Чарльз Маклин - Молчание
Том начал спускаться в подвал.
— Стоять! — Карен нацелила дробовик ему в грудь. — Еще один шаг — и, клянусь, я выстрелю.
— Не возражаешь, если я поприветствую пса? Что, не понравилось сидеть одному взаперти, а, Брэкен?
Должно быть, она вошла с другого хода, сообразил он, пулей пронеслась по коридору детского крыла и спустилась по черной лестнице. Подвал в Эджуотере был достаточно большим, чтобы удостоиться двух входов. Вторая лестница располагалась в служебной части дома, возле кухни; она вела в котельную и подсобные помещения с закопченными кирпичными стенами, где в старые времена хранили яблоки, корнеплоды и уголь. Дверь, соединявшая кладовки с винным погребом, была приоткрыта. За ней виднелась обычная лампочка, светящейся грушей висевшая во мраке.
Он спустился еще на одну ступеньку.
— Предупреждаю, Том! — Карен вскинула ружье на плечо. — Не заставляй меня это делать.
Старый Лабрадор с трудом взбирался по узкой каменной лестнице. Не спуская глаз с Карен, Том медленно присел на корточки и, протянув руку, погладил пса по голове.
— Убрала бы ты эту штуковину, а? — сказал он, залезая другой рукой в карман халата и нащупывая рукоять Серафимова револьвера. — Тогда мы сможем поговорить. То, что произошло наверху… просто я пытался преподать тебе урок, заставить тебя увидеть ошибки в твоем поведении. Но знай, я бы никогда, никогда не сделал Доку ничего плохого.
Он увидел, что Карен заводит палец за спусковой крючок.
— Некогда мне тебя слушать.
Вытягивает. Сжимает. Именно так, как он ее учил.
— Господи Иисусе! Дорогая, еще чуть-чуть, и оно выстрелит. — Том привстал с корточек, не на шутку обеспокоенный.
— Ты мне все еще небезразличен, — сказала Карен, целясь туда, где, по ее предположению, было его сердце.
Том услышал легкий щелчок — она спустила предохранитель.
— В таком случае мы можем что-нибудь придумать, только брось ружье. Мы уже бывали здесь раньше, помнишь? Когда впервые увиделись. Ты занималась всеми этими безумными, саморазрушительными вещами. Возможно, сегодня я был несколько резок, обвиняя тебя.
— С твоей стороны это было нехорошо, — сказала она сухо, крепче прижимая ложе к обнаженному плечу. — Мне нужно идти искать Неда. Если ты не идешь — прекрасно, но не пытайся меня остановить.
Карен отступила на шаг назад.
— Да, нехорошо.
— Оставим это, Том.
— Я не могу ни обвинять тебя, ни осуждать за то, над чем ты не властна. Я никогда тебя не осуждал. Ты хотела, чтобы я защитил тебя… «Будь мне опорой и спасителем», — сказала ты когда-то. Не потому ли мы с тобой вместе? Тебе сейчас нужна помощь, Карен. Я звонил в Силверлейк. Они готовы тебя принять. Доверься мне, детка. Тебе надо немного отдохнуть.
Он отвернулся, потом снова посмотрел на нее и, позволив ей увидеть в своей руке револьвер, сделал последний шаг.
— Я не собираюсь туда возвращаться, Том. Я абсолютно здорова.
Слезы ручьями текли по ее лицу.
— Что ж, нажимай на курок, — сказал он, стоя теперь на ровном полу подвала вместе с Брэкеном, который жался к его ногам. — Пристрели меня — и это все докажет, не так ли, радость моя? Обо мне будут говорить, что я дурак, женившийся на уличной девке с душой убийцы. Она укокошила его ради денег! Кто захочет поверить чему-то другому? Дай-ка мне ружье.
Карен попятилась назад, медленно отступая вглубь подвала.
— Дай сюда ружье, Карен.
Том сделал еще один шаг, и она выстрелила.
Одновременно что-то сказав. Он повернул голову, пытаясь уловить ее слова, но в этом замкнутом пространстве их поглотил жахнувший по ушам грохот дробовика.
Он увидел, как съежился Брэкен, как из обоих стволов вылетели два оранжевых язычка пламени и на стене мелькнула тень собаки.
И затем упал, все еще не веря, что это произошло.
5Пробираясь сквозь дождь по тропинке к Храму, с дробовиком наперевес, Карен и не думает прятаться. Она знает: на открытой местности они давно ее засекли. Ровно в тот момент, когда она вышла из дома. За себя она не боится — ее беспокоит одно: вдруг они догадаются, что что-то не так, и покончат с Недом.
