Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
Ну, считается задание официальным или нет? Ей на самом деле неизвестно.
Здесь повсюду царит хаос.
Дороги разрушены отрядами милиции, которые по-прежнему активны, а если не разрушены, то на них полно заграждений, установленных road workers, дорожными рабочими – мальчиками лет десяти, которые требуют денег за проезд.
Отчет, который она должна представить, сильно запаздывает.
Две недели назад она вместе с помощником-нигерийцем пыталась добраться до лагеря, но примерно на полпути оставила эту затею, столкнувшись с необходимостью на первых трех километрах миновать почти двадцать дорожных заграждений.
На этот раз дело, похоже, шло лучше.
– We’re here, lady![9] – восклицает юноша с водительского сиденья.
Он останавливает джип возле проржавевшей бензоколонки и с улыбкой поворачивается к ней:
– Road stops here. Can’t go any further.
– Dollar?
– Yes, five dollars fine![10]
Когда он протягивает руку, она видит шрам от татуировки. ОРФ, Объединенный революционный фронт. Ей вспоминается, что, как она слышала, для уничтожения татуировок часто используют горящий порох. Другой, не менее болезненный метод – вырезать их с помощью острого стекла. В любом случае татуировка навсегда сохранит ему воспоминание о том, кем он когда-то был.
Убийцей.
Ребенком, наделенным властью над взрослыми.
– Ain’t got some petrol among that bags?[11] – спрашивает он, показывая на ее багаж.
Ей известно, что бутылка бензина порой ценится больше, чем несколько жалких долларов.
– No, I’m sorry[12]. – Она протягивает ему еще две мятых купюры.
– Good luck, lady, whatever you’re up to![13]
Она благодарит его за то, что подвез, забирает вещи и покидает джип. У нее с собой большой рюкзак и две небольшие сумки, их она вешает на шею. При такой жаре идти с этими сумками станет невыносимо уже примерно через километр.
Она медленно бредет по красной, пыльной дороге. Справа открывается потрясающий вид на побережье, на широкий берег цвета мела. Если бы не ад, царящий среди жестяных лачуг внизу, вид напоминал бы картинку из туристской брошюры.
Восемьдесят тысяч убитых из числа гражданского населения, два миллиона беженцев и средняя продолжительность жизни, едва достигающая тридцати пяти лет. А ведь эта страна могла бы стать самой богатой в мире. Страна, обладающая крупнейшими в мире залежами алмазов, но разграбленная алчными гангстерами и торговцами из Западной Европы. Страна убийц, контрабандистов, искалеченных детей и изнасилованных женщин.
Она знает, что временами проявляет определенную политическую наивность, но вместе с тем понимает, что истинными преступниками являются не палачи или солдаты, а те, кто находится на другом конце производственной цепочки. Директора банков, алмазные короли мафии и женщины, которые никак не могут насытиться блеском, даже не задумываясь при этом, откуда он берется.
Некоторым ради ваших украшений отрубают руки и головы, думает она.
Временный лагерь в Лакке, под Фритауном, соорудили под контролем западноафриканских миротворческих сил в начале июня, всего за несколько дней.
Над жестяными бараками нависает красный смог. Она сворачивает на главную дорогу, кишащую беженцами и солдатами. Чуть поодаль виден потрепанный флаг, принадлежащий Красному Кресту, какие-либо другие опознавательные знаки миротворческих организаций отсутствуют.
Она останавливается возле белого грязного грузовика, на котором синей краской из баллончика написано: Cold Water – холодная вода. Она платит безрукому мальчику несколько монет за пластикатовый мешочек с теплой водой, который тот держит в зубах.
Ей вспоминаются рассказы детей-солдат из Порт-Локо. Когда мятежники из ОРФ, накачанные кокаином, героином или алкоголем, совершали рейды по деревням провинции и пригородам Фритауна, они обычно разрешали своим жертвам выбирать между коротким рукавом и длинным.
Короткий рукав означал, что руки отрубались выше локтя, длинный рукав – у запястья.
В тени за грузовиком в маленькой игрушечной коляске сидит мальчик. Его талию окутывает одеяло, запихнутое в деревянную колясочку вместе с несколькими пустыми бутылками, и она понимает, что ноги у него отсутствуют.
Она смотрит на мальчиков возле грузовика – безрукого и безногого.
“Сколько же страданий человек способен причинить другим, прежде чем он превращается из человека в монстра?” – думает она.
