Джон Бердетт - Бангкокская татуировка
— Неужели?
— Да. — И, упав духом: — И его конец.
— Контора снова шлет тебе сообщения?
— Да. Именно так я увидел начало и конец мира. Конторе известно все.
— Гомер, дорогой, напомни мне еще раз код доступа к зашифрованным сообщениям из конторы по электронной почте…
АQ828601 36574Х-Галлифакс девятнадцать, Оклахома-2 СИНИЙ ПОЛОСАТИК Америка точка 783
ГЛАВА 48
Покинув его в тот день, Чанья продолжала думать о пропавшем грузе героина и Зинне. И очень быстро у нее родился план. Купила самый большой калькулятор с двадцатью знаками на дисплее, но он и близко не подсчитал, насколько может улучшиться ее карма.
В целом мире не хватит нолей. На этот раз Чанья воспарит к звездам.
Она едва могла поверить тому, что у нее родилась такая светлая мысль, и ощущала, как по всему телу разбегаются волны облегчения. Поняла, что уже морально очистилась, и во время поездки то и дело испытывала доставляющую удовольствие дрожь — ту самую, о которой в книгах говорится как о первом опыте самади:[70] мозг еще не сознает освобождения и пока не в состоянии принять мысль, что жизнь, несмотря на сообщения средств массовой информации, — это все-таки восторг.
Чанья закрывала ладонью рот, чтобы сдержать радостный смех, постоянно не к месту улыбалась, а иногда начинала плакать. Вот оно, спасение, ее звездный час! Именно этому учит Будда: действовать с полной самоотверженностью, даже рисковать собственной жизнью, следовать путем, каким велит карма, и пользоваться любой возможностью, чтобы попытаться освободить все живое от оков существования. Чанья вспоминала известный эпизод из жизни Будды так, словно это повторялось с ней самой: вкус дикой земляники никогда не казался ей настолько приятным. И хотя она еще не была монахиней, но дала обет, что жизнь за жизнью до скончания времен будет возвращаться на землю, чтобы помогать и исцелять страждущих. Главным образом исцелять. Подобно Жанне д’Арк, она вдруг уверовала в свою связь с небесами. Оставалась единственная проблема — найти подходящего яо пор, то есть воротилу, кому предложить свой план.
Но, как часто случается, грандиозный замысел совершенствования своей кармы вдруг стал казаться ей несбыточным. Чанья начала сомневаться, не слишком ли много времени она провела со сбрендившим Митчем и поэтому возомнила о себе бог знает что: разве по плечу скромной девушке, и к тому же шлюхе, выполнить нечто подобное?
Она стала свидетельницей того, как умер американец, и это вызвало в ней чувство опустошения и сейсмический сдвиг в сознании. Они с Митчем успели раздеться и готовились заняться любовью, когда в комнату ворвался Иши с огромным армейским ножом, его лицо исказила безумная ревность. Чанья лежала рядом с Тернером; японец прыгнул на него, всадил нож в живот, распорол почти до подбородка. Потом заставил ее смотреть, как отсекает пенис, подержал у нее перед лицом и швырнул на прикроватный столик. В этот миг Иши-художник исчез — его затмил Иши-монстр. Его ярость оказалась настолько неистовой, что ее можно было принять за правоту, — щеки японца пылали, когда он мял в руке отделенный от туловища орган. Измученный ум отказался от борьбы с демоном. И сам он стал похож на демона в чистом виде. Лицо Чаньи исказила гримаса отвращения — она не боялась умереть. Иши решил, что, должно быть, ошибся в этой женщине: эта гримаса не имела ничего общего с любовью. Он пришел в еще большую ярость, схватил телефон и стал растягивать шнур, пока не поставил аппарат перед Чаньей. «Ну давай, звони, вызывай копов», — говорило выражение его лица.
Но она отвернулась — не решилась. Проявила покорность. Пусть убивает, ей все равно. Мысль провести остаток жизни в тайской тюрьме показалась ей невыносимой. Она шлюха, бывшая любовница Иши — ей тоже наверняка предъявят обвинение.
С презрительной миной Иши перевернул американца на живот и при помощи ножа принялся умело снимать татуировку. Митч издавал последние стоны, в его глазах угасал свет жизни, и он с вековечной печалью смотрел на Чанью.
