Чарлз Маклин - Страж
Внезапно из спальни донесся страшный грохот.
– Что такое? У тебя все в порядке? – После короткой паузы до меня донесся звук тяжелого предмета, перемещаемого по полу. – Ради Бога, Анна, что там происходит?
Мне показалось, что она сдвинула тяжелое бюро и пытается приставить его к двери.
– Ты совсем с ума сошла, Анна! – закричал я. – Стоит мне только захотеть, и я пройду к тебе через ванную. А теперь не валяй дурака и открой дверь!
Она не ответила. Но шум движущихся предметов прекратился, и мне стало слышно, как тяжело она дышит.
– Малышка, пожалуйста! Впусти меня.
Молчание не прервалось. Затем я услышал ее голос, доносившийся издалека – из самой глубины спальни, – но ясный и отчетливый:
– Спаси и помилуй меня, Господи...
– Анна, прекрати!
– Спаси и помилуй...
– Прекрати, Анна!
– Не убоись ни мрака ночного, ни стрелы, трепещущей днем, ни чумы, блуждающей во тьме полуночной, ни смерти, встающей в свете полуденном...
Я заорал на нее из-за запертой двери:
– Анна! Немедленно перестань молоть эту ерунду! Немедленно!
В ответ раздался грохот куда более оглушительный, чем в первый раз. Он сотряс пол у меня под ногами и разнесся по всему дому, отозвавшись стуком дверей и скрипом окон. Только на этот раз загрохотало не в спальне.
Сердце у меня бешено застучало. Я помчался по лестнице, светя фонарем во все стороны. Но ничего не увидел.
Я остановился, вцепившись в лестничные перила.
До меня донесся пронзительный режущий звук, сопровождающийся звоном стекла. Я не понимал, откуда он доносится. Затем глухой и равномерный стук из мансарды.
Шум окружал меня теперь со всех сторон. В моей голове грохотало эхо, отовсюду – с крыши, из-под половиц, из стен – грохотало, гремело, взвизгивало, словно весь дом должен был сию минуту обрушиться.
– И не будет содеяно тебе никакого зла, и болезнь обойдет твой дом стороной. Ибо сила ангелов Его над тобой и поможет тебе во всем.
Голос Анны, тихий и спокойный, звучал теперь где-то поблизости.
Серия оглушительных взрывов потрясла дом. Со стены над лестницей сорвались и рухнули на ступени картины. Тяжелая китайская ваза слетела со столика у входа в спальню, миновала всю лестничную площадку и, упав наземь, разбилась на мелкие куски.
Я услышал, как с места стронулась мебель, как полетели посуда, банки, бутылки, как с треском оружейной пальбы лопнули электролампы, столовое серебро загремело на кухне. Я скорчился у перил, зажав уши обеими руками, а гром и грохот все нарастали.
Затем внезапно, словно по мановению волшебной палочки, все разом затихло.
В ушах у меня по-прежнему звенело. Я ждал, что грохот возобновится с минуты на минуту, но ничего не происходило. В доме вновь воцарились тишина и покой. Я слышал только собственное дыхание и стук смятенного сердца.
Анна закончила свою адскую молитву.
Моя рука дрожала, когда, зажав в ней карманный фонарь, я прошел по коридору и начал медленно подниматься в мансарду. Каждый шаг давался мне с великим трудом, и в то же время ничто не могло бы отвлечь меня от моего жуткого маршрута – я понимал, что у меня нет выбора. Стены и потолок были покрыты какой-то влагой, поблескивающей в желтом луче раскачивающегося фонаря. Дверь в мансарду была распахнута настежь, хотя я и оставил ее запертой. Чудовищно пахло росой. Перед тем как войти, я остановился и стер пот, заливающий мне глаза.
Славу Богу, я не слишком опоздал. Лампа все еще горела, хотя свет ее лихорадочно дрожал. Дождь лился сквозь купол, заливая мой стол. Должно быть, одно из верхних окон было открыто... Я принялся водить лучом по полу, вглядываясь в мечущиеся тени, то и дело оглядываясь через плечо, в любое мгновение ожидая увидеть сам не знаю что.
Насколько мне удалось выяснить, ничто здесь не было потревожено. Горящее пламя означало, что кристалл в безопасности. Но не время было доверяться таким приметам: необходимо удостовериться своими глазами. Я встал на колени у сейфа. Фонарь я зажал зубами: мне надо было прочитать числа на табло и нужны были обе руки, чтобы открыть тяжелую дверцу. Да, слава Богу, он на месте – лежит в глубине верхней полки. Я достал кристалл и, вынув из кожаного мешка, поднес к свету. С ним все было в порядке. Я спрятал его, быстро закрыл дверцу, набрал комбинацию и запер сейф.
