Джон Коннолли - Все мертвые обретут покой
— Это люди Джо Боунза, — возразил я и сильнее пригнул ее к земле. — Они пришли прикончить Лайонела Фонтено.
Но этим их задача не ограничивалась. Джо Боунз намеревался посеять хаос, чтобы получить кровавую жатву. Он не только желал разделаться с Лайонелом Фонтено, ему хотелось, чтобы умерли и другие: женщины, дети, родственники Лайонела, его подвижники, а оставшиеся в живых должны были бы бояться Джо Боунза еще сильнее. Он решил нанести сокрушительный удар по семейству Фонтено и именно здесь, рядом с гробницей, где на протяжении поколений они хоронили своих усопших. Так мог поступить только человек, шагнувший за пределы разумного в освещенный огнем темный провал, и там кровь застлала ему глаза.
А за моей спиной послышался шум падающего тела. Я обернулся: рядом с Рейчел свалился на колени человек Фонтено — в плаще с автоматом. Кровь хлынула у него изо рта, и он упал головой к ее ногам. Она вскрикнула. Автомат валялся на траве рядом с ним. Я потянулся за ним, но меня опередила Рейчел: неистребимый инстинкт самосохранения брал свое. С широко раскрытыми глазами и ртом она выстрелила поверх распростертого телохранителя Фонтено.
Я подскочил к углу гробницы, целясь в том же направлении, но человек Джо Боунза уже был готов. Он лежал на спине, левая нога его судорожно вздрагивала" а на груди расплывалось кровавое пятно. Руки Рейчел дрожали, дико смотрели глаза. Автомат повалился у нее из рук, но ремень зацепился за руку, и она яростно старалась от него избавиться. Я видел, как люди, пригибаясь, бегут по проходам между склепами. Две белые женщины тащили за руки по траве чернокожего молодого человека. Белая рубашка на его животе краснела от крови.
Я решил, что первые выстрелы сделала группа, подходившая с юга. Трое из них были мертвы: двоих застрелили мы с Рейчел, а третий лежал у старого кипариса. Человек Фонтено успел прикончить его, прежде чем пуля настигла его самого.
Я помог Рейчел подняться и быстро перебежал с ней к потемневшему, запущенному склепу с проржавевшими воротами. Замок слетел от одного удара прикладом автомата. Она проскользнула внутрь, я вручил ей свой «смит-вессон» и велел дожидаться моего возвращения и не выходить, а сам я побежал, прячась за другие склепы, в восточном направлении, огибая гробницу Фонтено сзади. Я не знал, сколько зарядов осталось в трофейном автомате. Регулятор был установлен на трехзарядные очереди. В зависимости от емкости магазина, у меня в запасе оставалось от десяти до двадцати выстрелов.
Я почти добрался до памятника, увенчанного изваянием, изображающим спящего ребенка, и тут удар сзади по голове сбил меня с ног. Автомат выскользнул из моих рук. Кто-то нанес мне резкий удар по почкам, и боль прошила тело до плеча. Следующий удар в живот перевернул меня на спину. Я поднял глаза и увидел стоявшего надо мной Рики. Завитки волос, как змеиные кольца и маленький рост плохо сочетались с формой. Он потерял фуражку, и я заметил на его щеке ссадину от осколка камня. Дуло его пистолета смотрело мне в грудь.
Я пытался проглотить слюну, но горло, как будто стиснула чья-то рука. Я чувствовал под руками траву, а боль в боку, напоминала о том, что я пока еще жив. Рики целился мне в голову.
— Привет от Джо Боунза, — палец его напрягся, готовый нажать на курок, и в тот же момент голова Рики дернулась назад, он подался животом вперед, прогибаясь в спине. Пуля из его пистолета прошила траву у самой моей головы, а Рики упал на колени, кренясь набок, и свалился на землю, придавив мне левую ногу. На спине у него краснела дыра с неровными краями.
За упавшим Рики я увидел, как Лайонел Фонтено медленно опускает руку с пистолетом. Левая рука его была в крови и выше локтя на рукаве виднелась дырка от пули. От усыпальницы Фонтено к нам спешили двое телохранителей, стоявших на церемонии рядом с Лайонелом. Они мельком взглянули на меня и устремили взгляды на Фонтено. С запада нарастало завывание полицейских сирен.
— Лайонел, один ушел, остальные — покойники, — сообщил один из подошедших охранников.
— А наши потери?
— Трое убитых. Много раненых.
Рики пошевелился, слабо двигая рукой. Я чувствовал движение его тела, лежавшего на моей ноге. Лайонел Фонтено подошел ближе, постоял мгновение и выстрелил Рики в затылок. Он посмотрел на меня с нескрываемым удивлением и любопытством, затем поднял автомат и бросил его одному из своих людей.
— Теперь надо помочь раненым, идемте, — он повернулся, и, поддерживая раненную руку, пошел назад к фамильному склепу.