Никакая стратегия, никакой иной способ действий все равно ничего бы не изменили. На память приходит совет детектива, когда тот пытался помочь ей сбежать из Овербека: подавайтесь в леса, воспользуйтесь единственным имеющимся у вас преимуществом — в темноте звуки более значимы, нежели предметы. Вероятно, он имел в виду, что, пробираясь через заросли, глухонемые будут производить массу разных звуков, тогда как ей беспокоиться не о чем.
Впереди виднеются лишь бледные очертания Храма, а за ним — просвет в темноте, там, где округлое колено мыса выдается в пролив. С облегчением обнаружив, что причальные огни катера все еще поблескивают в конце пирса, Карен принимает решение сойти с тропы и подкрасться к Храму через платановую рощу. Только вот какой в этом смысл? Они могут быть где угодно. Но если Том не соврал, если они действительно держат Неда на судне и один из них сидит с ним, то у нее, по крайней мере, есть шанс устранить неравенство в силе.
Вымокла до нитки, волосы липнут к лицу. Юбка при каждом шаге неудобно цепляется за ноги. Ничего этого Карен не замечает. Ошеломленная тем, что она сделала.
Она увидела разрушительные последствия выстрела до того, как отвернулась. Увидела себя… как она хладнокровно перезарядила ружье и, пройдя через подвал, вышла из дома.
Звон в ушах все не прекращается, что усиливает в ней сознание собственной независимости, собственной неуязвимости. Теперь она знает, что способна на все — на все, что угодно, лишь бы вернуть сына.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы Храма, она берет дробовик на изготовку и окликает Неда.
Дождь барабанит по медной крыше.
Окликает еще раз — на сей раз громче, давая ему понять, что она рядом. Но этот бесстрашный крик, на ее слух, совсем не разносится.
Она прислушивается, вытирая глаза тыльной стороной запястья, всматривается в павильон, зияющий перед ней, словно влажная пасть пещеры.
И тут раздается явно испуганный крик, больше похожий на вой животного, чем на плач ребенка. Этот крик пронзает ее в самое сердце. Но звук такой слабый и невнятный, что она не понимает, то ли он исходит из павильона, то ли из какого-то другого места.
Не оглядывайся, Карен… все потом.
Он не сильнее, этот другой голос, звучащий у нее в голове — чуть громче шепота.
Вдруг что-то метнулось в проеме одной из едва различимых арок Храма, выходящих на пролив.
В ту же секунду сзади раздается шорох листьев и что-то похожее на хруст ветки под ногой. Карен спускает предохранитель и, резко развернувшись, вперяет взгляд в шуршащую тьму леса.
Никого.
— Спокойно, Карен. Они оба в Храме. Нед тоже.
— Джо?! — Сердце ее пускается вскачь.
— Потом, я сказал.
Ощутив прилив радости и надежды, Карен снова поворачивается к Храму и видит, как от входа в павильон отделяется какая-то темная куча и скатывается вниз по ступеням. Карен вскидывает ружье на плечо, медлит в нерешительности: вдруг там Нед, ее мальчик.
Докатившись до нее, куча трансформируется в человеческую фигуру. Карен делает шаг назад и только тогда понимает свою ошибку, когда рука Доната, поднырнувшего под длинный ствол дробовика, ложится на ее горло. Он без труда вырывает у нее ружье и, перехватив, как палку, накидывает его сзади ей на шею.
— Джо! — кричит она и, заведя руки назад, впивается когтями в физиономию Доната, что ничуть не отвлекает его от дела. Он начинает ее душить, надавливая сплетенными пальцами ей на затылок, а предплечьями прижимая ружье к горлу. Сосредоточив на ней все свое внимание.
Он не улавливает шороха шагов за спиной, не слышит свиста монтировки, опускающейся на его голову.
Давление на горле внезапно ослабевает, но Донат, падая, тянет ее за собой, и они вместе катятся по грязи, пока он не замирает.
Джо поднимает ружье, потом помогает подняться Карен и обнимает ее.
— Что же тебя так задержало? — спрашивает она, отдышавшись.
Когда в тебя стреляют, ты не чувствуешь боли.
Том часто об этом слышал, но досужливо сомневался, даже не предполагая, что ему представится случай узнать это на собственном опыте.
Она стреляла по ногам. В последнюю секунду понизив линию прицела. Может, она промазала, может, у нее просто сдали нервы, а может, она вовсе не собиралась в него стрелять и ружье выпалило случайно. Но из обоих стволов? Он готов был оправдать Карен за недостаточностью улик.
Хотя на самом деле это ничего не меняло.
Он видел, что под коленями — если то, что от них осталось, еще можно было назвать коленями — картечью разодрало кожу и мышцы, большую часть их снесло подчистую. Икры напоминали сырые куриные ножки, обглоданные до костей. А сами кости были переломаны и раздроблены, их острые белые края вылезали сквозь кожу в самых неожиданных местах. Шлепанцы намокли от крови.
