Экземпляр (СИ) - Купор Юлия
— Костя, зачем ты пришел? — Диана была строга и холодна. Настоящая Снежная королева.
Костя молчал.
— Ты прочитал мои сообщения?
Диана смотрела на Костю, как Белогорская. Впрочем, она всегда и была Белогорской. И никогда не была Григорьевой.
— Почему ты так сделала? Ну почему? Я же…
Костя обещал себе не мямлить, но у него не получалось. Он чувствовал, как силы покидают его, улетая последним рейсом. Впрочем, было уже все равно.
— Я всегда говорила, что не смогу тебя полюбить. Или ты, как всегда, меня не слушал?
— А его ты любишь? — чувствуя себя персонажем дурацкого сериала с канала «Россия-1», спросил Костя.
Пожалуй, к такому его жизнь не готовила. Все слова в одночасье стали банальными до тошноты, даже произносить их было противно, они оставляли омерзительное послевкусие, хотелось прополоскать рот хлоргексидином.
— Раньше любила, — Дианин тон немного смягчился. — До того, как мой батя приказал его избить.
— Диан… — Костя полез в карман за сигаретами. Это ему трудно далось, потому что руки одеревенели.
— Я знаю все, что ты мне хочешь сказать, — Диана отказалась от предложенной сигареты и достала из сумочки электронную.
У нее был теперь новенький маникюр, которому обзавидовалась бы сама мадам Балакирева, — ногти были черными, блестящими и опасными.
— Ты сох по мне с самой школы, — Диана усмехнулась, вдыхая ненастоящий дым. — Это было очень мило, спасибо. Ты же не знал, что я такая… ненормальная?
— Сначала не знал, — Костя закашлялся. — Потом узнал. И принял тебя такой, какая ты есть. С твоим диагнозом. И с этой жуткой историей с аппаратами Илизарова. Да, я женился на самой красивой девушке Воскресенска-33, а получил в итоге больную, несчастную, напуганную девчонку. А твой Егор знает? Он знает, как ты просыпалась по ночам, как ты кричала во сне, как ты боялась этого чертова поезда — поезда, который никогда не приедет, но который сводит с ума своим фактом существования? Диан, твой возлюбленный Егор об этом знает?
— Нет. И не узнает никогда. Прости.
В эту секунду Косте показалось, будто земля ушла из-под ног. Окончательно. И мир накрыла зловещая бесконечная пустота. И стало так легко — пугающе легко. Так быть не должно, но так стало.
— Хорошо. Иди ешь суши. Твой любимый тебя ждет.
Костя видел, как Егор набирал чей-то номер на мобильном, а потом прислонил его к уху. И в этот момент раздалась характерная айфоновская мелодия.
— Ну иди-иди, — поторопил ее Костя. — Он тебе звонит. Заждался уже, наверное.
— Да, конечно, — засмущалась Диана.
Телефон прекратил трезвонить. Костя видел, как Егор положил мобильник на стол. За ним было интересно наблюдать, точно за подозреваемым в комнате для опознания.
— Прости, — произнесла напоследок Диана, прежде чем скрыться за дверью ресторана.
Костя еще немного постоял, покурил, не в силах сдвинуться с места. Он стоял спиной к проезжей части, где шуршали шинами легковушки и где гудели клаксоны — вселенная превратилась в какофонию из привычных городских звуков, и на миг показалось, будто и нет никакой вселенной, и никогда не было. Вывеска суши-бара, подсвеченная светодиодами, горела так ярко и так обольстительно — Костя зажмурился, и буковки расплылись, растворились, стали прозрачными. Хлопнула дверь, на крыльцо вышла молоденькая девушка в коротенькой шубке. Девушка с кем-то разговаривала по телефону, громко и нетерпеливо, будто там, на другом конце, находился кто-то, кто полностью зависел от ее решений и приказов. Костя набрал нехитрый номер единой службы такси.
— Фестивальная, 2, — негромко сказал он диспетчеру.
15
И Костя сел уже в машину — плюхнулся на пассажирское сиденье, и начал было закрывать за собой дверь, никак не понимая, отчего это дверь не хочет закрываться. Впрочем, тут же он сообразил отчего — дверь тянула на себя Диана, которая по нелепой прихоти судьбы оставила своего Крапивина и теперь упорно пыталась сесть в машину рядом с Костей. Наконец она отпихнула его, уселась рядом и с победоносным хлопком закрыла за собой дверь.
— Ты ничего не перепутала? — холодно спросил ее Костя. — Это такси уже занято, закажи другое.
— Нам нужно поговорить.
