Фредерик Ленуар - Пророчество Луны
По щекам юноши потекли слезы, и он замолчал. Но у самого края помоста голос из толпы подхватил псалом и продолжил, тоже по-гречески:
— «…Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра. Да уповает Израиль на Господа; ибо у Господа милость и многое у Него избавление. И он избавит Израиль от всех беззаконий его».[30]
Джованни в изумлении посмотрел на толпу, чтобы разглядеть того, кто произнес эти слова. Голос был женским.
Джованни заметил несколько женщин, но все были в чадрах — закон запрещал им появляться на улице с открытым лицом. Джованни попытался заглянуть в их глаза. Глаза одной девушки — огромные, черные, миндалевидные, сияющие из-под голубого покрывала — поразили юношу своей красотой, одновременно целомудренной и страстной. Несколько секунд женщина выдерживала взгляд Джованни, затем опустила голову и ушла.
Это происшествие пролило бальзам на душу Джованни. Было ясно, что кто-то разделяет его печаль. Но кто? Какая арабка знает псалмы наизусть, к тому же на греческом языке? Эта загадка чуть отвлекла Джованни от горестных раздумий, но ненадолго — до начала ужасного наказания оставался всего лишь час.
Вскоре, как было заведено, на площадь привели сотни узников той тюрьмы, где до побега держали Джованни. Публичные экзекуции использовали в назидание другим невольникам, чтобы отбить охоту бежать. Джованни поискал взглядом Жоржа, и ему показалось, что он видит друга в толпе. Правда, юноша не мог бы сказать с точностью, что это точно он. По крайней мере, они снова встретятся с Жоржем в тюрьме, подумал Джованни, — пусть слабое, но утешение.
Муэдзин призвал правоверных на молитву, и площадь быстро опустела. Минут на десять воцарилось гробовое молчание.
Затем толпа вновь наводнила пространство перед помостом. Рашид бен Гамрун решил лично присутствовать при исполнении приговора. Для сановника поставили кресло прямо перед эшафотом, но он предпочел стоять. Янычары поставили Джованни на колени. Один крепко держал его за пояс, другой засунул руку юноши в отверстие фалаки, специально приспособленной для этого наказания. Затем деревяшку, из которой торчала кисть руки, поместили на большую колоду. Два турка удерживали фалаку с обеих сторон, а еще один крепко схватил Джованни за шею, чтобы тот не двигался. Рашид подал сигнал, и на помост поднялся дюжий турок, неся топор с короткой рукояткой. Он встал слева от колоды, пристально смотря на руку несчастного Джованни. Набрал в легкие побольше воздуха и медленно поднял топор. Джованни закрыл глаза.
Глава 72
— Помилования узнику! — раздался из толпы мужской голос.
При этих словах Рашид велел палачу подождать.
— Кто требует помилования? — прокричал сановник, разглядывая публику темными глазами.
Из толпы выбрался человек, которого все хорошо знали, — мавр Мухаммед аль-Латиф, один из самых богатых торговцев Алжира. Он медленно приблизился к Рашиду, который его узнал.
— Надеюсь, у тебя серьезный повод, чтобы вмешаться в акт правосудия? — спросил сановник.
— Лучший из возможных!
Рашид ждал, в его взгляде плескался гнев.
— Меня интересует этот невольник. Я хочу его купить.
Рашид удивился.
— Ты знаешь закон о выкупе за раба, которого приговорили к наказанию?
— Нужно уплатить десятикратную цену, так?
Сановник прищурил глаза: ситуация могла принести неплохой барыш.
— Верно.
— Сколько он стоит?
Несколько мгновений Рашид размышлял.
— До того как его разоблачили, Ибрагим бен Али аль-Таджер назначил за него цену в сто золотых дукатов.
Мухаммед неторопливо погладил бороду и улыбнулся.
— Я знаю. Но еще мне известно, впрочем, как и тебе, что этот раб солгал о своем имени и состоянии, за что его и приговорили к повторному наказанию. Так что назови мне цену за обычного невольника-христианина без роду без племени. Мы все здесь в некотором роде торговцы, — произнес он, обведя зрителей рукой, — и увидим, справедлива она или нет.
При этих словах по толпе пробежал насмешливый ропот. Переговоры между новым дворецким и купцом-мавром обещали быть захватывающими. Рашид был раздосадован, но уклониться от торга, глубоко укоренившегося обычая, не мог.
— Этот человек стоит гораздо дороже, чем ты себе представляешь! — воскликнул он. — Это ученый, который знает несколько древних языков, и, несмотря на его ложь, Ибрагим вытащил его из тюрьмы и сделал своим личным рабом. Он до такой степени ценил его общество и интеллектуальные качества, что даже несколько раз в неделю обедал с ним!
