Андрей Воронин - Над законом
Наконец, магазин 'Калашникова' опустел, поскольку тридцать патронов – это совсем немного, а это был все-таки не кинобоевик. В наступившей тишине стал отчетливо слышен плеск бензина, вытекавшего из простреленного бензобака 'синей птицы'. Илларион понял, что пора менять позицию, пока птица не взлетела в небо на огненных крыльях, – теперь было достаточно одной искры, чтобы это произошло.
Он вынырнул из-за машины и дважды быстро выстрелил по 'девятке' из револьвера. Автоматчик, менявший магазин, выронил оружие на асфальт и завалился назад. 'Девятка' с распахнутой задней дверцей рванулась с места, сразу набрав скорость.
Илларион выстрелил по скатам, но промахнулся, и тут наперерез уходящей машине из какой-то подворотни рывком выскочил черный 'опель' и остановился, полностью перекрыв собой узкую улицу.
'Девятка' резко затормозила, водитель вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, и темно-синяя 'лада' с грохотом врезалась в припаркованный на обочине самосвал городской коммунальной службы. Из черного 'опеля' выскочили четверо в штатском и мотнулись к потерпевшему аварию автомобилю – Сорокин все-таки выставил охрану.
Инцидент можно было считать исчерпанным. Илларион неторопливо выпрямился во весь рост, убирая в карман револьвер, и в этот момент пуля ударила его между лопаток. Его швырнуло на капот 'ниссана'. Ощущение было такое, словно по позвоночнику сильно стукнули молотком. Отголосок выстрела еще висел над улицей, а Забродов уже был на ногах – как раз вовремя, чтобы заметить сутулую фигуру, нырнувшую за руль белой иномарки метрах в ста позади.
Раздумывать было некогда. Илларион метнулся к черному 'опелю', пассажиры которого, быстро и деловито вязавшие водителя 'девятки', теперь вертели головами во все стороны, пытаясь понять, кто стрелял. Проскочив мимо них, Илларион вытряхнул не успевшего ничего понять водителя 'опеля' на асфальт, ногой отпихнул подоспевшего к нему на выручку опера и захлопнул за собой дверцу. Подаренный на день рождения бронежилет мешал, стесняя движения, – Илларион давно не наряжался подобным образом, – но жаловаться на судьбу в данном случае было бы просто грешно. Некоторое опасение вызывали сорокинские оперативники, которые могли от неожиданности открыть огонь по собственной машине.
Хорошо, что у них хватило ума воздержаться от подобных крутых мер, – разворачивая 'опель', Илларион успел заметить, что один из них что-то говорит в рацию, провожая его взглядом.
Водителя белой иномарки необходимо было догнать во что бы то ни стало. Причиной тому была не столько засевшая в бронежилете Иллариона пуля, сколько то, что взятый людьми Сорокина шофер 'девятки' и даже автоматчик, если он остался в живых, могли попросту ничего не знать, – вряд ли Летов нанимал их лично. То, как они действовали, наводило на мысль скорее об отвлекающем маневре, чем о покушении. А вот тот умник, который сидел в засаде и, выбрав момент, с завидной точностью засадил пулю точнехонько Иллариону в позвоночник со ста метров, похоже, представлял немалый интерес.
Белая иномарка – теперь Илларион видел, что это 'мазда', – не притормаживая, проскочила перекресток на красный свет. Илларион прибавил газу, с невольной улыбкой вспомнив Мещерякова.
Движение на улицах становилось все более оживленным – начинался час пик, и Забродов искренне понадеялся, что у того, за кем он гонится, хватит ума сразу взять курс прочь из города, а не устраивать чехарду в запруженном центре. Уворачиваться от встречных и попутных автомобилей становилось все труднее, они перли густеющим на глазах потоком, от воя клаксонов закладывало уши, а через несколько минут Илларион услышал позади тревожные вопли милицейской сирены – сияя разноцетными огнями и издавая потусторонние звуки, словно какое-нибудь летающее блюдце, на хвосте у него повис приземистый бело-синий милицейский 'форд'. Начинался обычный балаган из тех, на которые коршунами бросаются журналисты и телевизионщики, – с сиренами, мигалками и автоматчиками. Илларион представил себе телевизионный репортаж о том, как его вынимают из разбитой машины, заковывают в наручники и грузят в 'воронок', и еще немного увеличил скорость, бешено вертя послушный руль.
Вскоре, как и предполагал Илларион, к улюлюканью следующей за ним по пятам милицейской машины присоединились заунывные вопли еще двух или трех. Теперь все это напоминало президентский выезд, не хватало только мотоциклетного эскорта и оцепления вдоль трассы. Он очень надеялся, что гаишники не станут открывать огонь в черте города, – это сильно осложнило бы и без того не слишком простое положение.
