М. Роуз - Меморист
Твердая земля у него под ногами растекалась. Он был уже не на сцене, а плыл в воде. В ледяной, холодной, черной воде, под черным небом. Ни луны. Ни звезд. Лишь леденящая черная ночь и леденящая черная вода. Вокруг плавало то, что осталось от корабля: обломки, загубленные жизни. Звучали крики, далеко и совсем близко. Как капитан корабля, он нес ответственность за корабль, а теперь он будет отвечать за смерть всех этих людей. Крики пассажиров постепенно приобретали общий рисунок: ужас превращался в отчетливую мелодию, которую, сознавал капитан, ему предстоит слышать вечно. Ледяная вода становилась теплой; его члены отяжелели. У него мелькнула мысль, что лучше утонуть — лишь бы больше не слышать эту жуткую симфонию проникнутых ужасом криков.
По мере того как Меер приближалась к сцене, у нее перед глазами все то расплывалось, то снова становилось отчетливым, а погруженный в полумрак зрительный зал превращался в незнакомое ночное небо.
Марго чувствовала запах своей лошади, сосен и свежий аромат дождя. Ветер был такой сильный, что позаимствованную у Бетховена шляпу сдуло, и растрепанные волосы больно хлестали по лицу, обжигая кожу. Плащ, промокший под холодным дождем насквозь, тяжело давил на плечи. Затея с переодеванием казалась такой хорошей.
Арчер Уэллс также промок насквозь; вода капала ему в лицо, он тяжело дышал — можно было хотя бы утешаться мыслью, что она заставила его побегать.
— Ты не сможешь воспользоваться вот этим, — усмехнулся Уэллс, кивая на пистолет в руке Марго. — Да, ты смогла меня предать, это несомненно. Но чтобы убить?.. Я так не думаю.
Если бы Каспар сейчас был здесь, он бы выбил мерзавца из седла и растоптал бы его, защищая свою жену. Как было бы прекрасно, если бы супруг вернулся и снова заботился о ней, но теперь это было несбыточной мечтой. Вчера вечером царь Александр сообщил Марго, что, к глубочайшему сожалению, Каспар действительно умер. И слухи о том, что он якобы жив и находится в монастыре в Гималаях, умышленно распространялись Арчером Уэллсом, чтобы подтолкнуть Марго похитить флейту и «мелодию памяти» и продать их ему.
— Шпионы повсюду, Арчер, — сказала Марго. — Помните? Вы сами мне это говорили. Так вот, у русского царя тоже есть свои шпионы, и он раскрыл вашу ложь. Вы ни за что не получите флейту, чем бы вы мне ни угрожали.
Но Александр также не получит флейту. Теперь Марго больше не собиралась никому ее продавать. Она была полна решимости передать шкатулку с играми — вместе с указаниями на то, где спрятана сама флейта и где спрятана мелодия, — Антонии Брентано, как и просил Бетховен.
Ее супруг погиб, обнаружив этот древний талисман. Флейту окружает опасность — еще одним свидетельством чего является эта ночь. Нельзя допустить, чтобы пострадали невинные. Не к этому стремился Каспар. Так что да поможет ей бог.
Поднеся флейту к губам, Себастьян исполнял обманчиво простые ноты, и по мере того как хрупкие и возвышенные звуки наполняли зал и насыщали сознание Меер, вокруг нее разверзалась преисподняя. Один за другим присутствующие начинали кричать и плакать, не в силах понять жуткие образы, запахи, чувства и звуки, захлестнувшие их. Меер старалась оставаться в настоящем, но неудержимо сползала в прошлое, обратно в лес, где она сидела верхом на коне под проливным дождем. Рука у нее перестала дрожать. Крепко зажав пистолет, Марго навела его на Арчера и положила указательный палец на спусковой крючок.
ГЛАВА 96
Четверг, 1 мая, 20.12
Том Пакстон стоял перед мониторами, подсознательно вслушиваясь в музыку. Он собирался спросить Билла Вайна о том, как продвигаются исследования подземных лабиринтов, но внезапно ему показалось, что окружающий воздух начинает давить на него всей своей тяжестью. Жуткое давление на глазные яблоки заставило его зажмуриться. За сомкнутыми веками появились образы, начисто лишенные смысла. Пришедшие из другого времени, из другого места.
Пока его солдаты поджигали деревню, Уильям Мор вошел в одну из жалких лачуг. Вдохнув зловоние, наполнявшее тесную конуру, зловоние, насыщенное запахом пота и теплой, свежей крови, он сглотнул подступивший к горлу комок черной желчи. Из-под стола в углу на него глядели две пары глаз: женщина и мальчик дрожали от страха. На полу валялось с полдюжины рассыпавшихся яблок, красных, как кровь на фоне серых камней. Огонь в очаге потух, и скоро зимние ветры принесут сквозь жиденькие стены зимний холод. Но женщине и мальчишке будет все равно, они об этом даже не узнают; Мор не собирался оставлять их в живых. Мальчишка слишком маленький, чтобы от него был какой-нибудь толк, а от женщины нельзя ждать ничего, кроме неприятностей. Но сперва… Мор уже давно был на войне, на стороне короля Генриха IV и уже несколько недель не был близок с женщиной.
