Джеффри Дивер - Могила девы
— У меня на этот раз нехорошее предчувствие. Может плохо обернуться.
— Почему вы так думаете?
— Чувствую — и все.
— Интуиция, — объяснила Анжи. — Верьте ему, Чарли. Обычно он оказывается прав.
Бадд заметил, что Поттер смотрит на него.
— Извините, Артур. У меня все в голове перепуталось.
Переговорщик скользил взглядом потраве, потемневшей после пожара.
— Вертолет, — вдруг пробормотал он.
— Что?
Поттера охватило острое нетерпение.
— Достаньте мне вертолет.
— Но я думал, что мы не дадим ему вертушку.
— Мне нужно только показать. Большой вертолет — шестиместный или восьмиместный, если сумеете такой раздобыть.
— Если сумею раздобыть? — растерянно повторил капитан. — Где? Как?
«Аэропорт, — вдруг вспомнил Поттер. — Поблизости есть аэропорт». Он пытался понять, как это всплыло в его мозгу. Наверное, кто-нибудь сказал. Он не проезжал мимо аэропорта. Бадд не говорил ему. Старший специальный агент Хендерсон — тоже. Так откуда у него эти сведения?
Лу Хэнди — вот кто сказал. Преступник упомянул об аэропорте как о возможном месте, где можно достать вертолет. Видимо, проезжал мимо по пути сюда. Поттер поделился своими мыслями с Баддом.
— Знаю этот аэропорт, — отозвался капитан. — У них есть пара вертушек. Но не уверен, найдется ли хоть один человек, умеющий летать на них. Если бы доставить пилота из Уичито, он быстро пригнал бы сюда машину. Но, черт возьми, на то, чтобы его найти, уйдет больше сорока минут.
— Сорок минут, Чарли, — это все, что у нас есть. Так что действуйте и поторапливайтесь.
* * *— Откровенно говоря… — Мелани расплакалась. Она совсем не хотела лить слезы в присутствии де л’Эпе, но так уж вышло. Он поднялся со стула и пересел к ней на диван. — Откровенно говоря, — продолжила она, — я не нравлюсь себе такой, какая есть, какой стала и частью чего сделалась.
Настало время признаваться, и ее уже ничто не могло остановить.
— Я говорила вам, как жила ради того, чтобы стать по-настоящему Глухой. Это превратилось в смысл моей жизни.
Мисс Глухая крестьянка с фермы.
Я же ничего этого не хотела. Ни-че-го! — Мелани заговорила со страстью. — Я устала ощущать неловкость от всего этого. Все эти ухищрения, чтобы принадлежать к Глухим и быть их частью, предрассудки глухих — не сомневайтесь: их столько, что вы удивитесь. Против меньшинств и других убогих. Как мне все надоело! Я устала оттого, что со мной нет музыки, устала от отца…
— Почему?
— Он использует мою глухоту против меня.
— Каким образом? — спросил де л’Эпе.
— Делает все, чтобы запугать меня еще сильнее. Держит дома. Я рассказывала вам про то пианино? На котором хотела исполнить «Могилу девы»? Его продали, когда мне было девять лет, хотя я еще слышала и могла играть. И слышала после этого еще пару лет. Мне сказали — отец сказал мне, — что я не должна любить то, чего впоследствии буду лишена. Но истинная причина другая: он хотел оставить меня на ферме.
«Как ни крути, тебе надо возвращаться домой».
Мелани посмотрела де л’Эпе в глаза и сказала то, в чем никогда никому не признавалась:
— Я не осуждаю отца, желавшего, чтобы я осталась дома. Но то, что он продал пианино, причинило мне слишком сильную боль. Даже если бы играть на нем мне оставалось один день — это все-таки лучше, чем ничего.
— Да, они не имели права этого делать, — согласился де л’Эпе. — Но ты же в итоге вырвалась, получила работу вдали от дома, ведешь независимую жизнь. — Его голос замер.
А теперь пришло время для самого трудного.
— Что с тобой? — мягко спросил де л’Эпе.
— Год назад я купила совсем новый слуховой аппарат. Как правило, такие приспособления не помогают. Но с этим получилось иначе. Он действовал на определенных высотах нот. В Топике был сольный концерт. Я решила поехать туда. Концерт Кэтлин Бэттл. Прочитала в газете в программе, что среди прочего она должна исполнять духовные гимны. И подумала…
— Что она будет петь «Изумительную благодать»?
— Очень захотелось узнать, услышу я или нет. Отчаянно захотелось. Но как туда добраться? Водить машину я не имею права, а на автобусах пришлось бы ехать целую вечность. Вот я и упросила брата отвезти меня. Он целый день работал на ферме, но все равно пообещал.
Мы добрались вовремя — как раз к концерту. Кэтлин Бэттл вышла на сцену в красивом синем платье. Улыбнулась публике… И начала петь.