'Мазда', взвизгнув покрышками, свернула на проспект и через сто метров угодила в плотную пробку. Машины стояли в четыре ряда в обоих направлениях, и объехать затор не было никакой возможности.
– Вот ты и попался, приятель, – сказал Илларион, начиная плавно притормаживать.
Но водитель 'мазды', видимо, так не считал.
Белая иномарка с грохотом проскочила, расшвыривая комья земли, через широкий газон и пошла по тротуару, распугивая прохожих и мимоходом повалив газетный киоск. Илларион на секунду зажмурился и резко надавил на акселератор. Бордюрный камень здесь был невысок, но удар все равно получился такой, что у Забродова лязгнули зубы и во рту появился медный привкус, словно его только что хорошенько тряхнуло током. Машина вдруг начала отчаянно реветь – похоже, лихой прыжок стоил ей глушителя. Впрочем, понял Илларион, прислушиваясь к доносившемуся сквозь густой рев дробному жестяному грохоту, глушитель, похоже, оторвался не до конца и теперь волочился следом, барабаня по асфальту.
Черный 'опель', непрерывно сигналя, с ревом и грохотом мчался по тротуару за белой 'маздой'.
Погоня была недолгой. Дорогу белой иномарке внезапно преградил продуктовый фургон, который, осторожно пятясь задом, вдруг выкатился из подворотни, что вела во двор гастронома. Илларион увидел, как тревожно вспыхнули тормозные огни 'мазды', и в следующее мгновение та, с треском зацепив угол коммерческого киоска, наискосок врезалась в угол дома, сбив водосточную трубу. Где-то рядом закричала женщина. Дверца 'мазды' резко распахнулась, и сутулая фигура высунулась из нее, собираясь задать стрекача, но в этот момент сверкающий капот 'опеля' с хрустом вломился в багажник белой иномарки, и беглеца швырнуло вперед, на оштукатуренную стену, а оттуда отбросило спиной на асфальт. Огромный страшный 'маузер' с деревянной кобурой, лязгнув по асфальту, отлетел в сторону.
Илларион выскочил на тротуар и подхватил слабо шевелящегося на асфальте человека за воротник кожаной куртки. Сильно рванув, он поставил его на ноги и пинком направил плохо соображающего беглеца в подворотню, из которой выкатился грузовик, – начав дело, он собирался довести его до конца самостоятельно, не передоверяя самого главного сотрудникам московской ГАИ и их коллегам из уголовного розыска, которые, несомненно, были на подходе.
Киллер двигался вяло – на его высоком лбу багровела свежая ссадина, резко контрастировавшая с бледной нездоровой кожей, а помутневшие глаза, казалось, смотрели в разные стороны. Бедняге досталось, но Илларион не испытывал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало сочувствие. Еще раз крепко встряхнув снайпера за шиворот, он поволок его за собой через заставленный проволочными ящиками двор гастронома, мимо пустой детской площадки с мокрыми качелями и загаженной избушкой на курьих ножках, сквозь полуоблетевшие кусты сирени в узкую щель между жестяными стенами гаражей, где было полно мусора и битого кирпича и остро воняло аммиаком. Щель вывела их в соседний двор, откуда они, пробежав через пустую в этот час территорию детского садика, выскочили на соседнюю улицу. Киллер понемногу приходил в себя и начал вырываться, но Илларион на бегу без лишних церемоний крепко дал ему по шее, и тот, коротко вякнув, живее заработал ногами.
Им повезло – прямо перед ними оказалась стоянка такси, на которой, скучливо светя зеленым огоньком, маялся одинокий мотор. Илларион распахнул заднюю дверцу, впихнул в нее своего пленника и втиснулся следом, с лязгом захлопнув дверцу.
– Поехали, – скомандовал он водителю.
Таксист с некоторым сомнением осмотрел странных пассажиров в зеркальце и неохотно запустил двигатель.
– Ты куда меня тащишь? – наконец обрел дар речи киллер. Голос у него был хриплый, прокуренный, с приблатненной наглецой. Илларион с интересом взглянул на него – наконец-то ему представился случай разглядеть этого ворошиловского стрелка.
'Ворошиловский стрелок' был уже немолод – лет, пожалуй, пятидесяти, а то и больше, – сутул и вислоплеч, но при этом жилист и не по годам силен.
Лицо его с крупным носом и резкими продольными складками поражало каким-то волчьим выражением. Оно было особенно заметным в те моменты, когда он скалил крупные зубы, половина которых была одета в железо.
