Родриго Кортес - Толмач
Курбан попытался пристроиться на работу грузчиком – носить в телеги лежащие в лаковых шкатулках свитки и завернутые в материю фрагменты статуй, – но китайцы выперли его за порог, едва заглянули в эти чужие серые глаза.
Он отыскал парочку продажных монахов, имеющих доступ к ценностям императорской семьи, но те деньги взяли, а когда дело дошло до оказания услуги, прямо сказали, что никакой возможности провести его во дворцы нет и что за это головы рубят безо всякого суда.
И тогда он ушел подальше от города, трое суток постился и лишь потом рискнул раскинуть альчики на вымоченной в семи травах священной шкуре. И альчики рассказали ему, что все зависит от поручика Семенова.
Шаман был взбешен. Он провел возле Семенова без малого три года; он знал все его привычки и пристрастия; он знал все его слабости и все сделанные им за эти три года глупости. Он вообще не понимал, почему судьба всего мира должна зависеть от слабовольного рыжеватого человека, не способного, по сути, почти ни на что.
Но шаман слишком хорошо знал, что с богами не спорят.
* * *На этот раз поручик Семенов решил не оригинальничать, с отрядом в двенадцать человек перемахнул через Малый Хинган и присоединился к отряду генерала Ренненкампфа. Работа нашлась: за считаные дни русские взяли и Мерген, и Цицикар, и Гирин, а вскоре наместник государя Евгений Иванович Алексеев торжественно, как и подобает победителю, въехал в Пекин на тройке, и Семенову приходилось делать описи полицейских, военных и государственных архивов Поднебесной, реквизировать, паковать и формировать обозы в Россию один за другим.
Документов было так много, и были они так важны для военной статистики Азиатской части Главного штаба, что поручик спал от силы два часа в сутки, а порой даже забывал поесть. А в конце сентября войска вошли в Мукден, и поручик впервые растерялся.
В принципе, военной добычей могла быть признана любая государственная собственность врага, за исключением разве что культурно-исторических ценностей. Но в Мукдене все оказалось крайне неоднозначно.
Да, полученное из Петербурга распоряжение выглядело вполне ясным: «Все найденные в мукденском дворце вещи, имеющие художественный и археологический интерес, а равно оружие, седла, фарфоровые и бронзовые изделия и библиотека, являющиеся собственностью владетеля дворца, должны быть сданы по окончании оккупации в полной неприкосновенности китайским властям».
Но едва Семенов зашел в наполовину вывезенную библиотеку и заслушал от военного переводчика, как звучат первые столбцы сложенных в ящики у стены свитков, оставалось лишь присвистнуть. Это были донесения цинской военной разведки чуть ли не двухсотлетней давности – и об основании русскими Якутска, и о борьбе русских и японцев за бухту Владивостока, и об осаде крепости Албазин. Да, эти древнейшие свитки имели историческую, а может быть, и культурную ценность, но оставить их китайцам было немыслимо.
– Охрану на вход! – жестко распорядился Семенов. – И сразу же начинаем опись и погрузку.
– Этого нельзя делать, – тревожным голосом возразил через переводчика китайский архивариус. – Это – наследие всей Поднебесной!
Поручик присел над очередным ящиком и, продолжая копаться в бумагах и даже не оборачиваясь, возразил:
– Это и наше наследие, уважаемый, и потом, половину всего этого вы взяли у нас.
Черт! Чего здесь только не было! Истлевшая русская хоругвь, поди, со времен Петра Великого, журнал коменданта безвестной русской крепости, завернутая в кусок старого шелка тяжеленная бронзовая отливка, изображающая то ли драконов, то ли птиц…
Китаец что-то яростно выкрикнул.
Семенов поднялся. Архивариус стоял напротив него с вытянутой вперед старинной, причудливо изогнутой саблей и беспрерывно выкрикивал.
– Прекратите истерику, – презрительно бросил поручик и повернулся к военному переводчику: – Чего он хочет?
– Он говорит, что вы посягаете на святыни… – шаг за шагом отступая все дальше, пробормотал переводчик.
И в этот момент архивариус напал.
Поручик почти машинально уклонился от свистнувшего у самого уха лезвия и так же машинально ударил тем, что было в руках. И тогда сабля зазвенела и заскользила по каменному полу, а китаец покачнулся и рухнул у его ног.
– Черт!
Семенов глянул на окровавленную отливку в руках, отшвырнул ее в сторону и наклонился. Глаза китайского архивариуса смотрели прямо на него, но были пусты.
