Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
— Не знаете, — спросил Серега, — я им вчера продал картину, цела она? Они ее с собой везти собирались.
— Не знаю. Это вы у милиции спрашивайте. Вообще, будут сумасшедшие дни. Прокуратура, уголовный розыск. Степанковская уже звонила… Главное, тут Сорокин как-то замешан… Это очень неприятно.
— Да ничего, все обойдется! — с более чем искренней участливостью произнес Серега. — Вот людей жалко-особенно Владика…
— Да, вы правы… — вздохнул Иван Федорович. — Вчера еще только был жив, весел, строил планы… Ужас!
— А ведь сегодня вечером Курочкина будет свою программу показывать. Об аукционе. Снимут с экрана, как вы думаете?
— Не знаю. Теперь, может быть, и не снимут.
Тут вошли те, кого, очевидно, сильно боялся Иван Федорович. Крупные, солидные мужчины в аккуратных, хорошего покроя пиджаках, а один в кителе без погон с крупными, майорскими звездами в прокурорских петлицах.
— Здравствуйте! — сказал этот, со звездами. — Мы опять к вам, Иван Федорович. Очень нам нужно побеседовать с одним вашим работником. Панаевым Сергеем Николаевичем…
— Как раз вот он… — Иван Федорович указал прокурорскому чину на Серегу.
— Очень хорошо. У нас это не допрос пока. Дело неофициальное, просто знакомимся, кое-что уточняем. Надо будет — допросим по всей форме, так сказать. Вы, Сергей Николаевич, знаете что-нибудь насчет того, что вчера случилось?
— Слышал, что произошло какое-то страшное убийство, — проговорил, приняв несколько понурую позу, Серега. — Мне рассказали, что погиб мой сокурсник Владислав Смирнов, один из моих учеников по изокружку Миша Сорокин и еще несколько человек.
— Понятно, — работник прокуратуры глянул на Ивана Федоровича с неодобрением. — Скажите, пожалуйста, а когда вы в последний раз виделись со Смирновым?
— У машины, они подвезли меня домой. Вообще-то я хотел вместе с ними ехать в Москву, но сжег утюгом брюки, — вздохнул Серега, — после этого решил не ехать.
— Что, других не было? — участливо спросил прокурор.
— Вот только эти, — Серега показал на джинсы — дыры на дыре.
— Неужели не хватает?.
— Да нет, деньги есть. Мне вон за картину со «Спектра» пятьдесят пять тысяч причитается.
— Как раз вчера они на его книжку переводили, — вспомнил Иван Федорович. — У них наличных немного оставалось…
— Вы говорили — тысяч семь… — поправил один из одетых в штатское.
— Да, около того, точной цифры не знаю. Владислав Петрович показывал мне всю документацию, у нас копии в бухгалтерии есть. Где-то семь пятьсот с рублями и копейками. Общая прибыль примерно 600 тысяч.
— Долларов?
— Нет, рублей. Там инвалюта отдельно посчитана, можете поглядеть.
— Поглядим. А эти семь с половиной? Это что?
— Ну, это часть, которую они взяли наличными из причитающейся доли в прибыли. Им причиталось примерно сорок процентов — 240 тысяч округленно. Это деньги кооператива…
— Ладно, с финансами будем особо разбираться, — прервал Ивана Федоровича товарищ из прокуратуры, — значит, еще один вопрос к Сергею Николаевичу: ваша бывшая жена сейчас является женой Смирнова, верно?
— Да, — Серега уже понял — ищут зацепку.
— У вас не было никаких конфликтов со Смирновым на этой почве?
— Нет. Я даже толком не знал об их браке.
— Значит, у вас были нормальные отношения?
— Конечно. Не то чтобы очень теплые, но вполне нормальные.
— Скажите, а Сорокин Михаил вам знаком?
— Да. Я занимался с ним в изокружке. Довольно способный, очень хорошо писал портреты. После армии предпочел спорт, со мной общался так, мимоходом. Вот у Ивана Федоровича был на хорошем счету, я знаю.
— Совершенно верно! — подтвердил Иван Федорович. — Очень хороший парень, в нашем клубе — одна из ярких личностей, воин, наставник тех, кто помоложе.
— Хорошо. Горбунова Валентина и Епишкина Антона хорошо знаете?
— Знаю. Хотя в клубе они редко появлялись. Я семьи их знаю. Матери обоих со мной в одной школе учились. Семья у Епишкина сложная, родители пьют, почти не работают. У Горбунова получше, но сыном мало занимаются, больше о работе думают.
