Фред Варгас - Заповедное место
— А вы никогда не даете мне договорить, Данглар. Для меня ему восемь дней, а для всех остальных — двадцать девять лет. Он сидит рядом с мной и курит. У него забинтованы руки. Этой ночью Паоле пригвоздил его к креслу эпохи Людовика Тринадцатого.
— Кромсатель, — слабым голосом произнес Данглар.
— Совершенно верно, майор. Кромс. Армель Лувуа.
Данглар посмотрел невидящим взглядом на Эмиля и Купидона: ему нужна была секундная пауза, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию.
— Вы употребили это слово не в прямом смысле, да? — спросил он. — В данном случае «сын» следует понимать как приемыш, воспитанник или что-то в этом роде?
— Нет-нет, Данглар, он мой родной сын. Вот почему именно он должен был стать козлом отпущения: Жослену это доставляло особое удовольствие.
— Как-то не верится.
— А Вейренку вы поверите? Ну так спросите у него. Это его племянник, и он вам расхвалит его до небес.
Адамберг полулежал на песке, выводя пальцем незамысловатые узоры. Кромс, сложив руки на животе — ему сделали местную анестезию, и боль прошла, — расслабленно грелся на солнышке, словно кот на ксероксе. Данглар мысленно просмотрел все фотографии Кромса, какие были в газетах: он пытался найти в этом лице знакомые черты. К своему ужасу, он понял, что Адамберг сказал правду.
— Не пугайтесь, майор. Дайте мне Эмиля.
Данглар, не сказав больше ни слова, протянул телефон Эмилю, который тут же отошел к двери.
— Твой коллега идиот, — сказал Эмиль. — Никакая это не брошка, это булавка, чтобы есть морских улиток. Я заходил в дом и забрал ее.
— Тосковал по прошлому?
— Ага.
— Что за дело ты хотел уладить? — спросил Адамберг, усаживаясь.
— Я тут подсчитал кое-что. Получается, с меня в общей сложности девятьсот тридцать семь евро. Но я теперь богатый, я могу их возместить, а ты обо всем забудешь, приняв во внимание, что я рассказал про любовное письмо и про коридор между подвалами. Согласен?
— О чем я должен забыть?
— О деньгах из секретера, черт возьми. Сегодня чуть-чуть, завтра немножко, а в итоге набралось девятьсот тридцать семь евро. Я подсчитал.
— Я понял, Эмиль. С одной стороны, как я уже тебе сказал, разбираться с этими деньгами — не моя обязанность. С другой стороны, не стоит ворошить прошлое. Вряд ли Водель-младший, у которого ты оттяпал половину наследства, будет счастлив узнать, что ты обкрадывал его отца, и вряд ли он утешится, если ты вернешь ему девятьсот тридцать семь евро.
— Угу, — задумчиво произнес Эмиль.
— Так что оставь их себе и держи рот на замке.
— Усвоил, — сказал Эмиль, и Адамберг подумал, что он, скорее всего, перенял это словечко у санитара Андре из больницы в Шатодёне.
— Так у тебя есть еще один сын? — спросил Кромс, садясь в машину.
— Совсем малыш, — ответил Адамберг и показал, какой он маленький, словно возраст сына мог упростить ситуацию. — Тебе это неприятно?
— Нет.
Кромс, вне всякого сомнения, был человек сговорчивый.
XLIX
Над Дворцом правосудия нависли тучи, и вид этого здания сейчас вполне соответствовал обстоятельствам. Адамберг и Данглар сидели на террасе кафе напротив и ждали окончания суда над дочерью Мордана. Часы Данглара показывали без десяти одиннадцать. Адамберг взглянул на ворота и решетку Дворца: позолоту на них заботливо обновили.
— Если соскрести позолоту, что вылезет наружу, Данглар?
— Чешуйки дракона, как сказал бы Ноле.
— Прилепившиеся к Сент-Шапель.[19] Не слишком гармоничное сочетание.
— Ну почему же. Ведь там две капеллы, нижняя и верхняя, и они отделены друг от друга. Нижняя предназначалась для простых людей, а верхняя — исключительно для короля и его окружения. Вот и сейчас то же самое.
— В четырнадцатом веке там уже ползал дракон, — произнес Адамберг, поднимая глаза к верхушке готического шпиля.
— В тринадцатом, — поправил Данглар. — Пьер де Монтрёй строил ее с тысяча двести сорок второго по тысяча двести сорок восьмой год.
— Вам удалось связаться с Ноле?
— Да. Этот одноклассник действительно был свидетелем на бракосочетании Эммы Карно с двадцатичетырехлетним молодым человеком по имени Поль де Жослен-Крессан, в мэрии Осера, двадцать девять лет назад. Эмма была без ума от своего избранника, а ее мать, хоть и радовалась дворянской частице «де» в фамилии зятя, все же утверждала, что парень не совсем нормальный, жертва аристократического вырождения. Брак длился всего три года. Детей не было.
