Стиг Ларссон - Девушка с татуировкой дракона
На ступеньках пристроилась темноволосая девушка, и, подойдя ближе, он ее узнал.
– Привет, папа, – сказала Пернилла Абрахамссон.
Микаэль крепко обнял дочку.
– Откуда, скажи на милость, ты взялась?
– Естественно, из дома. По дороге в Шеллефтео. Я только переночую.
– А как ты меня нашла?
– Мама знала, куда ты уехал. Я спросила в кафе, где ты живешь, и меня направили сюда. Ты мне рад?
– Конечно. Заходи. Если бы ты предупредила, я бы купил чего-нибудь вкусного.
– Я чисто спонтанно решила сделать здесь остановку. Мне хотелось поздравить тебя с выходом из тюрьмы, но ты так и не позвонил.
– Прости.
– Ничего страшного. Мама говорит, что ты вечно занят только своими мыслями.
– Значит, она обо мне такого мнения?
– Более или менее. Но это не имеет значения. Я тебя все равно люблю.
– Я тоже тебя люблю, но, знаешь ли…
– Знаю. Я думаю, что уже достаточно взрослая.
Микаэль приготовил чай и достал печенье. Внезапно он понял, что дочь действительно права. Она уже не маленькая, ей почти семнадцать лет, еще немного – и она станет взрослой женщиной. Ему надо отвыкать обращаться с ней как с ребенком.
– Ну и как тебе?
– Что?
– Тюрьма.
Микаэль рассмеялся:
– Ты поверишь, если я скажу, что это было нечто вроде оплаченного отпуска, во время которого я имел возможность думать и писать?
– Безусловно. Я не думаю, что тюрьма сильно отличается от монастыря, а в монастырь люди всегда уходили, чтобы развиваться.
– Ну, можно, вероятно, и так сказать. Надеюсь, у тебя не возникло проблем из-за того, что твой папа сидел в тюрьме?
– Отнюдь нет. Я тобой горжусь и не упускаю случая похвастаться тем, что ты сидел за свои убеждения.
– Убеждения?
– Я видела по телевизору Эрику Бергер.
Микаэль побледнел. Он даже не подумал о дочери, когда Эрика излагала их стратегию, и Пернилла явно полагала, что он чист, как свежевыпавший снег.
– Пернилла, я не был невиновен. К сожалению, я не могу обсудить с тобой произошедшее, но меня осудили не ошибочно. Суд исходил из того, что услышал во время процесса.
– Но ты никогда не рассказывал своей версии.
– Нет, потому что не могу ее доказать. Я совершил колоссальную оплошность и поэтому был вынужден сесть в тюрьму.
– Ладно. Тогда ответь мне – мерзавец Веннерстрём или нет?
– Он один из самых грязных мерзавцев, с какими мне доводилось иметь дело.
– Отлично. Мне этого достаточно. У меня есть для тебя подарок.
Она достала из сумки пакет. Микаэль открыл его и обнаружил CD-диск с лучшими записями «Юритмикс»[45]. Она знала, что он давно любит эту группу. Микаэль обнял дочку, немедленно подключил ноутбук, и они вместе послушали «Приятные сновидения».
– Что ты собираешься делать в Шеллефтео? – спросил Микаэль.
– Там в летнем лагере библейская школа общины «Свет жизни», – ответила Пернилла, будто ничего естественнее и быть не могло.
Микаэль вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.
Он осознал, насколько похожи его дочь и Харриет Вангер. Пернилле шестнадцать лет, столько же было и Харриет, когда та исчезла. Обе росли без отцов, обеих потянуло к религиозным сектам: Харриет – к местной общине пятидесятников, а Перниллу – к ответвлению чего-то, примерно столь же нелепого, как «Слово жизни».
Микаэль толком не знал, что ему делать с внезапно проснувшимся у дочери интересом к религии. Он боялся вмешиваться, чтобы не нарушить ее право самой выбирать себе путь. В то же время «Свет жизни», несомненно, принадлежал к такого рода общинам, о которых они с Эрикой, не задумываясь, с удовольствием опубликовали бы в «Миллениуме» уничижительный репортаж. Пожалуй, ему стоит при первом же удобном случае обсудить этот вопрос с матерью Перниллы.