Казалось бы, «нам нужно поговорить» — самая избитая и клишированная фраза в мире, и давно бы пора ее запретить Роскомнадзором или там Министерством штампов и клише, но порой за этой фразой может скрываться нечто по-настоящему интересное, особенно если ее произносит сбежавшая супруга.
Машина тем временем тронулась, и за окном снова начали мелькать разрозненные провинциальные картинки. На этот раз Костя фиксировал свое внимание на стволах деревьев, которые, точно солдаты на параде, охраняли неровные тротуары. Он старался не смотреть на Диану, сидевшую рядом, но совсем уж избавиться от ее присутствия не мог. Оно давило, это присутствие, словно бетонная плита, тяготило, будто непогашенная задолженность, — словом, всячески мешало жить.
— Диан, нам нечего с тобой обсуждать, — произнес Костя, упорно изучая пейзаж за окном, окрашенный из-за тонированных стекол в песочные тона.
— Я очень перед тобой виновата. Ты любил меня, как чокнутый, а я поступила, как самая настоящая мразь. Нет мне прощения. Боже, я проклята, как проклят этот дурацкий Воскресенск-33, но Егор…
Тут Костя наконец-то отвернулся от окна. О боги, она и вправду подавлена. Она, эта ледяная королева, чем-то раздосадована? Разве такое возможно?
— Красавчик, да… Как тут голову не потерять? Я б его сам трахнул, если б был геем.
При слове «гей» — или Косте так показалось? — даже затылок у водителя напрягся. А повлиял, подумал Костя, повлиял Балакирев на мое чувство юмора. И Балакирев с его красотками-эскортницами, и Векслер, и вся эта шумная тусовка.
«Ты Есенин, а ведешь себя как Наполеон!» — вспомнил он пророческие слова мадам Балакиревой.
— Я знаю, как тебе больно, — произнесла Диана, и в этот момент машина панически дернулась.
А, приехали, точно. Костя расплатился с водителем и помог Диане выйти из машины. Ступеньки, оп-оп, подъездная дверь, не дом, а саркофаг, честное слово. Обыденность и торжественность слились воедино — так всегда бывает в решающие моменты, когда расходятся по швам дорожки мультивселенной.
— Да ничего ты, Белогорская, не знаешь, — зло бросил Костя, набирая код от домофона.
Он рывком открыл дверь и пропустил вперед себя Диану.
— Я все-таки пока еще Григорьева, — ответила ему Диана с верхней ступеньки — Косте пришлось вприпрыжку ее догонять.
Забежали в крохотную пыточную камеру — лифт. Чем ближе к дому, тем острее Костя чувствовал, что сейчас смалодушничает, простит ее — если она попросит прощения — и никуда из квартиры не выпустит, даже если она попытается бежать. Ехали в лифте, кажется, восемнадцать часов, Костя даже задыхаться начал, а может, и не в отсутствии кислорода дело было.
— Я ведь из-за тебя человека убил, — сознался, расстегивая куртку, Костя.
— Я себя ненавижу, — тихо ответила ему Диана.
— Я тоже.
Костя уже вышел из лифта (дышать легче не стало) и пытался попасть ключом в замочную скважину. Диана забрала у него ключ, щелк-щелк, два оборота — и дверь открылась.
В коридоре, уже когда разулись и повесили — Костя злосчастную куртку, а Диана пальто — на один крючок, произошло странное. Потом, когда уже все закончилось, Костя так и не смог вспомнить, кто был инициатором (или же это была какая-то совместная вспышка страсти?), но вот он уже вспомнил, как прижал Диану спиной к себе (или все-таки это она прижалась?), и как одним рывком спустил с нее джинсы вместе с трусами трусами (видимо, ради хоккеиста она кружевные надела), и как легко сам спустил штаны и вошел в нее, быстро, безо всяких прелюдий, и что-то зашептал в ухо, скорее всего, какие-то глупости, и начал быстро двигаться внутри, одновременно крепко стискивая ее за руки. Была у него мысль, чтобы стало уж совсем грязно, перейти к анальному сексу, но он не успел, потому что слишком быстро кончил. И как-то нелепо оргазм совпал с приступом тошноты — сказался выпитый алкоголь, — так что Костя, как был со спущенными штанами, умчался в туалет блевать и долго, очень долго стоял на коленях перед унитазом, извергая вулканические потоки рвоты. Когда он, уже прополоскав рот отвратительной хвойной микстурой, зашел на кухню, вытирая лицо мокрым полотенцем, Диана, мурлыкая под нос какую-то песенку, уже ставила на стол две чашки ароматного кофе.
