Джек Кертис - Заколдуй меня
Эллвуд выпрямился и отошел от Люка. Тот, казалось, сидел не дыша. Он даже не моргал.
Эллвуд продолжил:
— Так что застрянь здесь еще ненадолго, хорошо? И тогда все будет прекрасно, я останусь доволен. Идет? Думаю, так будет лучше.
* * *Люк стоял перед своей собственной дверью и читал записку, прилепленную Сюзан под молоточком. В ней сообщалось, что она остановилась в «Паллингзе». В конце она подписала: «Не бойся». Он представил эту сцену, и страх охватил его: с одной стороны двери — Карла, с другой — Сюзан. И внезапно почувствовал: все, о чем его предупреждает Эллвуд, уже на пороге.
Глава 36
Валлас Эллвуд примостился на выступе валуна, возвышающегося над тропинкой, которая вела к Меерз-Пойнт, и ждал, пока появится Том Кэри. «Сначала он вырулит на машине, — размышлял Эллвуд, — уверяя себя, что едет куда глаза глядят, потом повернет и пешком придет сюда».
Мощная волна гнева захлестнула Эллвуда. Глаза его были полуприкрыты, он долго смотрел прямо перед собой, пока море не превратилось в расплывчатую серую массу. Ему необходимо расколоть Гарольда Пайпера, необходимо до конца выполнить свою миссию, и тогда он получит свободу выбора, что для Эллвуда самое главное в жизни. Это обстоятельство и выдвинуло его на передний план в департаменте. Спустя какое-то время он смог бы претендовать на место Хилари Тодда. И если бы получил его, мог бы стать над законом.
Эллвуд, помимо всего прочего, ненавидел слабость. Он пользовался чужой слабостью, отыскивал ее, кормился ею, как хищный зверь. Любовь — слабость, сострадание — слабость, привязанность — слабость, способность к прощению, чувство вины, щедрость, жалость — все это слабости. Он подумал о Кэри, и ненависть вновь вскипела в нем черной вулканической лавой. И, словно привлеченный этой ненавистью, Том Кэри вышел из-за поворота с удочкой в руке. Он прошел мимо валуна, на котором сидел Эллвуд, к узкой расселине, в которой обычно устраивался удить рыбу. Эллвуд сидел некоторое время не шелохнувшись, ожидая, пока священник скинет рюкзак и пару раз забросит удочку, после чего соскочил с камня и пошел по тропинке.
Еще не стемнело, море оставалось спокойным. Поверхность его была гладкой, как стекло, и заброшенный Кэри крючок исчез под водой с едва слышным всплеском. Не оборачиваясь, он произнес:
— Это мой конец, Валлас. С опозданием на двадцать лет, но он все-таки настал — мой конец.
У Эллвуда от напряжения голова пошла кругом. Гнев его кипел, наполняя тело какой-то дикой энергией.
— Надо вести себя как следует, надо вести себя хорошо. — Лицо его застыло, рот был слегка приоткрыт, губы почти не шевелились.
Кэри не понял, что он сказал, слова фонтанчиком вырвались наружу через рот и нос, словно глоток воды, сделанный второпях. Когда наконец он обернулся, то увидел искаженное, потемневшее от ярости лицо Эллвуда.
— Чем же ты мне будешь угрожать, Валлас? Как собираешься шантажировать меня? Теперь, когда мне на все наплевать? — Он смотал леску на барабан, готовясь снова забросить крючок, полностью поглощенный своим занятием.
На какой-то момент Эллвуд почти ослеп и выкрикнул что-то нечленораздельное. Кэри взмахнул удочкой, собираясь забросить крючок, но Эллвуд вырвал у него удочку, и, отступив назад, полоснул ею священника, держа удилище обеими руками, мыча от ярости. Стальное удилище с хрустом ударило Кэри по брови, оставив глубокую рану. Двенадцать дюймов лески с грузилом, которое он собирался забросить, свисали с конца удилища. Леска обмоталась вокруг его лица, а большой крючок впился пониже скулы, рядом с носом. Он отвернулся, приплясывая от боли, схватившись обеими руками за лицо. Эллвуд рванул на себя удочку, чтобы ударить еще раз, и крючок вырвал полоску мяса, от носа до глаза. Эллвуд уже не понимал, что творит, и не мог остановиться. Кровь сочилась сквозь сомкнутые на лице пальцы Кэри. Удочка хлестала не переставая, рассекая кожу на голове, на шее, на челюсти. Пятясь, он не удержался на ногах и тяжело рухнул на землю, повинуясь инстинкту, выставил перед собой руки, стараясь смягчить падение. Эллвуд уселся на него верхом. Брызги крови, словно красный туман, окутали лицо Кэри, крючок каждый раз вонзался в плоть и, выходя наружу, разрывал ее. А Эллвуд продолжал поднимать и опускать руки.
