Алексей Сухаренко - Тайна проклятия
— Знамо дело, зима стучит уже по телу, — понимающе кивнул лесник на начавший падать снег. — Запасы должны быть для зимовки.
Участковый хотел задать ещё ряд вопросов, но птица на вертеле своим соблазнительным запахом переключила его внимание на себя. После куропатки был изумительный лесной чай, заваренный на особых сборах, и дикий пчелиный мёд. Лейтенант после такого угощения немного оттаял, испытывая искреннюю благодарность к отшельнику. Когда отдохнувшие гости засобирались в обратную дорогу, чтобы прибыть домой затемно, гостеприимный хозяин вынес ещё им с собой по связке вяленой рыбы. Участковый хотел было отказаться, но егерь веско сказал, что негоже обижать старика. После этого полицейский задумался — до самой посадки в седло. И уж напоследок, перед тем как пришпорить коня, он повернулся к деду.
— Я чего на самом деле приезжал? — решил полицейский отплатить Лешему той же монетой. — Меня начальство послало проверить границы нашего участка на предмет наличия беглых больных из соседнего с нами района.
— Каких больных? — удивился такой скрытности участкового егерь.
— В десяти километрах отсюда ещё со времён СССР находился лепрозорий, больница закрытого типа для больных проказой.
— Ох, мамочки, этого нам ещё не хватало! — жалобно охнул Егорыч.
— Так что берегись случайно шатающихся! — предупредил деда Георгия лейтенант. — А лучше гони их вот этим.
Участковый достал служебный газовый баллончик.
— Лови, — кинул он Лешему. — Брызни в лицо непрошеному гостю, и будет всё в порядке.
Только сейчас полицейский успокоился, словно полностью выполнил свою профессиональную и человеческую миссию, и, пришпорив коня, с лёгким сердцем тронулся в обратном направлении. Леший посмотрел на начинающий падать первый снег, на удаляющихся людей и трижды перекрестил их обратный путь. Как только гости скрылись из вида, Леший почувствовал, как сильно упала температура воздуха. Вернувшись в холодную пещеру, он подоткнул полы медвежьей шкуры и растопил костёр. Нужно было сначала протопить помещение по-чёрному потом открыть вход и выветрить угарный дым. К тому же вовремя закрыть опять, чтобы не выпустить лишнее тепло, и на тлеющих углях провести ночь, зарывшись в старое перешитое одеяло.
Ночью Леший проснулся от страшного гула и грохота. Он знал, что это звук камнепада. Пещера сотрясалась от грохота, но Леший зажёг маленький огарок свечи и, сняв с груди маленькую иконку с ликом Христа, стал молиться Господу. Закончил он только тогда, когда настала тишина. С трудом откинув шкуру, которая была привалена снизу осколками камней, он обнаружил, что вся площадка возле пещеры завалена валунами, осколками породы и землей. Стихия смела припасённые им на зиму запасы дров и, самое главное, унесла вниз и погребла под валунами его кормилицу — лосиху Гальку.
Впервые за шесть лет отшельничества Леший впал в сильное уныние. Он почувствовал усталость от борьбы за выживание, от переносимых лишений, которые после нанесённого обвалом урона только прибавятся. Его глаза бродили по хаосу, принёсшему камнепад, пока взгляд не остановился на обломках деревянного стойла, к которому была привязана лосиха. Из всего нехитрого устройства стойла и навеса осталась только одна вертикальная жердь, к ней в поперечнике были прибиты две доски, напоминая таким образом крест, на котором был распят Иисус Христос. Это моментально вернуло Лешего в нормальное состояние, и он, взяв первый лежащий под ногами камень, оттащил его к краю уклона и с грохотом бросил вниз. Весь остаток ночи и весь следующий день он таскал валуны, расчищая завалы. Перерывы делал только на приём пищи.
К ночи морозы усилились. Вода, принесённая из ручья в котелке, замёрзла, превратившись в большой кусок льда. Леший поймал себя на мысли, что допустил ошибку, не заготовив хоть немного дров для обогрева пещеры. Сил браться за топор уже не оставалось, но он понимал, что без костра ночевать просто опасно. Превозмогая боль в теле и неслушающиеся ноги, он пошёл к лесному массиву, где можно было набрать топлива. Нарубив веток и добавив туда валежника, он увязал их вместе и присел отдохнуть на собранную им вязанку. Усталость сморила его, и он уснул, прямо сидя на своих дровах. Проснулся уже в темноте и поспешил обратно. Ещё при подходе к пещере почуял неладное. Повсюду стоял запах солёной рыбы, мёда и другой снеди. Медвежья шкура на входе была сорвана. В пещере, где он запалил лучину повсюду валялись объедки рыбы. Бочка с засоленной рыбой была разбита вдребезги. Запалив костёр и осветив пещеру целиком, он обнаружил следы медведицы и двух её взрослых медвежат, которые в его отсутствие уничтожили все его зимние запасы. Они бродили раньше на склонах горы, но к жилищу человека никогда не подходили. Отшельник уже думал, что они залегли в спячку, но нет. Видимо, они не набрали необходимого веса и теперь приходили подкрепиться чужим продовольствием. Старик лёг на перепачканную кровать и закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого несчастья.
