Стивен Кинг - Конец смены
У Фредди дрожит нижняя губа.
— Я не знала… Действительно не знала.
— Да знала же, наверняка.
Она опускает глаза и смотрит на косяк. Теперь ее очередь проглотить язык.
— Моя сестра слышала какой-то голос.
Фредди подводит взгляд:
— Какой голос?
— Из «Заппита». Он ей всякие гадости говорил. О том, что она, мол, пытается жить, как белая. Что она стыдится своей расы. Что она плохая и никчемная.
— Это тебе кого-то напоминает?
— Да. — Джером думает о воплях и обвинениях, которые они с Холли слышали с компьютера Оливии Трелони еще тогда, давно, когда погибла эта несчастная женщина. Эти голоса запрограммировал Брейди Хартсфилд, это он лично, по собственному плану довел Оливию Трелони до самоубийства, как ведут скот на убой. — Собственно, напоминает.
— Брейди увлекался самоубийствами, — говорит Фредди. — Все о них в Инете читал. Он же на том концерте хотел подорвать себя вместе со всеми.
Джером знает. Он там был.
— А ты действительно думаешь, что он говорил с моей сестрой телепатически? И использовал «Заппит», как… Не знаю, как какой-то проводник, что ли?
— Если уж он смог захватить Бэбино и того, второго, — а смог же, хоть верь, хоть нет, — то да, думаю, он это мог сделать.
— А все остальные с перезагруженными «Заппитами» Все двести сорок с чем-то?
Фредди просто смотрит на него сквозь дым.
— Даже если мы завалим сайт, что с ними делать? С голосом, который им рассказывает, что они дерьмо собачье, что единственный способ сделать все лучше — убиться об стену?
Прежде чем она может ответить, это делает Ходжес.
— Надо остановить голос. То есть его. Вставай, Джером. Мы возвращаемся в офис.
— А я? — спрашивает Фредди.
— Ты с нами. И слушай, Фредди…
— Что?
— План против боли помогает, не так ли?
— Мысли, знамо дело, разные есть, с этим нашим правительством, а я за себя скажу, у меня от него деликатный период месяца становится значительно менее деликатным…
— Бери с собой, — говорит Ходжес. — И бумагу бери.
19Все возвращаются в офис «Найдем и сохраним» на «джипе» Джерома. На заднем сидении навалены вещи Джерома, так что Фредди должна сесть на колени кому-то, и это точно будет не Ходжес. В таком состоянии, как у него сейчас, это невозможно. Поэтому он садится за руль, а Фредди садится на колени Джерому.
— Ох ты же, просто какое-то свидание с Джоном Шафтом[60], — глуповато улыбается Фредди. — Этим здоровенным частным детективом, за которым девки штабелями падают.
— Гляди — еще привыкнешь! — откликается Джером.
Звонит мобильный Холли. Это Тревор Джеппсон из полицейского отдела компьютерной экспертизы. Холли переходит на совершенно непонятный Ходжесу жаргон, говорит о каких-то БУТ — сетях. То, что ответил этот человек, похоже, ей понравилось, потому что заканчивает разговор она с улыбкой.
— Он еще ни разу ДоС — атак не устраивал. Радуется, как именинник!
— Сколько времени это займет?
— С паролем и IP-адресом на руках? Не много.
Ходжес паркуется на одном из получасовых промежутков перед Тернер-билдинг. Они долго не задержатся — то есть если ему повезет, то не задержатся, — а учитывая недавнюю темную полосу, Ходжес думает, что теперь Вселенная должна ему что-нибудь хорошее.
Он идет в свой кабинет, закрывает дверь, и находит в замызганной записной книжке номер телефона Бекки Хелмингтон. Холли предлагала ему внести все эти записи в телефон, но Ходжес все откладывал это дело. Ну вот любит он свой старый блокнот. Может, теперь уже вообще нет смысла ничего менять, думает он. Последнее дело Трента и все такое…
Бекки напоминает ему, что больше не работает в «Ведре»:
— Вы, наверное, забыли?
— Не забыл. О Бэбино знаете?
Ее голос падает:
— Боже мой, знаю. Слышала, что Эл Брукс — Библиотечный Эл — убил жену Бэбино и, возможно, его тоже. Просто поверить не могу.
Я бы вам многое рассказал, во что трудно поверить, думает Ходжес.
— Пока что Бэбино не стоит списывать со счетов, Бекки. Я думаю, что он в бегах. Он давал Брейди Хартсфилду какие-то экспериментальные лекарства, и они, возможно, сыграли какую-то роль в смерти Хартсфилда.
— Господи, что, в самом деле?
— В самом деле. Но далеко он уехать не мог, ведь надвигается буря. Не знаете, куда бы он мог спрятаться? Может, у Бэбино есть дача или что-нибудь такое?
Бекки даже не задумывается:
— Нет, не дача, есть охотничий лагерь. Не его личный, конечно. Он его снимает вместе с четырьмя или, может, еще пятью врачами. — Она снова переходит на конфиденциальный тон. — И слышала, что они там не только охотятся. Если вы понимаете, о чем я.
— Где это?
— На озере Чарльз. У лагеря какое-то ужасно выпендрежное название. Так с ходу не вспомню, но Виолет Тренх должна была бы знать. Она там когда-то была на выходные. Говорила, что таких пьяных сорока восьми часов у нее никогда в жизни не было, и привезла оттуда хламидиоз.
— Сможете ей позвонить?