Лицо Иши казалось карикатурой — чем-то вроде личины из японской демонологии. Он обеими руками скатал срезанную кожу, положил в пластиковый пакет и бросил на стол. Затем снова взялся за нож, поднял левую грудь Чаньи, внимательно осмотрел, обвел острием лезвия дельфина. Затем внезапно швырнул нож на кровать и ушел.
Тело потрясенной девушки свело судорогой. Она с трудом поднялась с кровати и, словно пьяная, бродила по комнате, пока не обнаружила трубку Митча. Затянулась опиумом и только после этого почувствовала в себе силы выйти в коридор. Она была уже слегка под кайфом и, погружаясь в мир символов курильщиков опиума, подобрала розу, которую бросила, когда пришла сюда с Митчем, сунула в пластмассовый бокал, налила в ванной воды и поставила на стол, туда же, где лежал пенис.
Идти ей было некуда, кроме как в бар. На глаза попался ключ от банковского сейфа, где, как она предполагала, Митч Тернер хранил опиум. О ноутбуке и не вспомнила, пока на следующий день не увидела его в банковской ячейке. А портье за конторкой в гостинице подкупила, чтобы тот держал язык за зубами.
Когда опиумное наваждение растаяло, на его месте заклубилась черная туча вины. Она испугалась за свою карму — как на ней отразится ее соучастие в преступлении? Ведь не оставалось сомнений — преступление произошло потому, что она стала любовницей Иши. В душе Чаньи шла нешуточная борьба, вызывавшая неприятные ощущения в животе. Наконец ее мозг обрел свободу мыслить.
Она надела маску безразличия, но в ее душе отверзся ад, и пред его ликом девушка собралась с силами совершить отчаянную попытку хоть что-то исправить, даже если для этого ей придется рискнуть всем. Вспомнив о своем плане, она направилась к Викорну. Жар ее убеждения, возможность получения политических выгод и шанс наконец взять верх над Зинной сделали свое дело — впервые перевесили алчность полковника. Он понимал, что если использовать возможности компьютера, как предлагала Чанья, придется отказаться от барышей. Но решил организовать похищение груза, когда станет известно о местонахождении новой партии. Викорн поставил единственное условие: он сохранит за собой право на название ее грандиозного проекта.
Все оказалось на удивление просто. Чанья следила за переговорами в Интернете по секретному каналу ЦРУ, пока не всплыло имя Зинны, а вместе с ним размеры, направление следования и вероятный конечный пункт доставки следующей партии наркотиков. Она позвонила Викорну и сообщила, где, согласно информации ЦРУ, находится груз. А затем перехватывала все, что всплывало в электронной почте, пока полковник делал свой ход. Переодетые в гражданское полицейские под началом Викорна провели операцию с четкостью часового механизма. Им сопутствовала удача: груз оказался большим — произведенный из первосортного бирманского опиума героин был профессионально очищен на северо-западе ничейной территории, где вот уже пятьдесят лет бирманцы воюют с племенем каренов.[71] Судя по слухам, Зинна больше не занимался морфием. Используя собственные каналы, Викорн в течение нескольких дней оптом продал всю партию наркотиков, а выручку использовал на осуществление проекта Чаньи, за который взялся с большим энтузиазмом. Зинне оставалось лишь молча скрежетать зубами. Разумеется, когда план Чаньи будет реализован, всем станет ясно, кто стащил груз и как с ним поступил. Это вполне соответствовало планам Викорна, который мечтал, чтобы о его мести стало широко известно.
— Посмотри, — сказала Чанья, показывая на поток информации на экране.
— Последнее, что нам известно о грузе Зинны, — то, что его увели копы.
— Неужели?
— Да. Все кивают в сторону его заклятого врага полковника Викорна.
— Шутите?
— Нисколько. Это подтверждает совершенно анекдотическая улика.
— Что за улика?
— На севере Сурина роют землю под котлован большого здания лечебного заведения.
— Боюсь, что не совсем схватываю.
— Оно будет называться Мемориальный госпиталь имени полковника Викорна.
— Теперь все ясно.
Я уставился на Чанью:
— Госпиталь?
Она извлекла из сумки большой калькулятор и стала демонстрировать, насколько быстро будет исправлена ее карма благодаря хирургическим операциям и спасению жизней людей. Все негативное улетучится уже через месяц после того, как госпиталь вступит в строй.
У меня отвалилась челюсть.
— Так это ты, а не Мани занимаешься осуществлением плана Б?
— Ты о ком?
— О лейтенанте Манхатсирикит.
Чанья непонимающе посмотрела на меня.