Пернилла спала в постели Микаэля, а он сам устроился на ночь на кухонном диване, после чего проснулся с ноющей шеей и болью в мышцах. Пернилла рвалась продолжать свой путь, поэтому Микаэль накормил ее завтраком и проводил к поезду. У них образовалось немного времени, и, купив на вокзале кофе, они уселись на скамейке в конце перрона и стали болтать о самых разных вещах. Перед самым прибытием поезда Пернилла вдруг сменила тему.
– Тебе не нравится, что я еду в Шеллефтео, – отметила она.
Микаэль не знал, что отвечать.
– В этом нет ничего страшного. Но ты ведь не христианин?
– Нет, во всяком случае, добропорядочным христианином меня назвать нельзя.
– Ты не веришь в Бога?
– Да, в Бога я не верю, но уважаю твою веру. Все люди должны во что-то верить.
Когда подошел ее поезд, они обнимались до тех пор, пока Пернилле не настало время заходить в вагон. На полпути она обернулась:
– Папа, я не стану тебя агитировать. По мне, ты можешь верить, во что хочешь, я все равно буду тебя любить. Но я считаю, что тебе следует продолжать самостоятельно изучать Библию.
– Что ты имеешь в виду?
– Я видела цитаты у тебя на стенке, – сказала она. – Только почему ты выбрал такие мрачные и невротические? Целую. Пока.
Она помахала рукой и исчезла. Микаэль остался стоять в полной растерянности, глядя вслед удаляющемуся на север поезду. Только когда состав скрылся за поворотом, до него дошел смысл ее прощального замечания, и от этого похолодело в груди.
Микаэль выскочил с вокзала и посмотрел на часы. До автобуса в Хедебю оставалось сорок минут. Ждать так долго Микаэль просто не мог. Он побежал через площадь к стоянке такси и отыскал Хусейна, водителя с норрландским диалектом.
Десятью минутами позже Микаэль расплатился за проезд и прошел прямо в кабинет. Над письменным столом у него была скотчем прикреплена записка:
Он оглядел комнату и понял, что тут ему Библии не найти. Тогда он взял с собой записку, нашел ключи, которые оставил в мисочке на окне, и пробежал трусцой всю дорогу до домика Готфрида. Почти дрожащими руками он снял с полки Библию Харриет.
Девушка записала не номера телефонов. Цифры указывали на главы и стихи из Левита, Третьей книги Моисеевой. Законы о наказаниях.
(Магда) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 16:
Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них.
(Сара) Третья книга Моисеева, глава 21, стих 9:
Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее.
(РЯ) Третья книга Моисеева, глава 1, стих 12:
И рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.
(РЛ) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 27:
Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.
(Мари) Третья книга Моисеева, глава 20, стих 18:
Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего.
Микаэль вышел из дома и уселся на крыльце. Не приходилось сомневаться, что, записывая цифры в телефонную книжку, Харриет имела в виду именно это: каждая из указанных цитат была в ее Библии тщательно подчеркнута. Микаэль закурил сигарету и прислушался к пению птиц поблизости.
Значения цифр он разгадал, но имена по-прежнему оставались загадкой. При чем здесь Магда, Сара, Мари, РЯ и РЛ?
Мысль перескочила по ассоциации, и внезапно перед Микаэлем разверзлась преисподняя. Ему вспомнилась сожженная в Хедестаде жертва, о которой рассказывал Густав Морелль. Дело Ребекки – девушки, которую где-то в конце 40-х годов изнасиловали и убили, положив ее голову на раскаленные угли. «И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике». Ребекка. Инициалы «РЯ». Как же была ее фамилия?
Господи, помилуй, во что же была втянута Харриет?
У Хенрика Вангера вдруг обнаружилось недомогание, и, придя к нему ближе к вечеру, Микаэль узнал, что тот уже в постели. Анна все-таки впустила Микаэля, позволив поговорить со стариком несколько минут.
– Летняя простуда, – шмыгая носом, заявил Хенрик. – Что тебе надо?
– У меня есть вопрос.
– Ну?
– Вы слышали об убийстве, которое вроде произошло в Хедестаде где-то в сороковых годах? Девушку по имени «Ребекка какая-то» убили, сунув головой в костер.
– Ребекка Якобссон, – ни секунды не колеблясь, сказал Хенрик Вангер. – Ее имя не из тех, что быстро забываются, правда, слышать о ней мне не доводилось уже много лет.
– Но об убийстве вам известно?
– Еще как известно. Ребекке Якобссон было двадцать три или двадцать четыре, когда ее убили. Это, должно быть, случилось… да, точно, в сорок девятом году. Проводилось очень обстоятельное расследование, в котором я даже сам немного участвовал.
