Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса
Но чикагских землевладельцев интересовал доход, а в центре города доход обеспечивала только многоэтажность. В 1881 году один из массачусетских инвесторов, Питер Шардон Брукс-третий, обратился в фирму «Бернэм и Рут» с заказом построить офисное здание такой высоты, до которой еще не отваживались подниматься чикагские строители; он уже придумал название этому небоскребу – «Монток» [44]. Раньше он обращался к ним с заказом на строительство семиэтажного дома, названного «Греннис Блок». С этой постройки, рассказывал Бернэм, «и начала проявляться присущая только нам оригинальность… Это было нечто удивительное. Всем хотелось посмотреть на это здание, и весь город гордился им». Они перенесли свой офис на его верхний этаж (впоследствии выяснилось, что это решение было потенциально фатальным, но тогда ни у кого не возникало такой мысли). Брукс хотел, чтобы новое здание было на 50 процентов выше прежнего, «если, – добавил он, – земля сможет его выдержать».
Отношения между партнерами и Бруксом быстро стали напряженными. Он был требовательным, вел строгий учет деньгам и, казалось, не заботился о том, как будет выглядеть здание – ничего, кроме функциональных характеристик здания, его не интересовало. Он давал такие указания, которые напрочь отрицали высказанное много лет назад известное конструктивное требование Луиса Салливана – «форма должна соответствовать функциональному назначению». «Здание должно выполнять свое единственное предназначение – использоваться для того, для чего оно построено, а не для украшения пейзажа, – писал Брукс. – Его красота должна заключаться в том, что оно всецело удовлетворяет всем функциональным требованиям, намеченным при строительстве». Согласно проекту на фасаде не должно было быть никаких украшений, ни горгулий [45], ни фронтонов, поскольку эти элементы лишь собирают грязь. Он хотел, чтобы все трубы оставались открытыми. «Помещение труб в декоративные короба само по себе является ошибкой, трубы на всем их протяжении должны быть видимыми; если необходимо, их можно ровно и красиво покрасить». Его вмешательство в проект коснулось даже ванных комнат. Рут предполагал установить туалетные шкафчики-столики под каждым умывальником. Брукс запротестовал: «Шкафчик-столик – отличный сборник грязи и пыли, а к тому же еще и приют для мышей».
Наиболее сложной конструктивной особенностью «Монтока» был его фундамент. Поначалу Рут решил применить конструкцию, которую чикагские архитекторы использовали с 1873 года при строительстве зданий обычной этажности. Рабочие должны были воздвигнуть из камня пирамиды на плите фундамента. Широкое основание каждой пирамиды распределяло нагрузку и уменьшало осадку; узкая верхняя часть пирамиды служила основанием для установки несущих колонн. Для того чтобы удержать десять этажей, выложенных из кирпича и камня, размеры опорных пирамид должны были быть очень большими, а фундамент размером с плато Гиза. Брукс снова запротестовал. Он хотел, чтобы подвальный этаж был свободным, и намеревался разместить в нем котельную и динамо-машины.
Решение, которое пришло в голову Рута, показалось слишком простым, чтобы его можно было посчитать реально выполнимым. Он предложил углубиться в грунт до первого достаточно прочного слоя глины, называемого «твердая крышка», и расположить на нем, используя его как несущее основание, бетонную подушку толщиной примерно в два фута. Поверх нее рабочим предстояло установить слой стальных перекладин, тянущихся от одного конца подушки до другого, а поверх него установить второй слой стальных перекладин, расположенных под прямым углом к перекладинам, формирующим первый слой. Последующие слои должны укладываться в том же порядке. По завершении укладки эта «шпалерная клетка» должна была заполняться изнутри и засыпаться сверху портлендским цементом для образования широкого, жесткого свайного ростверка, который Рут называл плавающим основанием. То, что он предлагал, фактически было наслоением искусственно созданных пластов коренной подстилающей породы, которая являлась также и полом подвального этажа. Бруксу эта идея понравилась.
Будучи построенным, «Монток» оказался настолько необычным, настолько высоким, что говорить о нем, используя обычные средства описания, не представлялось возможным. Никто не знал, кто предложил эту конструкцию, но она оказалась именно тем, что требовалось, и «Монток» стал первым зданием, которое стали назвать небоскребом. «Монток» оказался для высокоэтажного коммерческого строительства тем, – писал Томас Талмедж, чикагский архитектор и критик, – кем оказался Тьерри Шартрский [46] для готического собора».