Сорвав с крестьянки лохмотья, Мор был разочарован видом маленькой, плоской груди и бледных сосков. Ему были нужны целые пригоршни мягкой, податливой плоти и красные распустившиеся бутоны, а не эта жалкая худоба. Ногти женщины разодрали Мору щеку, но он ощутил не столько боль, сколько удивление. Женщины редко оказывали сопротивление, и он расхохотался.
Мальчишка громко плакал, поэтому Мор пнул его сапогом, и он отлетел в угол. Несмотря на страх перед возможным возмездием, женщина крикнула ему остановиться, не трогать ее сына. Мор отвесил ей затрещину, от которой на ее щеке тотчас же налился красный кровоподтек. Вид этого синяка подействовал на него возбуждающе. Через мгновение ему в подбородок ударила влажная слюна. За одно только это надо будет оттрахать и придушить мерзкую сучку. Мор собрался уже забраться на женщину, но тут ему в лицо пахнуло едким, удушливым дымом, и он закашлялся. Грубо выругавшись, Мор не оглядываясь выбежал из лачуги, бросив женщину и ребенка внутри.
Его солдаты, запалившие еще несколько домов, со смехом наблюдали за тем, как в огне с криком мечутся мужчины, женщины и дети, курицы, собаки, лошади и свиньи. Старуха-калека схватила Мора за руку, вопя: «Спаси ее! Спаси ее!», указывая на маленькую девочку, ползающую в одной из пылающих лачуг, а вокруг нее падали объятые пламенем бревна. Но жизнь одного ребенка не имела для Мора никакого значения. Его отряд должен захватить эту деревню и перейти к следующей. Без жертв среди мирных жителей не обойтись. Мужчина попробовал стряхнуть с себя старуху, но та не сдавалась. Она вцепилась ему в ногу, умоляя помочь девочке.
— Спаси ее!
Расхохотавшись, Уильям Мор пинком отшвырнул женщину и пошел дальше.
— Том? Том! Там что-то происходит!
Керри трясла Пакстона за плечо. Пытаясь привлечь к себе его внимание. Заставить его ответить. Однако его взор был устремлен куда-то вдаль. Определенно, он не слышал Керри, не чувствовал ее пальцы, вонзающиеся ему в тело.
ГЛАВА 97
Четверг, 1 мая, 20.13
В зрительном зале обезумевшая Аннабель Штраусс забралась на кресло и выпрямилась во весь рост.
— Помогите!.. — пронзительно вскрикнула она, размахивая руками над головой.
Мэр попытался успокоить ее, однако Аннабель вела себя так, словно он не ее муж, а совершенно незнакомый мужчина.
Герта Осборн, пожилая дородная оперная певица, сидевшая по другую сторону от прохода, уставилась на куполообразный свод концертного зала, указывая на того или на то, что могла видеть одна она, и кричала, что это надвигается «слишком быстро… слишком быстро… слишком быстро…».
Стэн Миллер с трудом протискивался мимо сидящих зрителей, спотыкаясь об их ноги, словно он был слепым и не видел, что пробирается мимо людей. Те кричали — отгоняли его, но не могли остановить: Миллер торопился убежать от того, что его преследовало, хотя бы и только в его воображении.
На сцене дирижер катался по полу, протягивая руки вверх, хотя ухватиться там было не за что.
Первая скрипка исступленно колотил себя инструментом по рукам, груди и лицу, словно его пожирали живьем полчища невидимых насекомых.
Арфистка, уронив голову в руки, сотрясалась в душераздирающих рыданиях.
Эрика Алдерман, прикованная к месту, зачарованно наблюдала за странным поведением зрителей. Она понимала, что происходит. Эрика находилась рядом со сценой и хорошо видела своего собрата по Обществу памяти. Себастьян играл на «флейте памяти», и эти звуки ввергали большинство присутствующих в зале в пароксизм болезненных воспоминаний. Она повернулась к Фремонту Брехту, чтобы поделиться с ним этим поразительным известием насчет действия бинауральных ритмов, но его уже не было на своем кресле. Среди всеобщего смятения Эрика не заметила, как он исчез. Куда он подевался? На него тоже подействовала «мелодия памяти»? Эрика понимала, что ей следует отправиться искать Фремонта, но она хотела оставаться в зале и своими глазами наблюдать живые доказательства справедливости своей теории.