— Благочестивый отец, отец Том, мать твою! Твое сраное Благочестие, мать твою!.. — Голос Эллвуда звучал как клаксон, на одной ноте, хриплый и безумный. Он работал руками все быстрее, словно какой-то сумасшедший лесоруб, вознамерившийся повалить все деревья в лесу.
* * *Лицо Кэри было залито кровью, раны пролегли бесчисленными полосами, а удилище все хлестало и хлестало его, и крючок, зацепляясь, рвал мясо. Через некоторое время он уже лежал почти без сознания, потеряв дар речи, беспомощно взмахивая руками. И тогда Эллвуд остановился — как будто в некой адской машине повредилось сцепление. Удочка выпала из рук, он встал, тяжело дыша, так что Кэри оказался лежащим у него между ног.
* * *Море покатило волны к берегу, легко и стремительно. Вода хлынула в промежутки между высохшими камнями. Сквозь плеск воды доносилось дыхание Кэри. Лицо его превратилось в кровавое месиво.
Крючок вырвал большой кусок мяса из шеи. Кэри втягивал воздух с шумом и хрипом, плечи его шевелились, все лицо покрылось кровавыми пузырьками. Он пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта вырывалось невнятное клокотание. Он хотел произнести: «Я знал, ты придумаешь нечто, чего я действительно хочу». — Голова его была родником, а глазные впадины — чашками, уже заполненными до краев.
Эллвуд проронил:
— Козел, козел вонючий!
Стайка бакланов пролетела над оконечностью мыса, совсем низко над водой. Их силуэты были четко видны в последних отблесках дня, поглощаемых сумерками.
Эллвуд склонился над священником, в раздумье осматривая его со всех сторон. Потом выпрямился и начал раздеваться.
— Ты козел вонючий!
Он засунул одежду в расселину между валунами, громоздящимися над водой, схватил Кэри за ноги, пятясь, зашел в воду и, то и дело оглядываясь, потащил тело за собой. Темное облачко появилось вокруг головы Кэри, а затем его смыло волной. На поверхности появилось пятно, которое постепенно растворялось, оставляя за собой красные полосы. Эллвуд стоял по пояс в воде и смотрел, как Кэри покачивается на волнах, игравших его безвольно повисшими конечностями. Затем с решительным видом Эллвуд вытащил все содержимое карманов священника и положил в расселину вместе со своей одеждой.
Он вернулся с четырьмя увесистыми камнями, которые вложил Кэри за пазуху, словно в мешок. Священник погрузился в воду, как черепаха. Совсем рядом с той скалой, где Кэри обычно удил рыбу, рос куст ракитника — настолько близко к воде, что, казалось, он пустил корни в граните. Взяв его за ориентир, Эллвуд оттолкнулся от берега, буксируя свой груз, словно спасатель. Он не собирался плыть далеко, но хотел найти место поглубже. Кэри покачивался на воде, как сброшенный за борт балласт, громоздкий и тяжелый, несмотря на то, что Эллвуд плыл по течению. Теперь понадобится несколько дней, чтобы все закончить. Если тело Кэри обнаружат, это может прибавить хлопот, ситуация еще больше осложнится. Помимо всего прочего, нужно будет держать Хилари Тодда в ежовых рукавицах.
На берегу темнело. Он изо всех сил работал ногами, вцепившись в изуродованную голову Кэри, чувствуя под рукой мягкую, бесформенную массу. Волосы Кэри колыхались в воде, словно водоросли. А вдалеке, на набережной, уже зажгли огни.
Буревестник проскакал по поверхности, прямо у него перед носом, и умчался прочь, шлепая крыльями по воде. Теперь свет настолько померк, что, казалось, суша и море слились воедино под сине-черным небом. Передвигаясь в воде, он вдруг понял, насколько сильно замерз. Волна плеснула ему в лицо, и он отвернулся, а когда посмотрел перед собой снова, обнаружил, что его ориентир пропал.
Он поворачивался в воде в разные стороны, охваченный внезапным страхом, и тело Кэри выскользнуло у него из рук. Оно удалялось от него, покачиваясь, нелепо накренившись, а потом пошло ко дну.
«Только не теперь», — подумал Эллвуд. Руки его, державшие тело Кэри, онемели, ноги сводило усталостью. Он поплыл вдогонку и оказался в холодном течении, змейкой струившемся вдоль берега. И почувствовал, как сводит судорогой руки и ноги. Они стали негнущимися, как железные прутья.
Глава 37
Стол был накрыт для легкого ужина: бутылка белого вина в ведерке со льдом, свечи в серебряном подсвечнике. В комнате не было ничего, кроме стульев и стола. Сюзан стояла в дверях, словно оробевший гость.
— Но ведь в доме никто не живет, — сказала она.
Люк в это время наливал вино.
— Сцена всегда пуста, — объяснил он, — это пространство. Потом кто-то ставит необходимые для той или иной пьесы декорации, приносит реквизит, и вдруг — он взмахнул рукой — стол накрыт для двоих. Это и есть волшебство.