— Похоже, ты не слишком ценишь ум этого невольника, — возразил Мухаммед с насмешкой, — раз отправил его обратно в тюрьму!
Издевательский смех прокатился по рядам зевак. Рашид пришел в ярость, но ответил:
— У меня есть лучшие способы служить своему повелителю, чем интересоваться религией неверных!
— Не сомневаюсь! Так в какую сумму ты оценишь этого разговорчивого неверного?
— Не меньше чем в семьдесят золотых дукатов.
Из толпы донеслись возмущенные голоса. Слишком дорого за раба, за которого нельзя получить выкуп! Молодого, крепкого невольника-христианина можно приобрести меньше чем за десять дукатов!
— Ты все еще завышаешь цену за этого неверного пса. Давай говорить серьезно. Даже если принять во внимание его ученость, он не стоит дороже пятнадцати или двадцати дукатов — и, не забудь, я предлагаю в десять раз больше!
— Пятьдесят дукатов, — твердо произнес дворецкий. — Если ты не согласен, то возвращайся в толпу и не мешай мне отдать приказ отрубить рабу руку и отослать его в тюрьму!
— Ты будешь хорошим дворецким, Рашид бен Гамрун! Но я несколько устал от твоей самонадеянности. Меня интересует этот раб, но не за любую цену. Мое последнее предложение — триста золотых дукатов!
— Четыреста, и он твой. Иначе я прикажу продолжить наказание немедля!
Мухаммед аль-Латиф понял, что дворецкий, чтобы не уронить собственного достоинства, больше не снизит цену. Он хлопнул в ладоши, и появились трое слуг. Один из них нес тяжелый ларец, который поставил у ног хозяина. Не отводя глаз от Рашида, Мухаммед приказал отсчитать четыреста монет.
При этих словах толпа удивленно зашелестела. Зачем Мухаммеду аль-Латифу, ловкому и расчетливому купцу, понадобилось тратить столько денег на покупку раба-христианина, пусть даже и весьма ученого?
Рашид бен Гамрун велел янычару пересчитать деньги вместе со слугой. Затем приказал стражникам освободить Джованни. Молодой человек под ошеломленными взглядами зрителей медленно спустился с помоста. Его подвели к новому хозяину, и юноша, не говоря ни слова, уставился на него.
— Что же ты собираешься с ним делать? — спросил Рашид.
— Пока не знаю. Может, заставить его чистить конюшни?
— За такую цену ты мог бы потребовать, чтобы он читал Библию твоим лошадям!
Толпа разразилась хохотом. Мухаммед слегка усмехнулся. Он попросил, чтобы с ноги его нового раба сняли цепь, а затем, в сопровождении слуг и Джованни, поспешил домой.
Торговец жил в великолепном доме в самом центре Старого города. У него было четыре жены и примерно три десятка невольников.
Когда они вошли внутрь, Мухаммед пригласил Джованни сесть и послал за едой и напитками.
— Зачем вы это сделали? — спросил наконец Джованни, все еще дрожа, после того как осушил большой стакан холодной воды.
Хозяин улыбнулся.
— Ты, должно быть, удивился еще больше, чем другие.
— Конечно. До сих пор не могу прийти в себя. Спасибо.
— А я никак не могу прийти в себя после того, как перед всем городом заплатил за тебя такие деньги этому мошеннику! С завтрашнего дня мои поставщики увеличат цены вчетверо, а то и впятеро! Думаю, пройдет несколько недель, пока я оправлюсь!
— Почему же вы были готовы отдать за меня так много?
— Потому что человек, который попросил купить тебя, сказал: «За любую цену»!
— Значит, вы приобрели меня не для себя?
Мухаммед громко расхохотался.
— Что бы я делал с таким дорогим рабом, да к тому же ученым? Я умею только покупать и продавать пряности!
— Я… не понимаю. Кто же тогда попросил меня купить?
— Мой друг Елизар.
— Но зачем? — спросил Джованни после недолгого молчания.
— Понятия не имею! Всего лишь минут за десять до того, как приговор должны были привести в исполнение, он прислал ко мне самого преданного слугу с просьбой немедленно отправиться на площадь и купить тебя, пока тебе не отсекли руку. За любую цену!
— А почему Елизар сам не стал торговаться?
— Он иудей.
Джованни, не понимая, удивленно уставился на своего спасителя.
— Разве ты не знаешь, что в Османской империи евреям запрещено покупать рабов-христиан?
