Петр Разуваев - Синдром гладиатора
Свернув с оживленной автомагистрали, я заехал на последнюю перед городом большую стоянку, оснащенную парой ресторанов, заправочной станцией и небольшим магазинчиком. Закрыв машину вместе со спящим в ней Давидом, я не спеша направился к миниатюрному «коммерческому центру».
В маленьком и небогатом магазинчике почти никого не было. У стенда с игрушками коротал время бойкий чернокожий мальчуган лет пяти, его длинноногая мамаша, с модной прической «афро» на голове, вполголоса о чем-то беседовала с молодым то ли китайцем, то ли вьетнамцем, стоявшим за прилавком. Я вошел как раз в тот момент, когда маленький «афроитальянец» наконец сделал свой выбор и с победным кличем ухватив за хвост большого плюшевого льва, энергично раскрутил его над головой. Что, естественно, никак не могло понравиться ни маме «охотника», ни ее приятелю-продавцу.
Под бурный аккомпанемент их воплей я прошел внутрь и двинулся вдоль стены, увешанной безразмерными футболками с самой разнообразной символикой. Наугад выбрав две из них, я заодно прихватил пару черно-красных «бейсболок» с Длинными козырьками, дешевую спортивную сумку и самые скромные солнцезащитные очки из тех, что были в этой лавке. Взяв несколько бутылок охлажденной минеральной воды, я вернулся к кассе. Охотничьи страсти там уже улеглись, сам охотник получил по заслугам и тихо рыдал, уткнувшись в стройную мамину ногу, словно вырезанную из цельного куска эбенового дерева. Я бы и сам не отказался быть сейчас на его месте. Даже просто подержаться за такую прелесть… М-да… «О деле надо думать, о деле!» — пришлось одернуть мне себя. С сожалением покосившись в последний раз на прелестную «шоколадку», я расплатился и, купив на предпоследние шесть тысяч лир любимые «Benson Hedges», покинул это заведение. Кстати — чернокожая синьорина, как и любая женщина на ее месте, заметившая мое томление, проводила меня взглядом, полным искреннего сожаления. Судя по всему, мы могли бы чудно провести этот вечер. Черт, ну никакой личной жизни…
У входа в ресторан висел телефон. Вспомнив о купленной еще в Милане карточке, я остановился и, пристроив на полу пакет с покупками, набрал номер сотового телефона Паолы. Ее личного телефона. Но кроме большого количества длинных гудков, ничего так и не услышал. О том, что могло означать это молчание, мне даже и думать не хотелось.
Давид уже проснулся и успел переместиться с заднего сиденья на переднее, рядом с местом водителя. Вид у него был сонный и чуточку обиженный.
— Зря вы меня не разбудили, — укорил он меня, принимая бутылку воды. Сделав несколько глотков, закрутил крышечку и озабоченно спросил: — Вы что-то покупали?
— Да. Но платил наличными, — поспешил успокоить я его. Давид кивнул.
— Это я так… На всякий случай. У вас еще остались деньги?
— Тысяч пять, — покачал я головой.
— То есть не осталось, — подвел итог Давид. — И воспользоваться вашими кредитными картами мы тоже не можем, это слишком легко установить…
Он вопросительно посмотрел на меня. В очередной раз пожав плечами, я ответил:
— У меня есть один адрес… Мне дала его Па… Синьорина Бономи перед тем, как мы расстались! В Риме живет ее няня…
— Надо же… Забыл трубку, — задумчиво произнес Давид, глядя на меня в упор. — Вы случайно не купили сигарет?
Я протянул ему открытую пачку, подождал, пока он неумело вытянет сигарету, взял сам.
Мы закурили, в молчании выпуская дым в открытые окна. Где-то рядом, в кустах, настойчиво стрекотал сверчок. Или кузнечик, кто их разберет… Со стороны шоссе доносился шум пролетающих на большой скорости машин.
— Видите ли, Андре… — осторожно сказал Давид, не глядя в мою сторону. — Я уже говорил вам, что ничего не имею против синьорины Бономи лично, но… Насколько я знаю, именно она предлагала вам меня… Устранить. Вас это не смущает?
— Нет, — коротко ответил я, щелчком отбрасывая сигарету в сторону шумного сверчка. Или кузнечика. — Вашими усилиями она сейчас оказалась в крайне неприятном положении. Думаю, что ей сильно не до вас, по крайней мере, в данный момент. А с инерцией мышления, я надеюсь, мы как-нибудь справимся.
— Вы так ничего и не поняли… — грустно констатировал Давид. — Выкрав меня, вы изменили позиции всех участников этой игры. И то, что было вчера, завтра уже будет отдаленной историей. Впрочем, альтернативы у нас, насколько я понимаю, все равно нет. Поедемте к синьорине…
— Мне кажется, нам с вами стоит несколько… Видоизмениться. Обидно будет, если вас опознает кто-то из старых знакомых. Я тут купил кое-что, примерьте.
С этими словами я засунул руку в шуршащий мешок и наугад достал из него футболку и шапочку.