Громкий гудок заставляет ее вздрогнуть, и, обернувшись, она видит впереди, на расстоянии метров пятидесяти, приближающийся по главной дороге военный автобус. На крыше стоит высокий, мускулистый мужчина и орет в мегафон. Мужчина обмотан в сине-бело-зеленый флаг Сьерра-Леоне, и выкрикивает он что-то на языке менде, что именно – она не понимает, хотя вообще-то говорит на этом местном наречии почти свободно.
В толпе возникает паника, и когда кто-то кидает большой камень, разбивающий ветровое стекло автобуса, несколько мужчин высовываются и без предупреждения стреляют прямо по скоплению людей.
Она слышит вокруг себя свист пуль, бросается на землю и быстро заползает под грузовик, чтобы защититься. Безрукий мальчик сидит на корточках рядом с ней, а безногий неподвижно лежит на земле, сраженный несколькими пулями.
Военный автобус продолжает движение вглубь лагеря, но тут группа солдат, спрятавшихся за одним из бараков на другой стороне дороги, открывает ответный огонь. Стоявший на крыше мужчина падает навзничь прямо на землю, и флаг, в который он обернут, окрашивается кровью. Автобус едет вперед, с грохотом врезается в один из бараков, мотор глохнет, стрельба прекращается.
Внезапно все замирает.
Красная пыль окрашивает воздух, со всех сторон слышатся всхлипывания. Дорога пуста, если не считать убитого мужчины, который лежит в нескольких метрах от военного автобуса. Ему попали прямо в лицо, и левая щека у него отстрелена.
Хотя лагерь в Лакке считается гораздо более безопа сным местом, чем бóльшая часть тех, где она уже побывала, ей впервые довелось пережить вооруженное нападение со смертельным исходом.
Она пытается подняться, но у нее почему-то не получается. Вероятно, повредила ногу, когда бросилась на землю.
Какой-то раненый мужчина, хромая, удаляется прочь, а несколько куриц разгуливают так, будто ничего не произошло.
Сквозь пыль она видит, как горстка солдат обыскивает автобус. Выкрикиваются приказы, а чуть поодаль куда-то тащат мужчину с флагом. Он еще жив, но не оказывает никакого сопротивления.
Она снова пытается встать, но боль в ноге внезапно становится невыносимой, и она понимает, что нога, вероятно, сломана.
“Черт!” – думает она.
Безрукий мальчик смотрит на нее с улыбкой:
– Think you need help. You wait here so nobody steal water. I still have my legs left so I run for help.
– How about your friend?[14] – Она кивает в сторону безногого, который по-прежнему неподвижно лежит всего в метре от нее.
– Dead. Not my friend. No problem. But you have pain. No good so I run for help, okay?[15]
Она благодарит мальчика, и он тотчас убегает.
Через десять минут он возвращается с двумя врачами, которые представляются ей на ломаном английском. После беглого осмотра они подхватывают ее с двух сторон и несут в лагерь Красного Креста.
Прежде чем покинуть безрукого мальчика, она снова благодарит его.
Он с беспечным видом легонько целует ее в щеку.
– No problem, ma’am[16].
Квартал Крунуберг
На следующий день комиссар Жанетт Чильберг последовательно изучила документы, собранные сержантом Йенсом Хуртигом: протоколы допросов, материалы следствий и приговоры. Все они касались избиений или убийств, сопряженных с садистическим насилием, и Жанетт констатировала, что во всех случаях, кроме одного, преступником являлся мужчина.
Исключение составляла Тюра Мякеля, которую только что, вместе с мужем, признали виновной в убийстве их приемного сына.
Ни с чем, хоть отдаленно напоминавшим увиденное на месте преступления на Турильдсплан, Жанетт прежде не сталкивалась и чувствовала, что ей требуется помощь.
Она сняла трубку и позвонила Ларсу Миккельсену из Государственной криминальной полиции, которая занималась преступлениями насильственного или полового характера, совершенными по отношению к детям. Описание она решила свести к минимуму. Если окажется, что Миккельсен может ей помочь, она углубится в детали.
Какое гнусное занятие, думала она, ожидая ответа.
Допрашивать и выводить на чистую воду педофилов. Какой же силой должен обладать человек, чтобы быть в состоянии просмотреть тысячи часов записей насилия и несколько миллионов фотографий истерзанных детей? Надо полагать, это вызывает ощущение безнадежности.
