Кристофер Райх - Клуб патриотов
— Но это мой район, Чарли. Я поддерживаю здесь порядок уже больше тридцати лет. Если у меня в районе что-то не так, я обязан разобраться.
— Билл Макбрайд уже едет к вам в участок, он хочет с тобой поговорить.
— О чем? — спросил Франсискас, сообразив, куда дует ветер.
— О том, что я заберу у тебя полицейский жетон и табельное оружие. Это тебе за подпольную деятельность! И вали ты ко всем чертям!
— Чарли, да кто ж так давит-то на тебя? — Сердце Франсискаса бешено стучало, словно колеса поезда, что мчится на юг. И в какой-то момент он почти задохнулся. — Вот сукин сын! — прошептал детектив, чувствуя, что ноги его не держат.
— Джон, послушайся меня. — Голос Эспозито больше не гремел. Теперь с Франсискасом говорил нормальный человек, а не чиновник. — Тебе не надо в это влезать.
Таким голосом шеф не говорил с тех пор, как его сына задержали во время полицейской облавы в одном героиновом притоне и Главный Чарли позвонил Франсискасу и попросил, чтобы мальчика выпустили на поруки.
— Зачем ты Макбрайда-то послал? Он что, выбьет мне зубы, если я не подчинюсь?
— Передашь ему все, что получил от жены Ковача.
— От кого?
— Сам знаешь от кого. Джон, нам известно, что ты там замышляешь.
Франсискас бросил трубку. Казалось, грудь сдавило тисками. Вытянув левую руку, он сжал пальцы в кулак, ожидая, что острый спазм вот-вот охватит левую половину тела. Затем резко выдохнул. Дыхание снова восстановилось, и грудь давило уже не так сильно. Подняв взгляд к потолку, детектив усмехнулся: сейчас он был похож на королеву из какой-нибудь трагедии.
Мелендес похлопал его по плечу:
— Джонни, с тобой все в порядке? Что происходит?
— Принеси воды, — попросил Франсискас.
— Сейчас.
— Спасибо.
Наклонившись над столом, детектив закрыл лицо руками. Не стоило так загонять себя. Вернулся Мелендес и подал ему стакан. Сделав глоток, Франсискас почувствовал себя лучше. Дожидаясь ответа по отпечаткам, которые обнаружил Тео Ковач, он проверил почту. Пока ничего. Снял трубку и набрал номер штаб-квартиры полиции.
— Слушаю, — раздался незнакомый голос в трубке.
— Мне нужен Мэтти Лопес.
— Нет на месте. А кто спрашивает?
— Джон Франсискас.
Голос стал тише.
— Ты так ничего и не понял?
— Простите?
— Послушайся умного совета, Джонни. Будь осторожен. Знаешь, что мы делаем с теми, кто сует нос, куда не надо? Мы отрезаем им нос.
— Кто говорит? Один из дружков Гилфойла? Что за игру вы там затеяли, ребята?
— Такую, что тебе в ней не победить.
— Не победить, говоришь? Да, я простой полицейский, в сущности, никто. Но речь — о законе, и никто не может стоять выше закона.
— Закона? Открою тебе один секрет, детектив: закон — это мы.
Франсискас с силой швырнул трубку на место.
— Да пошел ты! — выругался он.
В коридоре послышался раскатистый бас Билла Макбрайда, гогочущего вместе с Коротышкой Майком и Ларсом Торвальдом. Франсискас завернул в регистрационный кабинет, быстро ввел в сканер пароль и, выбрав последний запрос, проверил, пришел ли ответ. Было слышно, как Макбрайд спрашивает: «Ну и где этот наш господин Джонни? Кто видел старого пса?» Он говорил так, словно его визит носил чисто дружеский характер. К счастью, Франсискас не услышал, чтобы Мелендес ответил, где он. Макбрайда все звали «большой шишкой из центра» и здорово ненавидели во всех пяти округах.
Ответ по запросу все еще не пришел. Значит, ни в одной из баз данных совпадений пока не обнаружено. Да, не повезло ему. Конечно, Эспозито может отобрать у него полицейский жетон, но бумаги Кэтти Ковач он ни за что не получит.
Подойдя к двери, детектив взялся за ручку и задумался, куда бы спрятать коробку с делами Тео Ковача. Чуть приоткрыв дверь, он выглянул в коридор: Макбрайд стоял, повернувшись к нему широкой спиной, и, похоже, не спешил уходить.
В этот момент запищал терминал, и Франсискас бросился к аппарату. Система отыскала, чьи это отпечатки, в федеральной базе данных. Значит, они принадлежат или госслужащему, или бывшему военному. Наведя курсор на базу данных, он кликнул мышкой. В следующую секунду на экране появилось имя человека, которому принадлежали отпечатки, обнаруженные на автоматическом пистолете «Фаннинг» Дэвида Бернстайна. Далее шли номер его социальной страховки, домашний адрес и сообщение, что данный гражданин не находится под следствием, не имеет задолженностей и т. д. и т. п. И тут Франсискасу стало больше не нужно прятать коробку с бумагами Ковача.