Пару минут спустя, когда наш джип уже влился в тесный поток движущихся к центру города машин, изучавший обновки Давид сердито засопел и спросил, причем с нескрываемой обидой в голосе:
— Это что, намек?
Удивленный столь странной реакцией, я искоса взглянул в его сторону.
Господин Липке держал в руках свой экземпляр футболки, демонстрируя ее мне, и вид у него был при этом весьма и весьма недовольный. Что могло вызвать такую реакцию, я решительно не понимал. Нормальный рисунок, увеличенная во всю грудь картинка с пачки сигарет «Camel», мне она понравилась именно своей «обыкновенностью». И лишь приглядевшись повнимательнее, я наконец понял, в чем тут дело. С трудом сдерживая душивший меня смех, я поспешил извиниться, уверяя его, что никакого коварства с моей стороны здесь нет, простая ошибка. Обиженно поджав губы, Давид бросил футболку обратно в мешок и, взяв из него другую, принялся придирчиво ее изучать.
Мой дотошный спутник умудрился заметить то, на что я совершенно не обратил внимания. Известная картинка с верблюдом и пирамидами была скопирована довольно точно, и даже немного приукрашена веселым художником. Совсем немного, чуть-чуть, но зато как…
К знаменитому верблюду, или, скорей уж, верблюдице, сзади была приставлена небольшая стремянка, с помощью которой маленький поросенок энергично вступал с нею в противоестественные половые отношения. Поросячья морда при этом лучилась неземным блаженством и восторгом. Да уж… Учитывая национальность Давида и его соответствующее отношение к свинине… Может, еще раз перед ним извиниться?
Машину мы оставили недалеко от древней и известной даже мне базилики Санта Мария ин Трастевере. Дальше ехать я просто побоялся, опасаясь заблудиться в изогнутых и кривых улочках «самого итальянского» квартала в Риме. Именно здесь, в Трастевере, и проживала старенькая няня синьорины Бономи. Во всяком случае, на обратной стороне фотографии, стоявшей в каюте Паолы на «Джульетте», было написано черным по белому:
Via Berrani, 36. Siniora Longhi.
А каждый болван в Риме знает, что Via Berrani находится в Трастевере! Примерно так ответил Давиду один из жителей этого города, когда тот решил пойти «в народ» за информацией. На всякий случай я заскочил в какой-то отель, попавшийся нам по дороге, и с независимым видом прогулявшись по холлу, прихватил из общей кучи различных рекламных проспектиков небольшую карту города. Глупо, конечно, но куда безопаснее, чем все остальные способы выяснить, где же находится нужный нам дом. А купить нормальный план не было возможности — в пол-одиннадцатого вечера и с пятью тысячами лир в кармане… Разве что обменять на «Узи».
В принципе, от машины нужно было бы избавиться раньше. Слишком уж приметным выглядел наш «Defender» на улицах большого города; я подозревал, что мне его и подсунули-то исходя из этих соображений. Но Давиду внезапно стало плохо, он побледнел и сидел, как-то неудобно скрючившись, обеими руками держась за живот. Через силу улыбаясь, он пытался уверить меня, что все с ним в полном порядке, но я-то прекрасно видел, как обстоят Дела на самом деле. Пришлось тянуть до последнего. А что такое ехать по большому итальянскому городу на машине, пусть даже и вечером, это я уже знал по Милану. Чудное занятие. Только миновав Ponte Garibaldi и убедившись, что мы почти у цели, я вздохнул с облегчением.
Перекидав все оружие в сумку, я натянул на себя трофейный бронежилет, а сверху напялил злосчастную футболку с трахающимся кабаном, уповая на то, что в сгустившейся над городом темноте пристально меня разглядывать никто не станет. Зато она была абсолютно «one size», и, выпустив ее поверх брюк, я легко спрятал засунутый сзади за пояс брюк пистолет. Чего, собственно, и добивался всем этим маскарадом. Элегантную голову Давида увенчала, бейсбольная кепка, и костюмированные таким вот экзотическим образом, мы двинулись в путь. Более всего меня сейчас волновало состояние Давида, мужественно ковылявшего рядом со мной. Похоже, что лучше ему не становилось.
На площади Santa Maria Trastevere было по-вечернему шумно и оживленно. Ярко горевшие фонари освещали ее гуляющее и веселящееся население; в нескольких кафе, выходящих прямо на площадь, десятки людей умело и вкусно провожали остаток вечера за круглыми столиками. В воздухе пахло жареными каштанами, которыми прямо с жаровни торговал молодой чернокожий парень, бегали дети, в одном из уличных заведений, за символической оградой из низких столбиков с натянутой на них гирляндой, пронзительным голосом пел местный Карузо, профессионально подыгрывая себе на гитаре. На ступеньках фонтана плотно сидели юные и уже не совсем юные влюбленные, в углу площади кучковались итальянские рокеры, ни в чем не уступающие «Ангелам Ада». Лениво прохаживались перепоясанные белыми ремнями полицейские, и над всем этим базаром невозмутимо возвышалась умело подсвеченная церковь Святой Марии. Насколько я помнил, построенная в триста каком-то году.
