Барри Мартин - Жестокость
— Всему свое время, — отрезал Белл.
— Время? А пока пусть убивает направо-налево людей?
— По-вашему, полиция прилагает недостаточно усилий? — спросил Роуз. — Я имею в виду — с точки зрения рядового обывателя.
Брюс не обратил на него никакого внимания.
— Так вы дадите мне пива? — спросил Белл.
Бармен пожал плечами и стал наполнять кружку.
Не подумайте, что мне хотелось вас чем-то обидеть, но миссис Лейк была прекрасным человеком. И ее муж регулярно сюда заглядывает. Такое потрясение… — он покачал головой и поставил кружку на стол. — Может, стоит вызвать армию или еще кого-нибудь? Организовать облаву? Они его обязательно найдут.
— Я подумаю над вашим советом, — устало проговорил Белл.
— Да уж, пожалуйста.
— А мне бренди, — попросил Везерби.
— Я могу написать об этом? — снова вставил Роуз.
— Насчет армии?
— Ради Бога, заткнитесь, пожалуйста.
— Мои читатели имеют право знать.
— Читатели? Вы думаете, люди читают ваш желтый листок? Да они покупают его из-за одних только голых красоток да отчетов о бракоразводных процессах.
Роуз, похоже, обиделся.
— А знаете, он прав, — заметил Брюс. — Лично я покупаю вашу газету именно из-за этого.
«Можно мне процитировать ваши слова?» — хотел было спросить Роуз, но потом нахмурился и спрашивать передумал. Он встал у стойки рядом с Беллом. Брюс поставил перед Везерби бокал с бренди и тот сделал большой глоток, против обычного не смакуя вкус и запах. Выпить — этого ему сейчас как раз и не хватало. Джон тотчас же почувствовал, что напряжение немного спало, факты более рельефно проступили в памяти. Он сделал еще глоток, и в это мгновение дверь распахнулась — в помещение вошел Байрон.
— Увидел вашу машину, — сказал он, сжимая в руке массивную прогулочную трость, прошел к бару и встал рядом с Везерби. Белл чуть отвернулся.
— Вы что, именно здесь решили заняться своим расследованием?
Везерби заметил, как напрягся Белл. — Надеюсь, ты слышал про то, что случилось вчера вечером? — спросил Джон.
Байрон кивнул. Белл заглушил вспышку гнева глотком пива.
— Нашел какие-нибудь следы? — спросил Байрон.
— Есть кое-что. Только маловато…
— Вот как? Неважно. А я был лучшего мнения о тебе.
— Едва ли кто-то другой смог бы пройти по такому следу, — возразил Везерби.
Байрон улыбнулся. Он заказал пиво и поставил трость на пол у стойки. Брюс подал ему кружку.
— А почему бы вам самому не попробовать? — предложил Белл.
Байрон покачал головой.
— Но вы же тот человек, который никогда не ошибается, не так ли? Вот вам и шанс проявить себя. Везерби говорит, что по этому следу невозможно выследить зверя. Попробуйте его опровергнуть.
— Не сомневаюсь в том, что он прав, — все так же улыбаясь, кивнул Байрон.
— Мистер Байрон, — вступил в разговор Брюс, — но ведь вы же были когда-то известным охотником.
— Я и сейчас хожу на охоту, так что вы, мой дорогой, явно не к месту употребили прошедшее время.
— Ну так вот и нашли бы убийцу…
— Я пока не пробовал.
Брюс перевел взгляд с Байрона на Белла.
— Так что, получается, полиция попросту хочет забрать все лавры себе?..
— Мистер Байрон отказался помогать нам, — сказал Белл. — Я просил его.
Брюс снова посмотрел на Байрона.
— Меня все это не касается, — проговорил тот.
— НЕ касается? Вы что, с ума сошли? Вас не волнует смерть ни в чем не повинных людей? — Он наклонился над стойкой, его узкое лицо приблизилось к Байрону, который продолжал спокойно пить пиво. — Вчера вечером убили Хэйзел Лейк. Вы знали ее? Да она в жизни и мухи не обидела!..
Я полагаю, она вообще в жизни не сделала ни одного дела. Полнейший ступор.
Брюс прищурился. Сейчас он был похож на рассерженного барсука. Кровь ударила ему в лицо.
— Не нужны мне ваши деньги. Допивайте свое пиво и убирайтесь отсюда!
Байрон застыл, держа кружку в руках. Он словно раздумывал, сердиться ему или удивляться. Столкнувшись с человеком, который не разделял его взглядов, он на какое-то время заколебался между гневом и презрением к нему. Но вместо этого неожиданно рассмеялся.
— А, так вы, я вижу, разозлились, — сказал он, опуская кружку. — Это хорошо. Люблю, когда люди выходят из себя, когда осмеливаются говорить, обретают решимость верить… несмотря на то, что вера их может оказаться полнейшей чушью. Но то, по крайней мере, настоящая и живая человеческая эмоция.
— Если я сейчас выйду из-за стойки, — проговорил Брюс, — полицейским придется нас растаскивать. — Ростом он был едва ли не вдвое ниже Байрона, и его просто трясло от ярости.
