Георгий Ланской - Танцы мертвых волков
— …И потом, когда я уже совсем отчаялся, то вспомнил про дачу, куда ездили Никита и Игорь. Мне в голову пришла мысль: вдруг он там? Я засел в кустах напротив дачи. Долго ничего не происходило. А потом голубчик показался, в сортир захотел. Знаете, откуда вышел? Он в бане сидел!
Въедливый голос Семенова забирался под корку мозга, звенел там противным колокольчиком, заставляя морщиться.
— Молодец, Семенов, — ядовито похвалил я. — Только какого хрена ты сам в отдел приперся? Позвонить не мог? А если он сбежит?
— Да никуда он не денется в такую погоду, — отмахнулся Семенов. — Далеко под дождем не уйдет. Да и видок у него был такой потерянный. Зуб даю, никуда он не пойдет…
— Смотри, — пригрозил я. — Если уйдет, прокурор с нас шкуру спустит. Он с меня, я с тебя.
Семенов в ответ рассмеялся со странными истерическими нотками. Я отвернулся и стал смотреть в тонированное стекло, по которому струились дождевые капли. Как же так получилось, что еще совсем юный парень, только-только пришедший из школы милиции скурвился до такой степени, что пошел убивать направо и налево?..
Машину опытные спецназовцы остановили поодаль от дачи, приготовившись взять ее в плотное кольцо. Глядя на мощные фигуры бойцов, вооруженных кургузыми, словно игрушечными автоматами, я провел последний инструктаж.
— Муроенко надо брать живым. Он по всей вероятности не вооружен, поэтому стрелять только в крайнем случае и только по конечностям. Всем понятно?
Бойцы синхронно закивали затянутыми в черные маски головами. Я взглянул на часы. Стрелки застыли на десяти вечера. Косматые тучи на несколько минут разметало ветром, проявив в серой вате кусочек темно-синего неба и последние лучи заходящего солнца. Спецназовцы грузно понеслись к даче, окружая ее со всех сторон. Мы с Семеновым крались следом, причем мой юный друг Иуда упорно забирал куда-то в сторону, прямо в мокрые кусты.
Бойцы не успели дойти до ворот, как вдруг дверь бани распахнулась, и на пороге, освещаемый тускнеющими солнечными лучами, показался Муроенко. Не раздумывая ни минуты, он бросился к забору и, мгновенно перелетев через него, скрылся в кустах за баней.
— Вперед, вперед! — орал командир спецназа, здоровый детина, которого бойцы называли Михалычем. — Цепью! Взять его!
Я взвился на забор следом за более прыгучими солдатами, поскользнулся и грохнулся во влажную грязь. Ошалело помотав головой, я пришел в себя и увидел, что Семенов, перепрыгнув забор как антилопа, рванул куда-то вбок, к реке. Недолго думая, я побежал за ним. Ветки били по лицу. Дважды я спотыкался о какие то коряги и падал. По щеке бежала теплая капля. Я смахнул ее рукой, увидев вишневое пятно на пальцах. Кровь… Где-то поцарапался… Впереди трещали ветки, точно по лесу бежал средних размеров слон. Семенов летел вперед птицей, ни разу не запнувшись о многочисленные пеньки.
Я выбежал из кустов, по инерции едва не свалившись в воду. Крутой берег обрывался так неожиданно, что до воды пришлось бы лететь метров десять. Ухватившись за скользкие ветки ивняка, я с трудом перевел дыхание, пообещал себе бросить курить и сразу же увидел улепетывающую фигурку. Муроенко бежал по берегу неправдоподобно-гигантскими скачками, прорываясь к мосту. Спецназовцы летели следом, ломая кусты, но все они выбрали неверное направление, и догнать Муроенко никак не успевали. Как, впрочем, и я. Муроенко подбежал к мосту и, схватившись за перила, помчался вперед, брякая ногами по железному покрытию.
Хлоп!
Муроенко выгнулся, точно его в спину ужалила пчела, и рухнул на колени. Спустя мгновение он поднялся, шатаясь, точно пьяный и сделал два неуверенных шажка.
Хлоп!
Муроенко перегнулся через перила и полетел в воду, не издав ни единого звука. Я рванулся вперед, яростно оглядываясь по сторонам. Не было даже малейшего сомнения в том, кого я увижу с пистолетом в руке.
Из раскидистого куста вышел Семенов с серым от напряжения лицом, держа в руке "Макаров". Неверными шагами он подошел к краю берега и поглядел на черную воду, по которой расходились в стороны круги.
— Здорово я его… — задыхаясь, сказал Семенов. — Ведь ушел бы, гад… Ишь как бултыхнулся…
Я промолчал, стиснув зубы от бессильной злобы, и тоже посмотрел на бликующую полосу реки, надеясь, что на поверхности покажется задыхающийся, отплевывающийся человек с темным прошлым и черной душой, скрывающей много тайн. Но вода, похоже, решила не отпускать свою жертву.
