Карл Хайасен - Дрянь погода
– На Крокодильих озерах, – сказал Августин.
– Точнее некуда. – Сцинк поднялся, снова показал хромированный ключ – единственное, что могло снять блокиратор с болезненно растянутых челюстей Щелкунчика, – и бросил его в воду. – Крокодильи озера – это заповедник. Угадай, откуда появилось название.
Щелкунчик скорбно смотрел на круги, расходившиеся там, где булькнул ключ.
На 905-м шоссе они останавливались только раз, чтобы Сцинк подобрал с асфальта раздавленную гремучую змею.
– Только не говорите, что на вкус она – чистая курица, – усмехнулась Эди.
Губернатор, свернув у ног кольцами безвольное тело змеи, прикинулся обиженным. Эди слишком цинична для такой красивой женщины, сказал он. Потом оторвал у змеи погремушки и преподнес Эди как сувенир.
– Всю жизнь об этом мечтала, – сказала та и сунула подарок в пепельницу.
Машину они бросили, и Сцинк соорудил из смолистой сосновой ветки факел. Почти два часа он вел компанию под тенистыми кронами платанов, сумаха, пальм, фиговых и красных деревьев. Щелкунчика губернатор нес на плече, как мешок с овсом. В одной руке он держал факел, в другой – чемодан. Эди шла следом по узкой тропке, на которой не разминулись бы и кролики. За ней двигалась Бонни, а замыкал шествие Августин, несший, по указанию Сцинка, ружье и блокиратор. Пистолет он сунул за ремень.
Наконец они вышли на небольшую опушку с кострищем, обложенным закопченными камнями, посередине. Чуть в стороне стоял дряхлый микроавтобус с пятнами ржавчины, выцветшей оранжевой полосой и разбитой красной мигалкой на крыше. Бонни с Августином подошли ближе и опознали в нем старую машину «скорой помощи» округа Монро, установленную на шлакоблоки. Августин открыл заднюю дверпу и выразительно присвистнул: машина была забита книгами.
Губернатор свалил Щелкунчика на землю и прислонил к шершавому стволу дерева. Потом прошел к другому краю опушки, раскидал ногами листья и валежник, под которыми обнаружился защитного цвета брезент. Сцинк порылся под ним и вернулся с жестянкой панировочных сухариков, банкой растительного масла, пятигаллонной канистрой питьевой воды и армейским средством от комаров, которое и передал спутникам.
Он стал собирать хворост для костра, и Эди его спросила:
– Где мы?
– Нигде.
– Зачем?
– Потому что лучшего места быть не может.
Все собрались посмотреть, как Сцинк разделывает змею. Эди удивилась, до чего ловко эти огромные руки управлялись с ножом.
Костер разгорелся. Августин притянул к себе Бонни и зарылся лицом в ее шелковистые волосы. Он успокаивался – в огне потрескивал хворост; где-то далеко на проводах ухала сова; в темноте фыркали и возились еноты; свистели крылья козодоев, гонявшихся за мошкарой над вершинами освещенных пламенем деревьев. Единственной диссонирующей нотой был оцепенелый храп Лестера Маддокса Парсонса.
Дождь на время прекратился, воздух посвежел. Августин ни на что не променял бы чудные Крокодильи озера теплой сентябрьской ночью. Он тихонько поцеловал Бонни, не строя никаких планов, и велел себе не думать о Максе, который завтра прибудет за своей молодой женой.
Сцинк снимал со сковородки куски змеиного мяса. Будет невежливо не оставить кусочек Щелкунчику, насмешливо сказала Эди. Губернатор ответил, что не собирается осквернять память погибшего пресмыкающегося.
И попросил Августина принести блокиратор.
Отвернувшись от спутников, он приладил устройство ко рту Щелкунчика, раздвинув тому посеревшие тонкие губы. Наверное, процедура была бы физически невозможна, подумала Бонни, если бы перекошенная физиономия бандита уже не напоминала морду доисторического ящера. Потом все молчали.
Наконец Щелкунчик ошалело забулькал.
– Лестер! – склонился к нему Сцинк.
– Ааыыыхххх.
– Лестер Маддокс Парсонс!
Веки Щелкунчика дрогнули. Губернатор попросил Августина принести ведро воды, чтобы разбудить эту жалкую сволочь.
Совершенство розово-оранжевого рассвета не улучшило настроения Эди. Одежда липла к грязному исцарапанному телу, жарко, во рту пересохло. Никогда еще Эди не чувствовала себя такой несчастной. Хотелось плакать, рвать на себе волосы и визжать. Устроить сцену. Но больше всего – убежать, только это невозможно. Дикая природа своими шорохами и тресками обложила ее со всех сторон не хуже двенадцатифутовой тюремной стены с колючей проволокой поверху. Руки-ноги не скованы, губернатор не держит у ее головы пистолет, и вроде бы ничто не мешает побегу. Кроме мрачной уверенности, что ей отсюда не выбраться. Она непременно заблудится, умрет от голода, и ее истощенное тело, разорвав на части, сожрут крокодилы, гремучие змеи и прожорливые тропические муравьи. Перспектива безымянной смерти в болотах оскорбляла достоинство. Эди не хотела, чтобы ее побелевшие на солнце косточки обнаружили охотники, рыболовы или орнитологи, а потом, отпуская шуточки, складывали бы по кусочкам студенты-медики и следователи, идентифицируя ее личность по детским рентгеновским снимкам зубов.
