Лиза Скоттолине - Каждые пятнадцать минут
– Ну почему? Мне кажется, звучит здорово.
– Я совсем не умею играть. Это так трудно!
– Что же в этом трудного? – Эрик старался, чтобы его голос звучал ровно и спокойно, но сердце его разрывалось от сочувствия к ней.
– Это все… слишком трудно. – Ханна повела плечом, отводя глаза.
– Что именно? – Эрик понимал, что нужно помочь ей сейчас, немедленно, чтобы она не загоняла проблему внутрь. Он всегда старался использовать свой опыт в интересах Ханны, он был ее личным «папочкой-мозгоправом».
– Ты можешь ударить по мячу всего три раза. И если ты эти три раза не попадаешь по нему – ты садишься на скамейку.
– Ну так постарайся хорошо провести время, милая. Это же всего-навсего тренировка, просто чтобы посмотреть, понравится тебе или нет. Попробуй.
– Они будут надо мной смеяться. Они меня не любят, еще со школы. – Глаза Ханны наполнились слезами, а брови сложились грустным домиком: – Я плохо играю – слишком плохо для того, чтобы быть в команде. Никогда не попадаю по мячу, не умею его ловить. Я один раз поймала мяч – но тогда Сара Т. наскочила на меня, и я его уронила. Вдруг я и сейчас уроню мяч, и они все будут смеяться? Вдруг они будут издеваться надо мной?
Эрик слышал панические нотки в ее голосе и понимал, что она уверена – случится катастрофа. Симптомы повышенной тревожности были у Ханны с самого раннего возраста, она всегда стеснялась других детей в садике и вообще всего боялась: она боялась пчел, мух, темноты, ночных окон, даже бабочек. С возрастом она просто стала более скрытной и научилась прятать свои страхи от посторонних.
Эрик слегка коснулся ее плеча:
– Ты все-таки попробуй и постарайся получить удовольствие.
– Как?
– Просто скажи себе: это так здорово – побыть на природе. Как Джеймс с мисс Спайдер и гусеницей.
Ханна моргнула, на лице ее было сомнение.
– Мама говорит, я должна ходить туда летом, а потом можно бросить.
– Понятно. – Эрик постарался не выдать свои мысли. На самом деле Ханне было бы достаточно и одного вечера. – Твоя мама просто хочет, чтобы тебе было весело и ты провела время на воздухе – вот и все.
– Но я же даже правила не знаю!
– Ничего, выучишь.
– Мисс Пинто должна рассказать мне их в школе. – Ханна начала теребить волосы, протягивая их через большой и указательный палец, сложенные вместе. Эрик мог только надеяться, что это не признаки развивающейся трихотилломании – расстройства, при котором дети вырывают волосы на голове. В больнице у него было немало пациентов, страдающих этим расстройством: вот совсем недавно он лечил девочку-старшеклассницу, которая вырвала себе все брови и ресницы…
– Ханна, послушай меня. Тебе помогут понять правила. Никто не ждет, что ты сразу будешь их знать. Для этого и нужны тренировки. Чтобы учиться.
– Но все остальные там уже знают правила. – Ханна намотала волосы на палец. – Я одна их не знаю! Эмили – капитан, и она говорит, что я лузер.
– О, нет, милая, ты не лузер. – Эрик прижал ее к себе и поцеловал. – Эмили просто задира, а что мы с тобой знаем о задирах?
– Они просто пустышки.
– Абсолютно точно! – Эрик улыбнулся. – Они пустышки. Знаешь, кто они? Тупицы.
Ханна хихикнула, и тут оба они услышали, как по лестнице поднимается Кейтлин.
– Ханна, ты готова? – позвала Кейтлин, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно непринужденнее. – Не хотелось бы опаздывать.
– Мам, ты представляешь? – закричала в ответ Ханна, радостно улыбаясь. – Папа сказал, что Эмили тупица!
Кейтлин остановилась перед ними, поджав губы:
– Не надо говорить обидные слова, Ханна, Эмили хорошая девочка.
Эрик поднялся, опустил руку на голову Ханне, взъерошил ей волосы – кожа головы под его пальцами была такой теплой, такой шелковистой.
– Мне кажется, Эмили это заслужила – она обзывает Ханну.
– Ну, это не значит, что надо за ней повторять, – произнесла Кейтлин холодно и протянула Эрику свой айфон: – Эрик, возьми трубку. Дэниел на линии, и я думаю, тебе стоит с ним побеседовать.
– Отлично, спасибо, – Эрик взял телефон и большим пальцем нажал кнопку отбоя, а затем вернул ей телефон. – Вот. Скажи Дэниелу, что я был рад его слышать.
– Прекрасно. – Кейтлин бросила на него недовольный взгляд, но сдержалась, ведь рядом была Ханна.
Ханна посмотрела на Эрика и снова улыбнулась:
– Пап, а ты поедешь с нами на тренировку?