— Конечно. Но если он в бегах, то он может быть и в самолете, понимаете. Может, в Калифорнии, а то и за океаном. Утром самолеты еще взлетали и садились.
— Не думаю, что мы решимся поехать с полицией искать его в аэропорту. Спасибо, Бекки. Перезвоните, пожалуйста.
Он идет к сейфу и набирает код. Носок с шариками от подшипников — «Веселый ударник» — лежит дома, а вот оба пистолета на месте. Первый — «глок» сорокового калибра, который он носил на работе. Второй — модель «виктори» 38-го калибра. Отцовский. Он берет холщовый мешок с верхней части сейфа, кладет туда оружие и четыре коробки с патронами, затем туго завязывает мешок.
Ну что, Брейди, теперь меня сердечный приступ не остановит, думает он. На этот раз это обычный рак, и с таким я жить могу.
Эта мысль так его удивляет, что даже смешит. Смеяться больно.
Из второго кабинета слышны аплодисменты. Ходжес убежден, что понимает, чего они касаются, и не ошибается. На компьютере Холли видно сообщение: «ЗИЗЕЭНД ПЕРЕЖИВАЕТ НЕКОТОРЫЕ ТЕХНИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ» Внизу надпись: «ПОЗВОНИТЕ по телефону 1-800-273».
— Это Джеппсон придумал, — говорит Холли, не поднимая глаз от того, что делает. — Это Национальная горячая линия по предотвращению самоубийств.
— Здорово! — говорит Ходжес. — И ты молодчина — женщина со скрытыми талантами!
Перед Холли лежат в ряд косяки. С тем, который только что скрутила она, получается ровно двенадцать.
— Ух, она и быстрая! — восхищается Фредди. — А аккуратные какие! Как будто машиной делались!
Холли вызывающе смотрит на Ходжеса:
— Мой терапевт говорит, что изредка выкурить сигарету с марихуаной вполне можно. Если не злоупотреблять. Как кое-кто. — Взгляд Холли ползет в сторону Фредди, потом к Ходжесу. — Ну и это не мне. Это для тебя, Билл. Тебе надо.
Ходжес благодарит и на мгновение задумывается, сколько они вместе и каким хорошим, в общем, был этот совместный жизненный путь. Только коротковатый. Очень короткий… И тут у него звонит телефон. Это Бекки.
— Место называется «Головы и шкуры». Говорила же, что оно так по-выпендрежному называется. Она не помнит, как туда ехать: видимо, перебрала немного по дороге, чтобы разогреться, — но помнит, что они ехали на север до развилки довольно долго и останавливались по дороге на заправке под названием «Гараж Терстона». Поможет?
— Да, сильно. Спасибо, Бекки. — Он завершает разговор. — Холли, мне надо найти «Гараж Терстона» на север от города. Затем чтобы ты позвонила в Герц в аэропорту и попросила самый большой сарай на четырех колесах, который у них есть. Сейчас будем путешествовать.
— А мой «джип»… — начинает Джером.
— Он маленький, легкий и старенький, — останавливает Ходжес. Хотя это не единственная причина взять другую машину, приспособленную к снегу. — А вот до аэропорта на нем очень хорошо доехать.
— А я? — спрашивает Фредди.
— Федеральная программа защиты свидетелей! — говорит Ходжес. — Как договаривались. Это будет просто сон наяву.
20Джейн Эллсбери была вполне нормальным младенцем — шесть фунтов девять унций[61], — собственно, немного недобирала в весе; а вот в семь лет весила уже девяносто фунтов[62] и была знакома с дразнилкой, которая преследует ее до сих пор: «Жирная-жирная, скотобаза, провалила крышку унитаза!» В июне 2010 года, когда мама взяла ее на концерт «Здесь и сейчас» в честь пятнадцатилетия, девочка весила двести десять фунтов[63]. Унитаз под ней пока еще не проваливался, а вот шнурки завязывать было трудно. Теперь Джейн девятнадцать, и весит она уже триста двадцать[64], и когда к ней из бесплатного «Заппита» обращается голос, ей все становится ясно и понятно. Этот голос тихий, спокойный и рассудительный. Он говорит: никто тебя не любит, все над тобой смеются. Отмечает, что она не может прекратить есть — даже сейчас, когда по ее лицу текут слезы, она уплетает шоколадное печенье из пакета, то, где внутри много зефирной начинки. Как добрый брат Духа Будущего Рождества, который напомнил Эбенезеру Скруджу некоторые вечные истины, он в двух словах намечает ее будущее: толстая, толще, самая толстая… Смех на Карбайн-стрит Деревенского рая, где она живет с родителями в доме без лифта. Взгляды с отвращением. Досадные остроты: «Вон дирижопль летит!», «Берегись, чтобы она на тебя не упала!» Голос разумно и логично объясняет, что ее никто не пригласит на свидание, не возьмет на нормальную работу, потому что из-за политкорректности амплуа цирковой толстухи больше не существует, что в сорок лет она будет вынуждена спать сидя, потому что огромные груди будут давить на легкие, а умрет она в пятьдесят от сердечного приступа, а до этого будет вычищать грязь из своих жировых складок с помощью пылесоса. Когда она пытается сказать голосу, что могла бы немного похудеть — может, в какую-нибудь клинику обратиться, — голос не смеется. Он только спрашивает ее, ласково и участливо, откуда она возьмет на это деньги, когда родители вместе зарабатывают только на то, чтобы утолить ее ненасытный аппетит. Когда голос говорит, что им лучше вообще без нее, Джейн может только согласиться.