Теперь пора было отдышаться. Сидя на корточках, я положил фонарь на пол и вытер лицо рукавом куртки. Затем, стиснув обеими руками шею и глубоко дыша, попытался восстановить дыхание. В процессе этого я краем глаза заметил что-то, торчащее из бака. Что-то, что не должно было там находиться... Не понимаю, как я мог не заметить его раньше, он поблескивал в луче фонаря – большой двурогий железный полумесяц, еще влажный после дождя.
Значит, я все-таки снял его.
Выходит, проверив флюгер ранее этой же ночью, я не оставил его на месте и не вернулся в постель, а сошел вниз, выключил сигнализацию, а потом вернулся сюда. Именно так я и собирался поступить, только потом раздумал – или мне показалось, что раздумал...
Я вспомнил, как сидел за столом и курил сигарету. Тогда я и обнаружил серебряный амулет в связке ключей. Помню, как я расстегнул его. Но если все так и есть, то где же сейчас этот амулет? И его отвратительное содержимое? Не у меня в связке, не в мусорной корзинке, не на полу – должно быть, все это мне пригрезилось. И разговор с Пенелопой по телефону. Пригрезился тоже. Мираж. Вроде того, как я решил, что Анна сбрила свое золотое руно...
И во всем этом виноват Сомервиль. Это он ухитрился так затрахать мне мозги.
Когда я сейчас спущусь по лестнице, я найду дверь в спальню открытой, а Анну мирно спящей в постели, свернувшись в клубок, – так, словно ровным счетом ничего не случилось.
Я поднялся на ноги и медленно подошел к баку.
Серп флюгера, оказалось, доставал мне до подбородка. Когда стоишь с ним рядом, он куда больше, чем кажется снизу. Слегка пригнувшись, я взвалил его себе на плечо и поднял, держа древко под компасом. Хотя он и сделан из чистого железа, он оказался не слишком тяжелым. Он так хорошо сбалансирован, что нести его нетрудно. Мне не составило труда спустить его по лестнице.
Запах росы наполнил мне ноздри.
Видит Бог, я действительно люблю ее.
Я уже собирался снести флюгер вниз, когда до меня донесся вопль, – вопль настолько истошный, что он не мог оказаться моей фантазией.
За те несколько секунд, что я спускался на второй этаж, вопль не умолк. Не умолк он и когда я замолотил кулаками в дверь спальни, окликая Анну по имени. Она продолжала вопить. Этот звук буквально раздирал меня на части. Я был не в силах его вынести. Что они с ней делали? Но дверь и в самом деле была заперта, по крайней мере это мне не почудилось. Да и стены коридора на самом деле были влажны, ковер в самом деле был в пятнах и в осколках стекла и фарфора.
Я обнаружил, что молюсь, чтобы поспеть вовремя.
Я просунул острый конец флюгера в щель между дверью и дверной коробкой и потянул на себя рукоять, как рычаг. Дверь треснула, стаей взметнулись щепки, и я услышал, что вопль замер у нее в горле.
Я толкнул дверь. Она не поддавалась, упершись во что-то тяжелое, но я навалился на нее всем телом, отжал и протиснулся в спальню.
Все вслед за этим произошло настолько быстро, что я не могу с точностью определить, что именно бросилось мне в глаза в первое мгновение, а что я вспомнил и сложил одно с другим уже потом. Я припоминаю опрокинутый платяной шкаф, вывалившаяся из которого одежда грудой валялась на полу, занавески, раздувшиеся парусами возле разбитых окон, матрас, наполовину сдернутый с кровати, кресло, придвинутое к двери, ведущей в ванную, – следы жалких попыток Анны не впустить меня или убежать самой. Она зажгла несколько восковых свечей на ночном столике, и поэтому в комнате сильно пахло церковью.
Сперва я ее не увидел. Я решил, что она, должно быть, спряталась в оконной нише. Я сразу же кинулся к окнам, но услышал тихий прерывистый плач у себя за спиной. Я резко развернулся, занеся над головой флюгер.
В глубокой тени возле вернувшейся в прежнее положение двери я увидел Анну, сидящей на корточках на полу. Полуголая, она забилась в угол, вобрав голову в тощие плечи. Над ней возвышался крупный мужчина в одежде с капюшоном – одежде, покрытой красной сочащейся жидкостью. Он занес над головой чудовищное кривое оружие, похожее на огромных размеров турецкую саблю. Обернувшись к нему, я, как в замедленном кадре, увидел, что шея у незнакомца взбугрилась мышцами, пока сам он, вложив всю силу в удар, опускал свое смертоносное оружие на голову Анне. В ее глазах, устремленных ко мне, я заметил отблески ужаса и отчаянную мольбу.