— Этому можно только радоваться. Из Жослена не получился бы хороший отец.
Данглар промолчал. Он решил воздержаться от комментариев, пока не познакомится с Кромсом.
— И потом, в природе появился бы новый маленький Паоле, — продолжал Адамберг, — и один бог знает, что взбрело бы ему в голову. Но этого не случилось. Паоле уходят — так сказал доктор.
— Я еду к Рэдстоку, чтобы помочь ему завершить дело об отрезанных ногах. И останусь там еще на неделю: я взял отпуск.
— Поедете рыбачить на озеро?
— Нет, — уклончиво ответил Данглар. — Думаю, я останусь в Лондоне.
— В общем, программа пребывания скорее абстрактная.
— Да.
— Когда Мордану вернут его дочь, то есть сегодня вечером, мы откроем шлюзы, и дело Эммы Карно, как грязевой поток, захлестнет сначала Государственный совет, потом Кассационную коллегию, потом генерального прокурора, потом суд в Гавернане, и на этом все кончится. Поток не заденет нижние этажи, то есть судью первой инстанции и Мордана, которые не интересуют никого, кроме нас.
— Скандал будет еще тот.
— Конечно. Люди станут возмущаться, высказываться за реформу системы правосудия, но их внимание переключат на какое-нибудь другое громкое дело, и скоро все будет забыто. Что дальше, вы знаете.
— Дракон, с которого содрали три чешуйки, немного подергается в конвульсиях, а через два месяца чешуйки отрастут опять.
— Или даже раньше. Но за это время мы успеем подстраховаться — по системе Вейля. Мы не предъявим формального обвинения следственному судье из Гавернана. Мы прибережем эту возможность, как последнюю гранату, чтобы обезопасить нас с вами, Ноле и Мордана. И, опять-таки по системе Вейля, устроим так, чтобы карандашные стружки и гильза, найденные у Воделя-младшего, переместились из Авиньона на набережную Орфевр. Где они благополучно затеряются.
— А почему мы выгораживаем этого подонка Мордана?
— Потому что путь истинный на самом деле вовсе не ведет к истине. Мордан — не чешуйка дракона, дракон его просто сожрал. Он сидит в драконьем брюхе, как Иона во чреве кита.
— Как дядюшка в медведе.
— Ага, — сказал Адамберг. — Я знал, что рано или поздно эта история произведет на вас впечатление.
— А что останется в драконьем брюхе, когда Мордан выйдет оттуда?
— Чувствительная заноза и воспоминание о поражении. Это уж точно.
— Что будем делать с Морданом?
— То, что он сам с собой сделает. Захочет — вернется в команду. Человек, которому надо загладить свою вину, стоит десятерых. Только вы и я знаем правду. Остальные думают, что у него была тяжелая депрессия и что теперь его надо щадить. А еще они знают, что он полностью вылечился после удара, который Эмиль нанес ему между ног. Больше им ничего не известно. Никто не в курсе, что он побывал в квартире Воделя-младшего.
— Почему Водель-младший не рассказал нам про скаковых лошадей, про навоз?
— Его жена не одобряет игру на скачках.
— А кто заплатил консьержу Франсишку Делфину за то, чтобы он предоставил Жослену фальшивое алиби? Сам Жослен или Эмма Карно?
— Никто. Жослен просто отправил его в отпуск. И после убийства в Гарше несколько дней играл его роль. Забрался в комнату консьержа и ждал визита легавых. Когда я пришел, там было темно, он полулежал под одеялом, не забыв укрыть руки. А потом поднялся к себе в квартиру по черной лестнице и переоделся, чтобы принять меня.
— Хитро придумано.
— Да. Но его бывшую супругу не проведешь. Когда Эмма Карно узнала, что Воделя лечил доктор Жослен, она сразу все поняла. Гораздо раньше нас.
— Он выходит, — перебил Данглар. — Правосудие сменило гнев на милость.
Мордан шел один, над ним нависала невидимая туча. Дети ели зеленый виноград, а у отцов на зубах оскомина. Его дочь была освобождена из-под стражи и поехала в тюрьму Френ подписать документы и забрать свои вещи. Ужинать она будет дома, отец уже накупил еды.
Адамберг взял Мордана за руку выше локтя, а с другой стороны к нему подошел Данглар и тоже зашагал рядом. Майор смотрел на каждого из них по очереди, он был похож на большого старого аиста, которого невидимая сила, стоящая над полицией, превратила в живую бомбу. Большого старого аиста, который утратил былое достоинство, растерял перья и теперь обречен ловить рыбу в позорном одиночестве.