А вы, Джастин, — спросил Байрон, — что вы чувствуете? Впрочем, трудно представить, что за внешностью полицейского прячется настоящий вулкан чувств.
А может, там только зарождается полицейское самосознание?
— Да что, черт побери, нашло на тебя? — не удержался Везерби.
— Что? Ничего. Ничего особенного. Наверное, просто слишком разоткровенничался. А ты что, сам не видишь? Если люди что-то чувствуют — гнев, страх, хотя бы сомнение, — они остаются живыми существами. — Несколько секунд он внимательно смотрел на Везерби.
— И если ты все еще живой человек, Джон, то обязательно найдешь убийцу.
Байрон повернулся и вышел, громко стуча тростью о пол. Он явно не спешил. Брюс, выпучив глаза смотрел ему вслед, словно собираясь выстрелить ими в спину обидчику.
— Гнусный мерзавец! — только и выговорил он.
Роуз изумленно взирал на происходящее.
— Кто это был? — спросил он.
Никто ему не ответил. Байрон ушел, оставив за спиной гнетущую тишину, которую могли заполнить лишь их собственные мысли, а мысли эти были малоприятными и подводили их к таким же неутешительным выводам.
11Страх окутал землю.
Это было настоящее покрывало страха, невидимое, но давящее и тяжелое. Оно застилало собой болото, подобно набрякшему тучами небу, но производило более зловещее впечатление, чем даже надвигавшаяся гроза. Страх этот казался еще более сильным оттого, что люди толком не знали, чего именно им следует бояться. В отличие от первого случая сейчас разговоров о случившейся трагедии почти не было, поскольку с каждым убийством страх словно сгущался, а со смертью Хэйзел Лейк, мирно читавшей журнал перед камином в собственном доме, чуть ли не материализовался. Люди привыкли считать дом своей крепостью, несокрушимой твердыней и оплотом безопасности, и теперь их опасения будто приобрели новое измерение. Теперь поручиться за неприступность своего жилья стало невозможно, враг мог проникнуть в него в любую минуту и каждый мог стать его очередной жертвой. Причем этот всепоглощающий ужас был навеян не столько самой смертью, сколько ее непонятной сущностью, неисповедимостью ее и невыносимой тоской, с которой люди ждали от убийцы нового выпада, следующего удара. Но когда он нанесет его?.. Кто окажется его очередной жертвой?.. Суеверия, против которых, в сущности, были бессильны все человеческие цивилизации прошлого и настоящего, словно обручем сдавили сознание людей, парализовали его, ввергнув в объятия гнетущего страха.
Пресса на все лады обсуждала ужасные события, особенно напирая на кошмарные подробности, что, естественно, до небывалых высот поднимало тиражи и популярность газет. Что же касается обитателей тех нескольких квадратных миль, на которых орудовало кровожадное чудище, то они также покупали эти издания — и тут ими двигал все тот же неуемный страх, — всякий раз заставляя себя трясущимися руками раскрывать бумажные страницы в томительном предчувствии новых трагедий. Большинство газет явно спекулировало на сомнениях людей, их тревогах и трепете перед неизвестностью, однако лишь один — единственный листок — тот самый, в котором работал Арон Роуз, настаивал на ликантропической версии. Редактор пришел в восторг, выслушав доводы Роуза, и тут же опубликовал серию статей, на все лады расписывавших нравы балканских оборотней и различных духов. Желая одновременно убить двух зайцев, он не раз весьма прозрачно намекал в статьях, что убийцей скорее всего является какой-то иммигрант, поскольку-де англичане никогда не были оборотнями. В редакционной статье впрямую ставилась под сомнение компетентность полиции — вплоть до демагогической риторики о необходимости учесть особенности циклической смены фаз Луны и замерить количество оставшейся в трупах крови — на случай, если убийца окажется вдобавок настоящим вампиром. Никто из работавших в газете людей, естественно, не верил в пущенные ими же небылицы, однако это никак не отражалось на их работоспособности.
Как ни странно, Арона Роуза отнюдь не радовал его собственный успех. Возможно, дело заключалось в том, что, в отличие от других сотрудников редакции, он находился ближе к самим убийствам и их жертвам, и потому столь же отчетливо ощущал сгущавшийся вокруг него страх. Его особенно тревожило то, что посланные им в редакцию статьи могли лишь усилить панику, хотя — он все чаще пытался отчасти успокоить себя такими доводами — заставляли людей проявлять больше бдительности. Когда ему удавалось победить в себе пессимиста, он принимался в уме прикидывать содержание новых очерков. В частности, его очень занимала реакция местных кругов на случившееся. Однако, используя ее, Роуз против ожиданий столкнулся с неожиданными трудностями. Люди, которые в другое время чуть ли не подпрыгивали от радости, если их собирался проинтервьюировать журналист, теперь словно в рот воды набрали и сторонились его; они наотрез отказывались каким-то образом комментировать разыгравшиеся рядом с ними трагедии.