Она подошла к губернатору:
– Я хочу поговорить.
Сцинк что-то бормотал, шаря по карманам рубашки.
– Черт! Жабы кончились, – выругался он и взглянул на Эди. – Вот ты жизнь повидала. Жабу курила?
– Нам нужно поговорить. Наедине.
– Если ты про чемодан, говорить не о чем.
– Не об этом.
– Ладно. Только сначала поболтаю с Лестером.
– Нет, сейчас!
Огромной шершавой рукой Сцинк взял ее за подбородок. Эди почувствовала, что ему свернуть ей шею не труднее, чем открыть бутылку пива.
– У тебя говенные манеры, – сказал Сцинк. – Ступай сиди с остальными.
Бонни с Августином забрались в развалины «скорой помощи» и, стоя на коленях, копались в библиотеке Сцинка. Эди не понимала, почему они так беспечны.
– Нужно что-то делать! – сказала она. Это прозвучало как приказ.
Августин показывал Бонни первое издание романа «Авессалом, Авессалом!».[76] Он взглянул на Эди:
– Это прогулка. Она закончится, когда закончится.
– Но кто он? – Эди кивнула на Сцинка. Потом спросила Бонни: – Тебе не страшно? Господи, неужели только у меня хватает мозгов бояться?
– Вчера я тоже боялась, – ответила Бонни. – Сейчас нет.
– Успокойтесь, – сказал Августин. – Все закончится, когда он скажет. А пока постарайтесь его не злить.
Его резкий тон задел Эди. Августин ткнул пальцем в сторону Щелкунчика, лежавшего с раззявленной пастью у костра.
– А как вы связались с этим говнюком?
– Давайте оставим, – вмешалась Бонни.
– Нет, все нормально. Я могу объяснить, – сказала Эди. – У нас чисто деловые отношения. Проворачивали одно дельце.
– Аферу?
– Страховая выплата за ураган, – призналась Эди. Она поймала взгляд Бонни и добавила: – Милости просим в реальный мир, принцесса.
– И когда состоится большая выплата? – спросил Августин.
Эди невесело рассмеялась:
– Оценщик сказал, на днях. Мол, пришлют «Фед-Эксом». А я вот затерялась в сволочных Эверглейдс.
– Это не Эверглейдс, – сказал Августин. – Вообще-то по сравнению с ними мы сейчас в Сан-Тропе. Но я понимаю, как вам горько, когда улетают двести штук.
Эди ошеломленно вытаращилась.
– Шутишь? – не поверила Бонни. – Двести тысяч долларов?
– Двести одна. – И Августин подмигнул Эди.
Та чуть слышно спросила:
– Откуда вы знаете?
– Вы кое-что забыли в доме.
– О, черт!
Августин развернул розовые копии договора со страховой компанией (Эди узнала барсука на верху страницы) и порвал на кусочки.
– На вашем месте я бы придумал толковое объяснение, как ваш бумажник оказался именно в той кухне. Полиция весьма заинтересуется.
– Гадство!
– По-моему, вам не стоит так рваться назад к цивилизации.
Августин снова занялся книгами.
Эди прикусила губу. Боже, как трудно иногда сдерживаться. Снова захотелось взорваться криком.
– Что все это значит – какая-то игра?
– Не думаю, – ответила Бонни.
– Господи ты боже мой!
– Пусть идет, как идет. Держитесь, пока все не кончится.
Черта с два, подумала Эди. Это не для меня.
И так далеко не красавец, с блокиратором Щелкунчик превратился в монстра. Верхняя часть лица собралась толстыми складками, как у щенка шарпея, глаза стали мокрыми щелками, нос задрался почти ко лбу. Остальное превратилось в разверстую пасть.
– Особь, дышащая исключительно ртом, – сказал Сцинк, разглядывая Щелкунчика, как музейный экспонат.
– Ххаааагггххх, – отозвался Щелкунчик.
После того, как псих протащил его к берегу бухты, у него саднило локти.
– Господи, до чего я ненавижу слово «ниггер», – продолжил сумасшедший. – Я хотел прикончить тебя еще у мотеля, когда ты его произнес. Размазать по джипу все три чайные ложки твоих мозгов. Я бы задумался об этом, даже если б ты не выстрелил в моего друга.
Щелкунчик перестал стонать и постарался удержать слюни. Мошкара и комары забирались в рот и вылетали обратно.