Кажется, он задремал, когда услышал шорох на задубевшей медвежьей шкуре, валяющейся у порога пещеры, словно гигантский половик. Старик подумал, что это вернулись медведи, и только покрепче закрыл глаза. Он решил, что, может, Господь хочет его избавить от мучений, и если дикие звери его сейчас растерзают, то это и не самый плохой выход из создавшейся ситуации. Шорох продолжал доноситься с одного и того же места, словно звери чувствовали человека внутри и не решались заходить. Раздался глухой и болезненный кашель. Человеческий! Старик приподнялся на лежаке и стал вглядываться в темноту. Луна высвечивала смутный силуэт человека, стоящего у входа в пещеру.
— Кто там? — не смог скрыть своего испуга отшельник.
Человек, появившийся в такое время, страшней, чем любое дикое животное. Поскольку не боится ни крика, ни брошенной головешки.
— Хозяин пусти несчастного бродягу, — человек сделал шаг вперёд внутрь пещеры. — Три дня без продуктов по лесу маюсь, ослаб и изголодался.
— Проходи! — пригласил путника старик, продолжая вглядываться в незнакомца.
Когда бродяга вышел в небольшую полосу света, которую отбрасывали затухающие угли костра, старик внутренне содрогнулся. Лицо пришельца, обмотанное грязными бинтами, напоминало вид египетской мумии. Вместо провалившегося носа темнела дырка, из которой сочилась гнилостная слизь. Такие же дырки на голове зияли в том месте, где раньше были уши. Создавалось впечатление, что этот закостеневший бинт был единственным средством, спасающим голову человека от полного распада. На теле практически не было одежды, какие-то жалкие лоскуты, сквозь которые виднелась гниющая человеческая плоть. Леший удивился, как ему не холодно, и тут же понял: тело бродяги утратило чувствительность, поскольку уже подверглось гниению. Подтвердились слова участкового полицейского о прокажённых, убежавших из лепрозория.
— Дай что-нибудь поесть! — попросил прокажённый.
Старик вспомнил о половине буханки, которая осталось после приезда недавних гостей. Протянул гостю хлеб. В темноте их руки соприкоснулись. Рука у пришельца была заскорузлая, покрытая коростой. Леший переборол отвращение. Следом странник попросил воды, и хозяин наколол льда в чайник, поставив его на ещё теплые угли. Прокажённый жадно ел хлеб, запивая поданной водой. Всё это он делал молча, сосредоточенно, словно набирался сил перед своими последующими испытаниями. После еды он попросился на ночлег. Дров для костра не осталось, а в пещере было почти как на улице. Старик навесил шкуру на вход, чтобы сохранить немного тепла, но это не помогло. Прокажённого стало колотить от холода так сильно, что старик уступил ему свою лежанку с одеялом. Сам он набросал на себя остатки тряпок, чтобы хоть как-то утеплиться, но холод пробирал его до самых костей.
— Мне холодно! — услышал он жалобу прокажённого. — Ляг ко мне под одеяло и отогрей меня своим теплом.
Старик подумал, что умереть от клыков диких зверей быстрее, чем заразиться проказой и потом ещё долго мучиться теряя своё тело по кускам, но он не мог отказать несчастному, которому было ещё хуже, чем ему. Он лёг к нему под одеяло, чувствуя, как дрожит от холода тело его гостя. Холодное, словно ледяная глыба. Старик с трудом заставил себя остаться в этом «мёртвом леднике», отдавая тепло своего живого тела.
— Обними меня, я не могу согреться! — раздалась очередная просьба прокажённого.
От его тела шёл гнилостный запах. Словно от разрытой могилы. И старик про себя стал молиться Господу.
— Тебя ради иду на это! — шевелил он губами, обнимая свою вероятную смерть.
Дрожь прокажённого странника на какое-то время утихла, но затем опять началась с новой силой.
— Разденься и согрей меня теплом своего тела! — послышался очередной его просящий возглас.
