Майкл Коннелли - Забытое дело
В восемь утра, после долгих и бесплодных ночных поисков Роберта Верлорена, Босх предстал перед распорядителями церемонии и был препровожден к закрепленному за ним месту. Четыре ряда стульев, казалось, застыли перед кафедрой в ожидании праздничных речей. Кадетам-выпускникам предстояло промаршировать по плацу, выстроиться и выдержать инспекторскую проверку. В числе инспекторов значился и Босх – как специально приглашенный шефом гость.
Он и сам был при полном параде, как того требовали те же традиции, среди которых прием в ряды блюстителей порядка стоял на одном из первых мест. Время до начала церемонии еще оставалось, полицейский оркестр бодро наигрывал старые марши, гости постепенно собирались. Босх сидел, слушая музыку. Его никто не беспокоил. Среди почетных гостей – главным образом политиков и высокопоставленных чиновников, разбавленных несколькими награжденными «Пурпурным сердцем» победителями Ирака в форме морской пехоты США, – знакомых не оказалось.
Накрахмаленный воротничок натирал шею, тугой галстук не позволял свободно вздохнуть. Босх почти час простоял под душем, стирая с кожи нанесенные чернилами знаки в надежде, что с ними уйдет, исчезнет в канализации вся грязь, вся мерзость последнего дела.
– Извините, сэр.
Босх поднял голову и увидел кадета, за спиной которого маячил заместитель начальника полиции Ирвин Ирвинг. Кадет отступил в сторону, заглянул в листок со списком приглашенных и повернулся к коммандеру.
– Сюда, сэр. – Он смахнул с сиденья программку, бросил вежливое «всего хорошего» и устремился к другому VIP-гостю.
Ирвинг молча сел. Минуту или две он устраивался поудобнее, потом оглянулся по сторонам, как будто желая удостовериться, что за ним не следят. В первом ряду, кроме них двоих, никого больше не было.
– Что здесь происходит, Босх? – спросил наконец коммандер, не удостоив соседа и взглядом.
– Вам виднее. – Босх тоже повертел головой. То, что их посадили вместе, явно не было простой случайностью. По крайней мере в такие совпадения он не верил. – Шеф сказал, что хочет, чтобы я был здесь. Пригласил еще в понедельник, когда отдал жетон.
– Какая честь.
Прошло еще минут пять, прежде чем Ирвинг снова нарушил молчание. К этому времени гости уже собрались и свободных стульев не осталось, если не считать зарезервированных для начальника полиции и его супруги.
– Чертовски удачно для вас неделя сложилась, – едва слышно проговорил коммандер. – Не каждый так умеет – вляпаться по уши в дерьмо и вылезти благоухающим как роза. Поздравляю.
Босх кивнул – Ирвинг верно оценил ситуацию.
– А как для вас, коммандер? Еще одна скучная неделя в офисе?
Ирвинг не ответил. Босх думал о тех местах, где искал ночью Роберта Верлорена. О том, как переменилось лицо Мюриель Верлорен, когда она увидела убийцу своей дочери. Ему пришлось спешно заталкивать Стоддарда в машину и удерживать несчастную женщину.
– Это все из-за вас, – тихо сказал Босх.
Впервые за все время Ирвинг посмотрел на него:
– О чем вы говорите?
– О семнадцати годах, вот о чем. Вы поручили своему человеку проверить алиби парней из «Восьмерки». Он не знал, что Стоддард не только работал с Маккеем в вечерней школе, но и был учителем у Ребекки Верлорен. Если бы алиби занимались Грин и Гарсия – как и должно было быть, – они бы еще тогда сложили два и два и вышли на Стоддарда. Тогда, семнадцать лет назад.
Ирвинг повернулся к нему:
– У нас с вами уговор, детектив. Нарушьте его, и я найду способ посчитаться. В долгу не останусь. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Конечно. Я-то понимаю. Но только вы забываете кое-что. Я не единственный, кто знает о ваших делишках. Что вы собираетесь делать с остальными? Тоже договариваться? С каждым в отдельности? С каждым репортером, с каждым копом? С каждым отцом и с каждой матерью, которых вы лишили надежды на справедливость и правосудие?
– Потише, – процедил сквозь зубы Ирвинг.
Босх не собирался привлекать внимания.
– Я уже сказал все, что хотел.
– Вот и хорошо. Тогда позвольте и мне кое-что сказать. Я еще не договорил. И если только мне станет известно, что вы…
Ирвинг не закончил – начальник полиции с женой прошествовали к своим местам. Музыка заиграла громче, шоу началось. Двадцать четыре выпускника с сияющими жетонами, в новенькой форме промаршировали по плацу и застыли напротив VIP-ложи.