— Надо же, какая неприятность получилась, — весело сказал Семенов. В его глазах плясали черти. Ни малейшего сожаления в голосе не было. Это взбесило меня окончательно.
— Семенов, — негромко спросил я, — скажи, зачем ты его убил? Чтобы он ничего не рассказал?
— Шеф, ты о чем? — игриво спросил Сашка, но ад в его глазах мгновенно заледенел.
— Да ладно тебе… Твоя машина, техника, даже смартфон… Это тебе Милана купила, за смерть своего мужа, ведь так?
— Шеф, ты перегрелся? В твоем возрасте надо следить за здоровьем…
— Не думай, что ты самый умный, Семенов. Ты оставил кучу следов и свидетелей. Юлька подтвердит, что тебя не было на банкете. А Милана, чтобы спасти себя, утопит любого, так что не надейся на ее чувства…
Позади треснула ветка. Я обернулся, увидев выходящего из кустов спецназовца. В этот миг Семенов, с нехорошо исказившимся лицом, с силой толкнул меня в грудь. Я сорвался с обрыва и полетел вниз, хватаясь за колючие кусты и камни. Ухватившись на полпути вниз за сухой корень, я, скривившись от боли в ребрах, увидел, как Семенов бежит по железному мосту прочь.
Олег/Игорь
Утром нам с братом исполнилось двадцать пять лет.
Подходите ближе, дорогие гости! Мы вам рады, потому что сегодня такой замечательный день… Стол накрыт, на нем искрятся хрустальные салатницы. На дальнем конце надменно развалилась жареная курица, утыканная цветными коктейльными зонтиками, сводя с ума своим благоуханием. На другом конце стола в красно-коричневой гуще плавают тефтельки. Рядом бутерброды: обжаренная булка, натертая чесноком, майонез, помидор и шпротина. Тут же разрезанные пополам вареные яйца, фаршированные перетертым с чесноком и майонезом желтком. В чашечке картошечка, облитая маслом, посыпанная укропом. В большой круглой тарелке — казахский бешбармак, аппетитный и высокомерный, глядящий даже на курицу с превосходством борца-тяжеловеса.
Трехрожковая люстра отбрасывает на стену веселенькие круглые пятна. На столе искрятся бутылки со спиртным. Рядом, на чешской стенке стоит батарея из вина и лимонада, которым не хватило места. Ничего, до вас тоже дойдет очередь…Как и до фруктов, позабытых в высокой вазе, стоящей на холодильнике. Сегодня празднуют взрослые, поэтому фрукты и торт со свечками в виде цифр "два" и "пять" пока никого не интересует. Единственные дети на сегодняшнем празднике — мы.
Мама, усталая, но довольная, суетится по дому, не успевая менять тарелки, хотя гостей не так много. Отец, раскрасневшийся, уже изрядно пьяный, благодушно улыбается и смирно сидит в уголке, поднимая рюмки в честь именинников. Мы чокаемся со всеми. Сегодня можно, мы уже совсем взрослые…
За окном пламенеет закат, умирая в багровой агонии. Где-то в кусте сирени свили гнездо неведомые нам пичуги, маленькие, похожие на воробьев, поющие так, что сердце переворачивается. Мама думает, что это соловьи, но мы знаем, что соловьи в наших краях не водятся. Впрочем, пусть будут они, нам все равно, а маме — приятно.
Разомлевшие гости осоловело смотрят в потолок и ведут неспешную беседу. Старуха Кутепова о чем-то нудно бубнит Арине, нарядной, бросающей томные взгляды на папашу… Наверное Кутепова выговаривает той за ее поведение, но Арине уже море по колено. Но сегодня ссоры не будет. Не при маме.
Мужчины выходят покурить. На крыльце на корточках, по тюремному сидит Андрей Боталов и гладит по загривку довольно скалящегося Лобо. Сергей Сергеев, и Искандер Каримов, безликие, и совершенно разные, несмотря на майки одинакового покроя, обсуждают достоинства и недостатки современных автомобилей. Эта тема им близка и понятна. Сергей — таксист, на нем белая майка с красными сердечками и цифрой "семь" на спине. Искандер водит автобус номер "девять", и на его черной майке нарисованы не то шестерки с пузатым пиковым сердечком, не то девятки. Скорее всего, девятки, ведь Антон Курочкин, проработавший всю жизнь на нехитрой должности курьера, стоит поодаль и с подобострастием смотрит на Анатолия Ерохина. Тот ласково глядит на свою совсем взрослую дочь, помогая ей раскачиваться на качелях. Маша заливисто смеется. Она сумела сбежать из скучного женского общества и теперь наслаждается яркими красками умирающего лета. В дверях веранды стоит Лариса Земельцева и улыбается тонкими губами, в один момент почти превратившись в красавицу. Оркестр играет джаз.