— Вот-вот! — вздохнул Иван Федорович. — И у нера-' ботающих, и у трудяг, у всех дети портятся.. Упала дисциплина. А перестройка — это не анархия…
— Ну, пожалуй, пока все, — сказал прокурор. — Работайте, товарищи, извините, что оторвал от работы. Всего доброго, увидимся еще, надеюсь. Постарайтесь из города пока не отлучаться. Это не подписка о невыезде, а просьба. Могут понадобиться кое-какие разъяснения.
Чины удалились.
— Неприятно, неприятно все это, — в очередной раз вздохнул Иван Федорович,
Серега знал, чего боится завклубом. Сейчас милиция и прокуратура будут интересоваться клубными порядками, разбираться, расспрашивать, что и как у «беретов», у. работников клуба, местных жителей. Вряд ли Иван Федорович был как-то замешан в убийстве, но вот при разбирательстве могли всплыть и «чирики» за вход, и «комнаты сказок», и наверняка еще что-нибудь, о чем Серега не мог знать.
В дверь постучали, и вошли сразу четыре человека. Двоих Серега сразу узнал: это были ребята, приезжавшие с Владиком еще до аукциона. Они были похожи на тех двоих, водителя и Юру. С ними был еще один молодой человек такого же типа, которого Серега раньше не видел, а также спортивного склада высокая и миловидная девушка.
— Здравствуйте, — взволнованно поздоровалась девушка. — Я — зампредседателя кооператива «Спектр» Демьянова Александра Ивановна. Нам позвонили в Москву, сообщили, что Владислав Петрович погиб. Наш юридический консультант направился в прокуратуру, а мы решили зайти к вам, чтобы больше быть в курсе дела. Знаете, у нас были серьезные опасения, что может нечто подобное произойти.
— Вам бы, наверное, лучше в милицию или в прокуратуру… — Иван Федорович развел руками. — Мы тут с Сергей Николаевичем больше вашего не знаем. А если у вас были опасения, так надо было загодя их сообщить. Если есть какие-то подозрения, то их тоже лучше прокурору высказать.
— Там наш представитель, он все сделает, — кивнула Демьянова, — но вы знаете, прокуратура — учреждение официальное, там существуют служебные тайны и прочнее. Нам нужна неофициальная информация. Сейчас, когда вскрылось столько фактов коррупции и мафиозных организаций с участием властей, мы должны проводить параллельное расследование…
— Мой вам совет, — сказал Иван Федорович, — причем, поверьте, совершенно искренний, не заниматься ерундой. Эти игры в сыщики-разбойники могут только запутать следствие. Представьте себе, вы начинаете ходить по учреждениям, спрашивать разных лиц, возможно, даже подозревать кого-то… А в это время в органы следствия начнут поступать сигналы от граждан о вашей, так сказать, следственной работе. У вас неизбежно будет конфликт с органами правопорядка. Я все сказал следственным органам, если попросят подтвердить — повторю на суде, а с неофициальными лицами никаких переговоров вести не буду, тем более отвечать на вопросы.
— Вы тоже такого мнения, Сергей Николаевич? — спросил один из парней, знавших Серегу в лицо.
— Мне не жалко, я могу рассказать только то, что знаю сам. А знаю сам с чужих слов. Вчера я расстался с Владиком около своего дома, куда они меня подвезли. А утром мне рассказали, что они убиты, — вот и все.
— С нами приехала Елена Андреевна, вдова Владислава Петровича, — грустно сообщила Демьянова, — может, вы с ней поговорить хотите?
— Она не разволнуется? Может быть, вы зря ее взяли с собой?
— Да вроде бы она держится. Переживает, конечно, но держится.
— Тогда пойдемте.
«А ведь это проверка! — внутренне усмехнулся Панаев. — Эта девица у них главный Шерлок Холмс. А метод такой: если я заволнуюсь или буду слишком радоваться встрече, то, значит, дело нечисто. Тогда они начнут трепать меня на все сто… Могут и додуматься до какой-нибудь своей версии, а потом предъявят ее прокуратуре, и будет мне долгая и нудная нервотрепка. А потом и посадить могут за незаконное хранение оружия и за превышение пределов необходимой обороны. Впрочем, могут и просто умышленное убийство приписать».
И опять он подумал обо всем этом как-то отвлеченно, чисто теоретически.
На площади, где снежок уже совсем стаял, виднелись две машины: кремовая «Волга» и зеленый «рафик». Лена сидела в «Волге». Чуть в стороне от машин курили водители.
Серега Лену узнал сразу, она мало изменилась. Оделась по обычаю: темно-зеленое пальто, черный платок, но брови подвела и наложила скорбные тени под глаза. Непохоже, чтобы она была в жуткой тоске и печали.
Лена открыла дверцу, вышла из машины. Теперь стало заметно, что лицо ее стало чуть более одутловатым, чем три года назад, фигура погрузнее, чем раньше.
— Здравствуй, — сказал Серега.