— Ничего себе! — пробормотал он.
На Чарли Эспозито давили очень сильно. И давление шло с самого верха.
54
— Что такое «корона»? — кричала Бобби Стиллман.
— Понятия не имею, — уже, наверное, в сороковой раз отвечал человек, захваченный ими на Юнион-сквер.
— Нет, ты знаешь, — настаивала она и била его по лицу, оставляя на щеках следы от острых ногтей.
В центре комнаты, пол которой был залит бетоном с мозаикой из мраморной и гранитной крошки, сидел на коленях пленник со связанными запястьями и лодыжками. Под колени ему просунули ручку швабры. Кусок пушечного мяса с промытыми мозгами был обучен убивать лучшими специалистами в военном деле, потом его выбросили на улицу, чтобы продемонстрировал свои способности тому, кто ему больше заплатит.
— Ты работаешь на «Сканлон»! — Она ходила вокруг него, выплевывая слова, словно пули. — Или этот мушкет у тебя на груди, чтобы нравиться девочкам? «Сканлон» работает исключительно на «Джефферсон партнерс». Почему ты оказался в Нью-Йорке?
— Куда прикажут, туда мы и отправляемся.
— И тебе приказали убить Тома Болдена?
— Нет, мадам. Пожалуйста, разрешите мне встать.
Он сидел на коленях уже полчаса. Тазобедренная и верхняя части тела давили на ручку швабры с такой силой, что она, лежа на икрах, перекрывала циркуляцию крови в конечностях.
Сейчас он чувствовал, как в пальцы ног все сильнее и сильнее впиваются тысячи острых иголок. Скоро эта боль продвинется к лодыжкам и икрам. Она испытала это на себе. Невыносимые мучения. Она бы уже давно кричала.
— Нет, нельзя, — ответила она. — Что ты делал на Юнион-сквер?
— Нам приказали найти Болдена.
— И убить, да?
— Нет.
— Ваш стрелок промазал — ранил ни в чем не повинную женщину. Расскажи мне лучше, о чем я не знаю. Что такое «корона»?
Человек попробовал приподняться, но Бобби Стиллман толкнула его обратно. Он застонал, но не ответил. Когда его стоны стали громче, перерастая в крик, она пнула его, позволяя свалиться на бок.
— Пять минут отдыха, — произнесла она. — Затем продолжим.
Выйдя на крыльцо, Бобби Стиллман смотрела на падающий снег. Она устала. Не от событий сегодняшнего дня или прошлой недели. Она просто очень устала жить. Двадцать мять лет она в бегах, а ведь ей уже пятьдесят восемь, и вера в правоту ее дела начала угасать.
Резкий порыв ветра устроил на крыльце неожиданный снегопад. Снега намело уже довольно много, и он здорово затруднял продвижение по горным дорогам, ведущим к ее домику в горах Катскилл. Через час, самое большее через два, дороги станут совсем непроходимыми, и они окажутся отрезанными от большого мира. Сделав глубокий вдох, она прислушалась к тишине, но у нее в ушах по-прежнему звучали крики пленника. «Так надо», — сказала она себе.
Ей вспомнилась одна ночь много лет назад. В жарком влажном воздухе разносился треск сверчков и цикад. А затем ужасный взрыв, когда сработала бомба, которую они с Дэвидом аккуратно пристроили под окнами лаборатории «Гардиан Майкросистемс». Это был ее первый шаг — тот самый момент, когда она решила действовать. Восстать. Нет, поправила она себя, практически реализовать свои права по защите Конституции.
Двадцать пять лет… целая жизнь.
Она приехала в Вашингтон летом 1971 года. Молодая, честолюбивая женщина, горящая желанием оставить свой след в этой жизни. Выпускница юридического факультета Колумбийского университета, редактор юридического обозрения, активная противница войны во Вьетнаме, она горела желанием служить своей стране. Она всегда рассматривала закон не как лицензию на зарабатывание денег, а как призыв к исполнению своего долга. Своим же долгом она считала обеспечение тщательного исполнения тех прав, которые в равной мере были дарованы Конституцией как каждому гражданину, так и правительству. Когда она заняла должность штатного юриста в парламентской подкомиссии по разведке, ее друзья были потрясены. На их возмущенные крики, что она перешла на другую сторону баррикад — на сторону правящих кругов, — она отвечала, что все это глупости. Выбор был естественным. В каком другом месте можно реализовать свое призвание, если не на Капитолийском холме. «Твори законы, а не войну» — был ее девиз.