– Этого мне еще не хватало… – пробормотал Семенов, но сумел преодолеть секундное замешательство и повернулся к переводчику. – Я пошел рапорт писать, а ты давай веди сюда комиссию по реквизициям, а заодно и грузчиков. Ящики переписать – и в обоз, а его… – Семенов глянул на труп и шмыгнул носом, – его уберите, пожалуйста, подальше отсюда. Подальше…
* * *Когда дежурившим у входа в храмовый комплекс китайским кули махнули рукой, разрешая войти, Курбан поднялся с корточек и встал в самое начало длинной очереди.
Он дрался за это место в очереди каждый день. Голодные, разоренные войной китайцы все время норовили оттеснить сероглазого скуластого чужака, а когда он принимался доказывать, что с самого начала был первым, накидывались на него всей сворой.
– Давай-давай! – покрикивал русский унтер, считая входящих. – Первый, второй, третий…
– Сколько впустил?! – донеслось изнутри.
– Шестерых! – отозвался унтер.
– Хватит…
Унтер перегородил проход шашкой, и очередь покорно встала, но Курбан был уже внутри.
– Вместе держаться! – крикнул унтер на русском, даже не принимая в расчет то, что его не понимают. – Не плевать! Не гадить! А если кто чего украдет, лично руки поотрубаю!
Их повели широкой, мощенной камнем дорогой, завели в небольшой, весь изукрашенный резьбой храм, и грузчики растерянно замерли. Прямо перед ними на полу лежал труп китайского то ли чиновника, то ли ученого – в хорошей шелковой одежде и с размозженным черепом.
– Труп убрать, – ткнул пальцем унтер, – ящики грузить в обоз… Ну! Чего встали?! Черт! Где этот переводчик?!
Китайцы недоуменно переглянулись, унтер выскочил наружу, чтобы найти переводчика, а Курбан опустился на колени.
Наполовину завернутый в кусок старого розового шелка, ключ от Преисподней лежал прямо перед ним. Он торопливо схватил тяжеленную отливку и, сделав вид, что пытается поднять труп, сунул реликвию за пазуху. А едва она легла у сердца, всем своим существом ощутил, как срединный – меж Небом и Преисподней – мир человека треснул и начал рушиться.
* * *Даже в Сиане под защитой остатков армии и довольно далеко от Пекина Цыси было неспокойно. Более того, в какой-то миг она ясно ощутила, как знакомый с детства мир вдруг треснул и начал рушиться. И тогда она решила, что пора готовиться к миру с длинноносыми.
– Приведите сюда этого предателя Чжао Шуцяо, – выбрала она первую жертву, а когда сановника привели и тот упал перед своей повелительницей на колени, строго спросила: – Как ты посмел обмануть Старую Будду?
– Недостойный раб Десятитысячелетнего Господина никогда и в мыслях не держал обмануть его, – не отрывая лица от пола, пробормотал Чжао.
– Но это ведь ты все это время держал связь с бандитами-ихэтуанями! – закричала Цыси. – Это ведь ты раздразнил варваров своими глупыми делами и вверг страну в разорение!
Сановник затрясся. Да, именно он многократно, по личному указанию Цыси вел переговоры с Триадой и готовил Поднебесную к войне с европейцами.
– Я покорный глупый раб Старой Будды, – пролепетал Чжао. – Я всегда был предан Старой Будде.
– Я это знаю, – немного смягчилась Цыси, – только поэтому и дарую тебе «целое тело»… или даже право на самоубийство.
Она повернулась к Ли Ляньину.
– Принесите золотые пластинки.
Главный евнух повернулся к подчиненным, и те мгновенно доставили ему красивую лаковую шкатулку. Ли Ляньин деловито открыл ее, вытащил одну из пластинок, проверил остроту ее края пальцем и, удовлетворенно кивнув, поставил шкатулку перед дрожащим сановником.
– Глотай.
Чжао побледнел и начал трясущимися руками запихивать пластинки в рот.
– Быстрее, – забарабанила пальцами по сандаловому подлокотнику Цыси. – Ты виновен, а виновные должны быть наказаны.
Но умереть быстрее не получалось. Острые золотые края изрезали сановнику весь рот, у него уже начались боли в израненном желудке, а он не только не умер, но даже не потерял сознания.
Цыси занервничала.
– Принесите ему иностранное снадобье.
Ли Ляньин глянул в сторону подчиненных, и евнухи мигом принесли белый иноземный порошок. Чжао высыпал порошок себе в рот, запил водой из протянутого евнухом стакана, покачнулся, но на коленях устоял.
– Ладно… подождем, – смирилась Цыси.
Но прошло четверть часа, половина часа, три четверти часа… а сановник все еще держался.