Потом были речи. Поздравления. Наставления. Затянувшийся смотр. Но в конце концов все закончилось. Настал кульминационный момент программы – выступление начальника полиции. Человек, вернувший Босха в управление, легко и непринужденно подошел к кафедре и заговорил. Он говорил о перестройке полицейского управления изнутри. О роли, которую сыграют в этой перестройке двадцать четыре новых служителя закона. Он говорил об изменении не только образа, но и практики работы департамента. Многое из того, что говорил шеф, Босх уже слышал из тех же уст утром в понедельник. Он призывал новичков не преступать закон даже для того, чтобы утвердить закон. Он заклинал их делать свою работу так, как это определено положением, и с состраданием к людям.
Сюрприз поджидал Босха в конце.
– Я бы хотел также привлечь ваше внимание к двум присутствующим здесь в качестве гостей людям. Один пришел, другой уходит. Детектив Гарри Босх вернулся на этой неделе в департамент после нескольких лет в отставке. Думаю, за время своего продолжительного отпуска он понял одну простую истину: старого пса не обучишь новым фокусам.
Толпа собравшихся на другой стороне плаца отозвалась вежливым смехом. Там сидели родственники и друзья выпускников.
Шеф продолжал:
– Да, он вернулся в семью и уже проявил себя с самой лучшей стороны. Он встал на пути зла и несправедливости, на защиту интересов всего нашего сообщества. Вчера он и его напарница закрыли дело, семнадцать лет терзавшее память и совесть города. Мы приветствуем детектива Босха и рады его возвращению в отчий дом.
Присутствующие откликнулись жиденькими аплодисментами. Босх почувствовал, как полыхнули жаром щеки, и опустил голову.
– Я также хочу поблагодарить почтившего нас своим присутствием заместителя начальника полиции Ирвина Ирвинга, – продолжал шеф. – Он прослужил в управлении почти сорок пять лет. Среди нынешних офицеров нет никого, кто прослужил бы больше. Его решение подать в отставку именно в такой торжественный для всех нас день – блестящее завершение впечатляющей карьеры, долгого и нелегкого служения долгу. Мы благодарны ему за преданность и верность управлению и городу.
На этот раз аплодисменты были куда громче и продолжительнее. Люди вставали в честь человека, чуть ли не полвека защищавшего закон и порядок в Лос-Анджелесе. Босх слегка повернул голову вправо и с удивлением понял: случившееся стало неожиданностью для Ирвинга – в его глазах застыло выражение растерянности, незаслуженной обиды и с трудом сдерживаемой злости.
Все уже стояли и аплодировали, так что Босху волей-неволей пришлось подняться тоже. Он точно знал, кто срежиссировал падение Ирвинга. Знал он и то, что если коммандер попробует протестовать или станет добиваться возвращения, то его ждет внутреннее расследование, материалы для которого уже подготовлены Киз Райдер. На сей раз у него не было ни малейших сомнений в исходе такой маловероятной схватки.
Если Босх чего-то и не знал, то лишь того, когда именно все было спланировано. Он вспомнил свой первый после возвращения день: сидящую в 503-й комнате и дожидающуюся его с черным, как ему нравится, кофе Райдер. Неужели она уже тогда знала, какое дело их ждет и к чему оно может привести? Он вспомнил почтовый штемпель на конверте из Сакраменто. Письмо из управления юстиции попало к нему в руки через десять дней. Что случилось за эти десять дней? Что готовилось к его возвращению?
Босх не знал ответа, да, по правде сказать, и не горел желанием узнать. Политику управления определяли на шестом этаже. Он работал на пятом и не интересовался играми, в которые играли наверху.
Закончив речь, шеф отошел от микрофона и приступил к выдаче свидетельств об окончании академии, расточая улыбки и пожимая руки под вспышки фотоаппаратов. Все прошло быстро, гладко и организованно. В заключение над плацем пролетели три полицейских вертолета, а кадеты бросили в воздух фуражки.
Босх улыбнулся, вспомнив, как и сам, больше тридцати лет назад, швырнул вверх свою фуражку. Из его выпуска не осталось никого. Одни умерли или погибли, другие вышли в отставку – сами или под нажимом. Пришло его время нести знамя и охранять традиции. Сражаться за правое дело.
Наконец все закончилось, и толпы зрителей устремились на поле поздравить бывших курсантов. Ирвинг поднялся и, ни на кого не глядя, зашагал через поляну к выходу. Он не останавливался, не пожимал тянущиеся руки, не отвечал на приветствия.
