Грег Айлс - Кровная связь
– Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, – говорит Майкл, – но, черт возьми, что с тобой стряслось? Сегодня днем когда ты звонила мне в контору, у тебя был просто жуткий голос.
– Я получила неприятные известия.
– Понятно.
Он не расспрашивает меня о подробностях, но я не вижу смысла утаивать их от него.
– Перед тем как позвонить тебе, я узнала, что в детстве подвергалась сексуальному насилию.
Он медленно кивает.
– Я так и подумал, что это должно быть что-то в этом роде, когда ты начала задавать вопросы о подавленных воспоминаниях. Сегодня я кое-что прочел на эту тему. Ты пробудила во мне интерес…
Я не провела в его машине и пяти минут, но у меня уже кружится голова.
– Мы непременно поговорим об этом, – бормочу я. – А сейчас мне нужно просто немного отдохнуть.
– Кэт? Проснись!
Я испуганно открываю глаза и оглядываюсь по сторонам. Я сижу в машине в ярко-освещенном гараже.
– Где мы?
– У меня дома, – отвечает Майкл. – В Броквуде.
– Ага.
– Я не знал, куда тебя везти. Я хотел спросить у тебя, но ты не просыпалась. Я заскочил к себе в офис за иголками с ниткой, а потом привез тебя сюда. Давай-ка зашьем рану. А потом я отвезу тебя к деду.
Слова Натана Малика всплывают у меня перед глазами, словно начертанные огненными письменами: Не доверяйте никому. Даже собственной семье.
– Я не хочу ехать туда.
– Нет проблем. Я отвезу тебя, куда скажешь. Или можешь остаться здесь. У меня три свободные спальни. Так что решай, последнее слово за тобой.
Я киваю в знак признательности, но молчу. Я не знаю, чего мне хочется. Я только определенно хочу, чтобы рану на ноге зашили. Она чертовски болит, а наложение швов означает местный наркоз. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Ты прихватил с собой лидокаин?
Майкл отрицательно качает головой.
– Не-а. Я решил, что тот, кто свободно погружается на три сотни футов, способен вытерпеть наложение парочки швов и даже не вспотеть.
Он выглядит вполне серьезным, но, поглядев мне в глаза несколько секунд, сует руку в карман и достает флакон с прозрачной жидкостью.
– Волшебный эликсир, – говорит он. – Пойдем штопаться.
Майкл зашивает рану, а я сижу на холодном граните его кухонного уголка. Сверкающая комната напоминает мне кухню Артура ЛеЖандра, вот только на полу нет трупа. Дом Майкла был построен в семидесятых годах, и, пока миссис Хемметер не продала его, отделка оставалась оригинальной и нетронутой. Фурнитура цвета спелого авокадо и тяжелая коричневая обивка стен деревом – совсем как в моей старой спальне. Но Майкл полностью отремонтировал весь дом, продемонстрировав необычно тонкий для холостяка вкус.
– Это напоминает то, как на острове дед зашивал мне рану на коленке, – говорю я, пока он с помощью изогнутой иглы стягивает края раны медицинской ниткой «этикон».
– Полагаю, он всегда носил с собой черный чемоданчик?
– О, у него там целая клиника. Когда моей тете Энн было десять лет, все семейство оказалось отрезанным на острове, потому что начался ураган. А у нее случился приступ острого аппендицита. Дедушка сделал операцию при свете фонаря, а помогала ему женщина, живущая на острове. Это одна из его героических историй, но довольно впечатляющая, надо признать.
Майкл кивает и продолжает зашивать рану.
– Можно только удивляться, на что способен человек, когда того требуют обстоятельства. Я принимал участие в нескольких медицинских экспедициях в Южную Америку… и видел невероятные вещи. Гинекологи стерилизовали женщин, одну за другой, прямо на открытом воздухе. Они укладывали их на кушетку, вскрывали, перевязывали фаллопиевы трубы специальными пластиковыми зажимами, а потом снова зашивали.
– Господи!
Он смеется.
– Я бы не рекомендовал такой способ почтенной даме, но свой результат он давал.
Медицинская экспедиция, вот как. У меня появляется ощущение, что в Майкле Уэллсе скрывается нечто такое, чего не увидишь невооруженным взглядом.
– Мне нравится то, что ты сделал с этим домом.
– Правда? Главным образом, это заслуга твоей матери.
– Ты, должно быть, шутишь.
– Нисколько. Когда я только приехал в город, то был так занят, что не мог вздохнуть свободно, не говоря уже о том, чтобы ремонтировать дом. Так что однажды я просто заглянул в Центр дизайна интерьера Гвен и договорился, что они сделают все от начала и до конца.
– Теперь я уже не так уверена, что мне здесь нравится.
Он смеется.
– Ты не находишь общего языка с матерью?