Наступила поистине знаменательная эпоха в развитии архитектуры. Лифты работали все быстрее и быстрее. Производители оконного стекла овладели технологией производства стекол большого размера. Уильям Джинни из фирмы «Лоринг и Джинни», в которой Бернэм начинал свою архитектурную карьеру, спроектировал первое здание, несущей основой которого являлась металлическая рама, удерживающая всю массу возведенного здания – такая конструкция снимала нагрузку с внешних стен, передавая ее остову постройки, состоящему из железа и стали. Бернэм и Рут понимали, что новая строительная технология, предложенная Джинни, освободит строителей от физических ограничений по высоте. Им предлагали строить все более и более высокие здания, города в небесах, заселявшиеся новой расой бизнесменов, которую некоторые люди называли «жители скал» [47]. «Это были такие люди, – писал Линкольн Стеффенс [48], – которые не соглашались сидеть в кабинете, воздух в котором не был бы прохладным и свежим, а вид, открывающийся из кабинета, не был бы широким и красивым и где в самом сердце бизнеса не царила бы тишина».
Бернэм и Рут стали богатыми людьми. Не столь богатыми, как Пульман, и не столь богатыми, чтобы считаться людьми высшего класса общества наравне с Поттером Палмером [49] и Филиппом Армором; наряды их жен не описывались в городских газетах, однако они были настолько богаты, что могли позволить себе намного больше того, о чем большинство народа могло лишь мечтать. Бернэм мог, к примеру, каждый год покупать себе по бочонку великолепной мадеры и обеспечивать выдержку этого вина за счет его двукратного плавания вокруг света на транспортном судне, идущем медленным ходом.
По мере процветания их фирмы характер каждого из партнеров начинал становиться более понятным и открытым. Бернэм был талантливым художником и архитектором в силу имеющихся у него способностей, но главная его сила была в способности завоевывать клиентов и воплощать в жизнь удивительные проекты, которые разрабатывал Рут. Бернэм был симпатичным, высоким, сильным мужчиной с живыми голубыми глазами, которые притягивали к нему клиентов и друзей, так же как линзы собирают световые лучи. «Дэниел Хадсон Бернэм был одним из наиболее симпатичных людей, которых я когда-либо встречал», – сказал позднее Пол Старрет, когда его назначили вести архитектурно-строительный надзор при сооружении Эмпайр-стейт-билдинг; он поступил в компанию «Бернэм и Рут» в 1888 году помощником по всем вопросам. «Никакого труда не составляло понять, как именно он получает заказы. Сама манера держаться и взгляд обеспечивали ему половину успеха. Он должен был лишь отстоять наиболее общие для любого строительного контракта условия, а уж это он делал с важным видом и весьма убедительно». Старрет вспоминал, что часто ему доводилось слышать от Бернэма напутствие: «Не стоит планировать малозначащие дела, они не способны заставить кипеть человеческую кровь».
Бернэм понимал, что роль Рута в фирме – генерировать художественные идеи. Он верил, что Рут обладает гениальной способностью рисовать в своем воображении строительный объект почти мгновенно и с максимальной полнотой. «Я никогда не встречал никого, кто мог бы сравниться с ним в этом деле, – говорил Бернэм. – Он вдруг уйдет в себя и замолчит, и, глядя в его глаза, легко увидеть, что они смотрят куда-то вдаль, а здание, о котором он думает, уже находится здесь, перед ним – и он видит каждый камень». Но в то же время он знал, что Рут практически не испытывает интереса к деловой и финансовой сторонам вопроса, а также и к завязыванию новых отношений в Чикагском клубе и Союзе Лиги [50], хотя именно там можно было неожиданно встретить заказчиков.
Каждым воскресным утром Рут играл на органе в Первой пресвитерианской церкви и писал рецензии на оперные спектакли для «Чикаго трибюн». Он постоянно читал книги по философии, наукам, искусству и религии и благодаря своей способности обсуждать любую тему, проявляя при этом ум и выдающиеся знания, был широко известен всему Чикаго как исключительно компетентный собеседник. «Он обладал выдающейся способностью убеждать, – говорил один из его друзей. – Казалось, не существовало такого предмета, который он бы не изучил и не исследовал и который не знал бы досконально». Он обладал тонким чувством юмора. Однажды в воскресенье Рут, как обычно, играл на органе с присущей ему серьезностью. Прошло немало времени, прежде чем все поняли, что он играет «Кыш, муха, не беспокой меня!» [51]. Одна женщина, которая часто видела Бернэма и Рута вместе, сказала: «При виде их мне всегда приходила в голову мысль о двух больших деревьях, вокруг которых постоянно резвятся молнии».