* * *Я высвободил ногу из-под трупа Рики и с трудом поднялся. Сильно болели ребра. Я побрел туда, где оставил Рейчел. Зная, что у нее мой пистолет, приближался я медленно. Но в склепе Рейчел не оказалось.
Я нашел ее в пятидесяти ярдах от него, склонившуюся над молоденькой девушкой, почти ребенком. Услышав мои шаги, Рейчел схватила лежавший рядом пистолет и резко обернулась.
— Это я, осторожно. Как ты?
Она кивнула и положила пистолет на землю. Я заметил, что она прижимает руку к животу девочки.
— Как она? — спросил я, но ответ мне не понадобился. Все стало ясно, когда я взглянул на девушку через плечо Рейчел. Из раны сочилась темная, почти черная кровь. Ранение в печень. Девушка вся дрожала и скрипела зубами от боли. Шансов выжить у нее не было никаких. Вокруг нас из своих укрытий стали появляться люди. Одни рыдали, других била дрожь от пережитого потрясения. К нам бежали двое людей Фонтено с пистолетами.
— Нам нужно уходить, — я взял Рейчел за руку. — Полицейские не должны нас здесь застать.
— Я остаюсь, я не могу ее оставить.
— Рейчел, — позвал я. Она посмотрела на меня и поняла по моим глазам, что смерть девушки неминуема. — Мы не можем остаться.
Подбежали люди Фонтено. Один, помоложе, опустился на колени рядом с девушкой и взял ее за руку. Она стиснула его руку.
— Клара, — прошептал он. — Держись, Клара, держись.
— Рейчел, прошу, идем, — повторил я.
Она взяла руку молодого человека и приложила к ране на животе. Девушка вскрикнула.
— Держите так руку, пока не приедут врачи, — велела ему Рейчел.
Она подняла пистолет и протянула мне. Я поставил его на предохранитель и вернул в кобуру. Мы поторопились покинуть место бойни и шли, пока крики не приглушило расстояние, тогда я остановился, и она прижалась ко мне. Я обнял ее и поцеловал в макушку, вдыхая запах ее волос. Она сжала меня еще сильнее, и я охнул от боли в ребрах.
— Ты ранен? — сразу же отстранилась она.
— Получил по ребрам, только и всего. Ты сделала для этой девочки все, что могла, — я взял в ладони ее лицо.
Она кивнула, но губы ее дрожали. Для нее спасение девушки имело более глубокий смысл.
— Я убила человека, — сказала она.
— Он бы убил нас обоих. У тебя не оставалось выбора. Если бы ты не выстрелила первой, то была бы сейчас на его месте. И я бы, возможно, тоже был покойник.
Конечно, все мои слова были правдой, но пока ее это не могло утешить. Она плакала, а я крепко прижимал ее к себе, не обращая внимания на боль в ребрах, которая не шла ни в какое сравнение с ее душевными муками.
Глава 40
Много лет я ни с кем не говорил о Папаше Хелмсе до того вечера, когда, рассказывая Рейчел о прошлом, упомянул его. Мне не приходилось встречать человека безобразнее Папаши Хелмса. С конца шестидесятых до начала восьмидесятых в его подчинении находилась большая часть Портленда. Он строил свою неприметную для постороннего глаза империю постепенно, сначала занимаясь грабежом винных складов, а затем постепенно сосредоточив в своих руках торговлю наркотиками в трех штатах.
Папаша Хелмс весил никаких не меньше трехсот фунтов, а болезнь кожи оставила на его туше бугры, особенно заметные на лице и руках. Они имели темно-красный цвет и вместе создавали вид искажающей черты чешуи, так что Папаша Хелмс виделся окружающим словно сквозь красный туман. Он всегда носил костюмы-тройки и постоянно курил сигары на манер Уинстона Черчилля. Так что о приближении Папаши Хелмса становилось известно раньше его появления. И у кого хватало мозгов, тот успевал убраться с его пути подобру-поздорову.
Подлость и низость этого человека дополнялись уродством. Если бы не ум, озлобленность и склонность к насилию, он, может быть, жил бы себе в маленьком домишке где-нибудь в лесу и продавал бы елки на Рождество. Но его безобразие, казалось, было отражением духовной и нравственной порчи, той внутренней гнили, по сравнению с которой уродство кожи не казалось таким уж чудовищным. В нем жила ярость, бешеная злоба, обращенная на окружающий мир.
Мой дед, знавший Папашу Хелмса с юных лет, умел чувствовать переживания других. Будучи помощником шерифа, он заметил, что даже преступники, которых ему приходилось арестовывать, не видели в этом человеке ничего, кроме злой силы.
— Я раньше думал, что он такой из-за своего уродства, — сказал мне как-то дед. — Мне казалось, он ведет себя так, потому что безобразный и старается всем за это отомстить, — он сидел на веранде своего дома, где жила бабушка и мы с мамой после смерти отца. У его ног свернулся бассет-хаунд Док, названный в честь певца Дока Уотсона, потому что дедушке нравилась его песня «Альберта». Собака спала глубоким сном, время, от времени повизгивая, наверное, снились ему какие-то собачьи радости.
