
— Сочувствую. — И казалось, она сказала это искренне. Пока мы распаковывались, каждая на своей стороне комнаты, царило неловкое молчание. Моя кровать находилась ближе всего к ванной и дальше всего от двери. Мы это не обсуждали, просто я зашла в комнату первой.
— Да все в порядке, — отмахнулась я, — Это было давным-давно.
— А что на счет твоего отца?
— Немец, первый из своей семьи, родившийся в этой стране.
— Что он думает по поводу того, что ты маршал и охотница на вампиров? — спросила она, когда бросила кучу одежды на кровать и начала ее сортировать.
— Его все утраивает. С другой стороны, моей мачехе, Джудит, это совсем не нравится. — Должно быть, я улыбнулась, потому что Лайла рассмеялась, глубоким, горловым смехом. Он был темным, и чувственным как Гиннесс[2] в бокале. Это был хороший смех.
— О, да, я стала источником расстройств, своей матери, как только научилась ходить. Мой отец футбольный тренер и я хотела быть как мои братья и отец.
— Сестер нет?
— Одна сестра, и она натуральная девчонка.
— Ага, у меня сводная сестра и она тоже натуральная девчонка. Я ходила на охоту с отцом.
— Братьев нет?
— Один сводный, но он чуток слишком неженка для охоты. У папы я была единственным «пацаном». — Я нацарапала в воздухе воображаемые кавычки.
Она опять рассмеялась, — Я всегда соревновалась с братьями и проигрывала. Они все за метр восемьдесят, как и мой отец. А я низенькая, в мать.
— Я всегда была самой маленькой в классе.
— Я хоть и не была самой маленькой, но все же не такой высокой, как бы мне того хотелось.
— А что твой отец думает о твоей работе?
— Он гордится мной.
— Мой тоже, — сказала я. — Но просто еще и волнуется.
— Ага, и мой тоже. — Она окинула меня взглядом и затем сказала, — Они говорили о твоей подготовке. Анита Блейк — первый истребитель вампиров женского пола. И на твоем счету все еще больше убийств, чем у любого другого маршала.
— Я просто дольше этим занимаюсь, — ответила я.
— Одни из самых первых, вас всего восемь, — сказала она.
— Нас было больше, — сказала я.
— Они поувольнялись, как твой напарник Мэнни Родригез, или… — Она внезапно стала уделять повышенное внимание укладыванию вещей в шкафчик. — Ничего, если я займу верхний?
— Все нормально, ты же выше меня. — Она улыбнулась, но улыбка вышла слегка нервной. — Все в порядке, Карлтон, — сказала я. — Я знаю, что смертность была высокой, когда ликвидаторы вампиров только начали пользоваться ордерами.
Она положила вещи в шкафчик, закрыла его и посмотрела на меня, вроде как оглядывая, снова. — Почему смертность среди ликвидаторов возросла, когда ввели систему ордеров? Ведь писали, что она возросла, причем резко, но не объясняют почему.
Я опустилась на колени, и она подвинулась, чтобы я смогла запихать свои вещи на нижнюю полку. И обдумывала, как бы ей ответить.
— До того, как ввели ордера, охотники на вампиров особо не задумывались, как убивать. Нам не приходилось отчитываться перед судом, у нас было больше свободы действий. После того, как ввели систему ордеров, некоторые охотники стали колебаться, беспокоиться о том, что случиться, если они не смогут доказать в суде, что убили кого то законно. Не забывай, что тогда у нас не было значков. Некоторые из нас попадали в тюрьму за убийство, хотя позднее, убитые вампиры были объявлены серийными убийцами. Из-за этого некоторые из нас стали мешкать перед убийством. А сомнения убивают.
— Теперь у нас есть значки.
— Ага, и теперь мы официально копы, но не путай, Карлтон, мы по-прежнему истребители. Работа полицейских — предотвращение насилия по отношению к другим. Многие из них за двадцать лет службы так и не применяют оружие, не зависимо от того, что нам показывают по телевизору. — Я сложила футболки на лифчики вместе с нижним бельем и убрала все в шкафчик. — Наша основная работа — убивать людей, копы этим не занимаются.
— Мы не убиваем людей, мы убиваем монстров.
Я улыбнулась, но знала, что улыбка вышла горькой, — Забавно так думать.
— Что это значит?
— Сколько тебе лет?
— Двадцать четыре, а что?
Я улыбнулась, но все еще не чувствовала себя счастливой — Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, я так же думала, что они все монстры.