– Почему же, нахожу. При условии, что мы видимся нечасто.
Он делает последний шов, обрезает нитку и кладет хирургические щипцы на стол.
– Проголодалась, наверное?
– Умираю с голоду.
– Бифштекс и яйца?
– Ты заказываешь еду в ресторане?
– Нет. – Он подходит к холодильнику и вынимает оттуда пакет с мясом. – Пойди, передохни на диване. Через двадцать минут все будет готово.
Диван стоит у стены в той части кухни, которая отведена под столовую, перед ним – круглый столик. Слишком далеко для того, чтобы поддерживать разговор, равно как и наблюдать, что и как делает Майкл. С учетом всего, что случилось сегодня, мне не очень хочется ложиться на диван и ломать над чем-нибудь голову.
Я сажусь на стульчик у бара и наблюдаю за Майклом. Очень странное и непривычное ощущение, когда мужчина готовит для меня еду, хотя Шон иногда варил раков у меня на заднем дворе.
– Хочешь поговорить о том, что случилось сегодня? – спрашивает Майкл, встретив мой взгляд, и достаточно долго не отводит глаз, давая понять, что искренне обеспокоен.
– Дело не только в том, что случилось сегодня. А весь прошлый месяц… Точнее, вся моя жизнь.
– Сможешь уложиться в двадцать минут?
Я смеюсь. А потом рассказываю свою историю. Я начинаю с приступа паники на месте убийства Нолана – приступа, который случился первым, еще до смерти Артура ЛеЖандра. Потом я перехожу к самому ЛеЖандру и к тому, как Кармен Пиацца отчислила меня из оперативной группы. И наконец – к поездке в Натчес и следам крови на полу моей спальни. Я рассказываю словно на автопилоте, потому что на самом деле смотрю, как готовит Майкл. У него ловкие руки, и, судя по тому, как он умело действует, я могу сказать, что он – хороший врач. Когда я умолкаю ненадолго, он задает вопросы, и вот я уже рассказываю ему о депрессии, которая началась у меня еще в средней школе, о последовавшей за ней мании и о моей постоянной связи с женатыми мужчинами. Майкл хороший слушатель, но, к сожалению, по его лицу я не могу понять, что он обо всем этом думает. У него такое выражение, словно я не рассказала ему ничего экстраординарного, и он, похоже, уже сожалеет, что бросился спасать эту попавшую в затруднительное положение дамочку.
Когда бифштексы и яйца готовы, мы пересаживаемся за кухонный стол, но и за едой я продолжаю говорить. Такое впечатление, что я не могу остановиться. Самое смешное, что он не пытается заставить меня поесть, как сделало бы это большинство мужчин на его месте. Он просто смотрит мне в глаза, как если бы они говорили ему столько же, сколько и мои слова. Я рассказываю ему об отце, дедушке, Пирли, матери, докторе Гольдман, Натане Малике – даже о том, что сообщил мне сегодня утром дед. Единственное, о чем я не рассказываю Майклу, это о своей беременности. Почему-то я не могу заставить себя сделать это.
Когда поток моих откровений сменяется ручейком и наконец пересыхает, он глубоко вздыхает и предлагает:
– Хочешь посмотреть что-нибудь? Я взял напрокат новый фильм с Адамом Сэндлером.
Я даже не знаю, должна ли обидеться или испытывать облегчение.
– Ты, наверное, шутишь?
Он улыбается.
– Конечно. Ты хочешь знать, что я действительно думаю об этом?
– Хочу.
– Я думаю, что сейчас ты испытываешь стресс, который большинство людей выдержать не в состоянии. Я думаю, что, кто бы ни стоял за этими убийствами, твоей жизни угрожает смертельная опасность. Не говоря уже о риске, которому ты подвергаешься, пытаясь справиться со своей болезнью без адекватной терапии и медикаментов.
Я молчу.
– Ты расстроена тем, что я только что сказал?
– Немного.
Он протягивает мне руки ладонями вверх.
– Я знаю, что это не мое дело. Если не хочешь принимать лекарств, отлично. Но я практически не разбираюсь в биполярных расстройствах. У меня был хороший друг в медицинской школе, он страдал той же болезнью.
– У меня не биполярное расстройство. У меня циклотимия.[20]
– Это все семантические игры. Симптомы одни и те же, все дело в их тяжести.
Я вынуждена согласиться с этим, что и подтверждаю кивком головой.
– На примере своего друга я понял, что масса людей, страдающих биполярным расстройством, говорит, что хочет выздороветь, хотя на самом деле они не испытывают такого желания. Они так великолепно чувствуют себя во время взлетов, что ради этого готовы выносить и жесточайшую депрессию. Пусть даже она настолько тяжела, что в такие моменты человек готов на самоубийство.