– Конечно, – ответил Эрик, – я с удовольствием…
– Нет, папа не может, – вмешалась Кейтлин, отбросив сдержанность. – Сегодня ведь не настоящая игра, просто тренировка, а папе надо постричь лужайку и поправить забор. Я обязательно дам ему график твоих игр – и он сможет прийти и посмотреть, как ты играешь, – Кейтлин взглянула на босые ноги Ханны. – Почему ты до сих пор не надела носки и бутсы? Нам уже пора выходить!
Ханна поправила очки:
– Они у меня в комнате. Эти шнурки ужасно длинные и не влезают в дырочки, я пыталась, но так и не поняла, как их надо шнуровать!
Кейтлин махнула рукой в сторону комнаты:
– Ну так принеси их, наденем в машине! Давай же, скорее!
– Ладно! – И Ханна понеслась в свою комнату.
Эрик подождал, пока она не убежит достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор, и повернулся к Кейтлин:
– Как я и думал, она не в восторге от этой идеи с софтболом, но я считаю, ничего страшного не произойдет, если ты дашь ей возможность попробовать. Я хотел бы тоже поехать и посмотреть, как у нее получается, и у меня есть право это сделать.
– Если бы ты ответил Дэниелу, ты бы знал, что у тебя нет никаких прав на это.
– Как там ты сказала? А какие у тебя есть возражения против моего присутствия? – не преминул уколоть ее Эрик ее же словами. – Если софтбол – это так здорово, почему я не могу поехать и посмотреть, как моя дочь наслаждается этой игрой?
– Она не сможет наслаждаться, если ты будешь смотреть. Она будет делать вид, что ей не нравится, чтобы ты ее жалел!
– Нет, не будет. – Эрику стало обидно за Ханну. – Она просто маленькая девочка, которая пытается справиться с большими эмоциями. И нам надо помогать ей в этом, даже если нам не нравятся эти эмоции. Даже если эти эмоции кажутся нам неприемлемыми.
– Хватит уже, Фрейд! Почему ты все время все усложняешь? Почему у тебя все время все так сложно?
– Просто любые действия имеют последствия, Кейтлин. Люди имеют право на эмоциональные реакции в связи с чужими решениями. Особенно дети.
– Да прекрати! – Кейтлин стиснула свои великолепные зубы. – Дети играют в софтбол. Происходят плохие события и хорошие события. Люди расходятся, и все должны учиться на ошибках и двигаться дальше. Я, ты и Ханна. – Кейтлин понизила голос, потому что Ханна уже приближалась к ним, неся в руках носки и бутсы с развязанными длинными шнурками.
– Мам, я несу бутсы!
– А ты можешь идти быстрее? – Кейтлин чуть подтолкнула Ханну в сторону лестницы, и тут вдруг у Эрика в кармане зазвонил телефон. Эрик тут же достал его – рефлекс психиатра. Бросил взгляд на экран – звонила Сьюзан Гримс, его адвокат, поэтому он сунул телефон обратно в карман и поспешил вслед за Кейтлин и Ханной. Он спустился за ними по лестнице, там Кейтлин вручила ему сумку с закусками, и он донес ее до машины и уложил в багажник, пока Кейтлин шнуровала бутсы Ханне. Потом Кейтлин резко захлопнула переднюю дверцу, машина рванула с места, а Эрик еще долго стоял и махал вслед, пока машина не скрылась за поворотом. Он заметил, что табличка «Продается» исчезла с газона – видимо, Кейтлин убрала ее, пока он был наверху. Развернувшись, он пошел в гараж, где и обнаружил табличку, спрятанную за раскладными стульями. Он отодвинул стулья, достал табличку и сунул ее вверх ногами в мусорный бак. Он сделал это не думая – просто сделал и все, и испытывал он при этом одновременно и неловкость, и удовлетворение.
Вернувшись в гараж, он переоделся в свои рабочие джинсы и свитер, достал инструменты и чинил забор, пока не начало темнеть. Он старался не обращать внимания на ком, который застрял у него в груди. Уговаривал себя, что это всего-навсего мозжечковая миндалина, отвечающая в мозгу за центр контроля эмоций, что это она в связи с его волнениями проявляет гиперактивность. Перед глазами у него стояла картинка из учебника по нейробиологии, где были изображены области мозга – мозжечковая миндалина была там нарисована красными и оранжевыми цветами, она была даже на вид горячая, как солнечные протуберанцы.
Убрав инструменты, он взялся за газонокосилку и стриг лужайку, пока совсем не стемнело: он утюжил ее взад и вперед, стараясь не пропускать ни малейшего участка и подбираться как можно ближе к деревьям, как будто это простое действие могло отвлечь его от мысли, что его дочь больше никогда не будет играть на этой лужайке, что эта лужайка вообще ему больше не принадлежит и что его дом больше не его дом вовсе.
Он не сразу заметил, что солнце село. Потому что он и так все это время находился в темноте.