— Сколько тебе лет?
— Тридцатник.
— Ты только на шесть лет старше меня, Блейк.
— Годы службы в полиции приравниваются к годам жизни собаки, Карлтон — умножаются на семь.
— Не поняла? — спросила она.
— Хронологически, я может и старше тебя всего на шесть лет, но в собачьих годах — я старше тебя на сорок два года.
Она нахмурилась, глядя на меня — Что все это значит, черт возьми?
— Это значит — сколько вампиров ты казнила?
— Четырех, — сказала она с явным вызовом в голосе.
— Ты их выследила и убила, или сделала это, когда они были прикованы и без сознания в морге?
— В морге, а что?
— Поговорим, когда ты убьешь хоть кого-то из них, когда они в сознании и молят о пощаде.
— Они молят о пощаде? Я думала, что они только нападают.
— Не всегда; иногда они перепуганы и молят точно так же, как и любой другой.
— Но они вампиры, они монстры.
— Согласно закону, который мы поддержали — они законные граждане этой страны, а не монстры.
Она изучала мое лицо. Не знаю, что она там увидела, или хотела увидеть, но в итоге она нахмурилась. Думаю, что она никак не ожидала увидеть спокойное выражение лица.
— Ты действительно считаешь их людьми.
Я кивнула.
— Ты считаешь их людьми, но все же продолжаешь их убивать.
Я снова кивнула.
— Если ты действительно веришь в это, то это же, как убить Джо Блоу с соседней улицы. Это же, как всадить кол в сердце обычного человека.
— Ага, — согласилась я.
Она нахмурилась и снова стала распаковывать вещи. — Не знаю, смогла бы я продолжать делать свою работу, если бы думала о них как о людях.
— Это похоже на конфликт интересов, — ответила я.
Я стала решать, куда лучше пристроить оружие, чтобы в случае чего его быстро достать. Зная то, что Арлекин может попытаться похитить меня или убить, заставило меня чуть больше побеспокоиться о безопасности и надлежащем вооружении.
— Могу я сказать тебе кое-что, только не пойми меня превратно, — начала она, присаживаясь на краешек кровати.
Я остановилась, положив два ножа и один пистолет на кровать, — Наверно нет, но все равно спрашивай.
Она опять нахмурилась, и небольшая морщинка пролегла на ее переносице. «Если она не перестанет хмуриться, то преждевременно покроется морщинами». — Я не хочу, чтобы потом мы остались с тобой на ножах.
Я вздохнула, — Я к тому, Карлтон, что каждый раз, когда кто-нибудь спрашивает меня «Могу я сказать кое-что, только не пойти меня превратно», это означает, что будет какое-то оскорбление. Так что говори, давай, но не могу обещать, как я это восприму.
Она подумала с минуту, такая серьезная, как первоклашка в первый школьный день, — Хорошо, думаю это глупо, но я все равно хочу знать ответ, каков бы ни был глуп вопрос.
— Тогда спрашивай, — сказала я.
— К нам иногда приходят ликвидаторы вампиров прочитать лекции. Один из них сказал, что ты была одной из лучших, пока тебя не совратил мастер вампиров твоего города. Он сказал, что женщины гораздо чаще соблазняются вампирами, чем мужчины и ты этому доказательство.
— Это был Геральд Мэллори, охотник на вампиров, назначенный на Вашингтон Округ Колумбия, не так ли? — спросила я.
— Как ты узнала?
— Мэллори думает, что я шлюха Вавилонская, потому что сплю с вампирами. Он может и смирился бы с оборотнями, но он ненавидит вампиров так сильно и глубоко, что становится даже не по себе.
— Не по себе? — спросила она, чуть повысив голос.
— Я видела, как он убивает. Он просто наслаждается этим. Он как расист, которому дали разрешение на ненависть и убийство.
— Ты упомянуло расу, потому что я чернокожая.
— Нет, я сказала расист, потому что это наиболее точно определяет его отношение к вампирам. Я не шучу, когда говорю, что становится не по себе, когда увидела, как он убивает вампиров. Он их очень сильно ненавидит, Карлтон. Но ненавидит их без причины, и не имеет даже никакой возможности представить, чтобы перестать ненавидеть их. Ненависть поглотила его, а люди поглощенные ненавистью — сумасшедшие. Ненависть скрывает от него правду и заставляет его ненавидеть всех, кто с ним не согласен.