— И?..
— Бесполезно! — Мелани тяжело вздохнула и потерла пальцы.
— Почему ты так расстроена?
— Слуховой аппарат не действовал. Звуки были смазаны — я почти ничего не различала, а те ноты, которые слышала, казались мне фальшивыми. Мы ушли в антракте. Дэнни сделал все, чтобы подбодрить меня. Он…
Мелани замолчала.
— Это ведь не все. Ты хочешь что-то добавить?
Как же больно! Стоило ей подумать об этом, и по невероятным законам ее музыкальной комнаты де л’Эпе все прекрасно услышал и, склонившись к ней, спросил:
— Почему тебе больно? Признайся.
Как много нужно сказать. Можно воспользоваться миллионом слов, но и они не помогут описать, чего ей стоило пережить ту ночь и какой она испытала ужас.
— Продолжай, — ободряюще сказал де л’Эпе. Так ее поддерживал брат, но отец никогда. — Продолжай.
— Мы вышли из концертного зала и сели в машину Дэнни. Он спросил, не хочу ли я поужинать, но я даже думать не могла о еде и попросила, чтобы он отвез меня домой.
Де л’Эпе подался вперед, они коснулись друг друга коленями, он дотронулся до ее руки.
— И что дальше?
— Мы покинули город и оказались на шоссе — ехали в маленькой «тойоте» брата. Он сам восстановил ее из хлама — всю, до последней детали. Очень хорошо разбирается в механике. Просто удивительный человек. Неслись довольно быстро.
Мелани помолчала, чтобы улеглась тоска. Тоска не отступила, но она сделала глубокий вдох — вспомнила, что поступала так раньше, перед тем как что-нибудь сказать, — и продолжила:
— Мы разговаривали в машине.
Де л’Эпе кивнул.
— Разговаривали знаками, поэтому должны были друг на друга смотреть. Дэнни спрашивал меня, почему я так расстроена: из-за того, что не действует слуховой аппарат, или отец изводит меня, требуя, чтобы я работала на ферме? Он…
Мелани снова глубоко вздохнула.
— Брат смотрел на меня, а не на дорогу. Он появился прямо перед нами. Я так и не поняла, откуда он взялся.
— Кто?
— Грузовик. Огромный. Груженный металлическими трубами. Наверное, перестраивался из ряда в ряд в тот момент, когда Дэнни смотрел на меня. Поделать ничего уже было нельзя. Все эти трубы неслись на нас со скоростью тысячи миль в час.
А затем кровь. Много крови.
Я знаю, что он тормозил. Знаю, что пытался свернуть. Но оказалось слишком поздно. Ох, Дэнни…
Брызги, брызги… Словно режут горло теленку.
— Он все-таки почти увильнул. Но одна из труб пробила ветровое стекло и угодила…
Де л’Эпе погладил ее руку и прошептал:
— Говори.
— Она… — Как трудно, почти невозможно вымолвить. — Она оторвала ему руку. Кровь бежала в водосток, как здесь, в этот ужасный колодец посредине зала. Оторвала от плеча. — Картина встала у Мелани перед глазами, и она всхлипнула. Вспомнила кровь. Пораженный взгляд брата, когда он повернулся к ней и что-то долго-долго говорил, а она тогда не разобрала слов, а позже спросить не решилась.
Кровь залила потолок машины, текла Дэнни на колени, а она пыталась перетянуть обрубок жгутом и кричала, кричала. Это она-то кричала во весь голос, а брат, все еще не потеряв сознание, исступленно кивал головой и молчал.
— Врачи приехали быстро и остановили кровотечение, — сказала она де л’Эпе. — Спасли ему жизнь. Два часа хирург пришивал Дэнни руку. И весь прошлый год ему делали всякие операции. Завтра — очередная. Поэтому сейчас мои родители в Сент-Луисе, навещают его. Говорят, что работоспособность руки может восстановиться на пятьдесят процентов. Если повезет. Но после аварии брат потерял интерес к ферме. Большую часть времени проводит в постели. Читает, смотрит телевизор. И все. Словно его жизнь кончилась…
— Твоей вины в этом нет, — сказал де л’Эпе. — А ты, я вижу, все время коришь себя.
— Через несколько дней после аварии отец вывел меня на крыльцо. В нем есть нечто такое, что позволяет мне прекрасно понимать его по губам.
«Как и Брута», — подумала Мелани и ужаснулась своей мысли.
— Сел, посмотрел на меня и начал: «Думаю, ты понимаешь, что наделала. Ты не имела права заставлять его совершать такие глупости. Ради своей эгоистичной прихоти. В том, что произошло, твоя вина — здесь не может быть двух мнений. Все равно как если бы включила мотор комбайна, в то время как Дэнни копался в его ножах.
