Марен Ледэн - Вирусный маркетинг
Воспоминания становятся отчетливее.
— Другой путь — работа с материалом на молекулярном уровне с целью создания оптимизированных устройств, которые можно было бы заново собрать после использования, атом за атомом. Тела-машины, которые питались бы только энергией и могли бы до бесконечности использовать повторно свои ресурсы. Наномашины-сборщики, способные производить оптимальные продукты, в том числе и воссоздавать себе подобных.
Натан, вполголоса:
— Машины, подражающие живому!
— Нет, лучше! Машины, заменяющие живое, поставленные на серийное производство и программируемые по желанию.
Как с этим связана Иезавель?
«Ее дочери…»
Все проясняется.
— Программа «Зависимость»…
Генрих Сат удивленно замолкает, уставившись на Натана. Супруга подходит к нему ближе.
— Где вы слышали об этой программе?
Иезавель медленно опускает пистолет.
— Натан…
Она снимает палец с курка.
— Мне жаль.
ПРИВА,
5 января 2008
«Иезавель послужит остальным примером. И моя власть над этими тупицами усилится. Пусть они посмотрят, как я обращаюсь с собственной дочерью, и никому уже не захочется вернуть ее. В конце концов, моя дочь… Ваал-Вериф сотворил меня по своему образу, единственным, незаменимым. Я ежеминутно воздаю ему за это хвалы. В этой суке, без сомнения, течет моя кровь, но моя кровь не была достаточно чиста, когда я обрюхатил ее мать. И эта девка — еще не Иезавель. Она лишь промежуточный этап. Болезненный, но необходимый переход. Я слишком долго ждал. Нужно было трезво смотреть на вещи. Она недостойна своей миссии, я должен был предвидеть это. Она поплатится. Она ввела меня в заблуждение своим высокомерием, своей кожей, руками, греховными формами и своей покорностью».
Сахар кричит.
Хриплый, почти беззвучный крик. Леденящий. Он лежит в постели на животе, один, большая часть проводов и трубок, позволяющих поддерживать в нем жизнь, сорвана. Его глаза полны слез, но ни капли не стекает по щекам.
Дочери.
«Дочери Иезавели. Моя миссия на земле. Audaciores sunt semper qui inferunt bellum. Смелый ударяет первым. У меня впереди еще одно сражение. Тексье взял все на себя, настоящий солдат. Я доверяю только ему. Дочери скоро будут в безопасности, он позаботится об этом. Их распределят между проверенными людьми. Там они пробудут до тех пор, пока не достигнут репродуктивного возраста, и тогда попадут к влиятельным клиентам и частным спонсорам, которые уже давно поклоняются Ваал-Верифу… Благодаря клиентским деньгам они ни в чем не будут нуждаться. Получат строгое, полноценное образование».
Постараться, чтобы вирус распространился как можно шире.
«Мои маленькие богини плодородия. Мои ангелочки смерти с каштановыми локонами. Незапятнанные. Боевой дух матери плюс нейропрограммы, разработанные отцом. Через шесть-десять лет все они войдут в силу. Маленькие бомбы замедленного действия, которые разорвутся в один прекрасный день в Берлине, Майами, Новом Орлеане, Остине, Пхеньяне, Претории и Карачи. Кроме Тексье, здесь никто не в курсе».
Программа «Зависимость».
«У Тексье должно получиться».
Немецкая граница. Пункт уплаты дорожной пошлины, настойчивый взгляд служащего, купюры, протянутые ему без единого слова. Оружие в багажнике, досмотра не будет. Продержаться еще несколько часов, и он покончит со всем этим раз и навсегда. Тексье все труднее не заснуть за рулем. Допинг больше не действует, но его заменяет ненависть к Иезавели. И фантазии о том, как он будет пытать ее, чтобы она за все заплатила.
Тексье берет мобильный. Набирает прямой номер Сахара. В трубке голос Фирмини.
— Какого черта ты подходишь к этому телефону?
— Он не может ответить.
— Как он?
— В бреду… он полкомнаты разнес, мы… нам пришлось дать ему успокоительное.
«Пользуются тем, что меня нет».
— Он мертв?
Подразумевается:
«Вы его убили?»
— Нет.
— Мне нужны доказательства.
Пауза.
— Слушай.
Звуковой сигнал кардиомонитора. Повышенный ритм.
«Он жив».
— О’кей. Передашь ему… Границу я пересек без проблем. В Берлине буду не позднее, чем через шесть часов.
— Не знаю, очнется ли он. После того как ты уехал, у него уже была остановка сердца.
Тексье задумывается.
— Слушай внимательно, что я скажу, Карола. Сахар очнется, и в следующий раз, когда я позвоню, он сам подойдет к этому долбаному телефону, ясно тебе?
— Не понимаю, как я могу…
Красная пелена перед глазами.
— Ах, ты не понимаешь! Тогда попробую выразиться яснее… Если в следующий раз, когда я позвоню, трубку не возьмет сам Сахар, я буду считать виноватой тебя. Или даже так: если с настоящего момента до моего следующего звонка с Сахаром хоть что-нибудь случится, ты ответишь за всех. Усекла?
Фирмини в панике:
— Черт, да если он сдохнет, это не моя вина!
— С настоящего момента — твоя.
В трубке молчание.
— Я жду.
— Дерьмо!
Удовлетворенный, Тексье кладет трубку.
БЕРЛИН,
5 января 2008
За окнами кабинета розоватое марево. Снаружи не доносится больше ни звука, лишь изредка — хриплый собачий лай. Ночь в фешенебельном берлинском квартале.
Немецкая семейная пара вновь под прицелом самозарядного пистолета. Бешенство.
«Зависимость».
Мерзавец Питер ничего мне не сказал.
Предал в очередной раз.
Хочется выстрелить.
Изрешетить их пулями, чтобы хоть кто-то за это заплатил.
Сколько еще тайн Питер унес с собой в могилу?
Мысли, поначалу путаные, теперь мелькают в разных направлениях, проверяя все вообразимые гипотезы. Бросаю взгляд за окно. Раз Питер солгал, значит, у него есть план.
Тексье, конечно, в курсе.
В этот план наверняка входит и моя смерть.
Тексье разыскивает меня где-то в берлинской ночи. За его спиной — цепь непрерывных страданий и разлагающиеся трупы. Мне не удастся скрываться от него вечно.
Опасность.
Ни мне, ни Натану.
«Мои дочери!»
Их нужно найти еще быстрее, чем я думала.
Рука дрожит.
Как и все тело.
Разрядить обойму, чтоб они все сгорели в аду!
Я не думала, что смогу упасть еще ниже после смерти Питера. Я ошибалась. Даже с того света человек-в-сером манипулирует мной.
— Только не это!
Где-то за моей спиной раздается крик Натана.
— Это бессмысленно.
— Да что ты понимаешь?
Сильвия Сат прячется за мужа, ее взгляд прикован к стволу пистолета.
— Они не знают, куда перевезли твоих дочерей.
Натан поворачивается к супругам.
— Или я не прав?
Мужчина отрицательно мотает головой.
— Когда их забрали отсюда?
— Примерно два месяца назад… может, чуть больше.
Как только начались убийства в окружении Натана. Питер еще тогда принял все необходимые меры.
Он знал, что я предам его… догадался. Когда они с Камиллой появились в Прива, Питер подумал, что я уже все им рассказала. Он решил, что я тоже хочу оставить его в дураках, представил себе худший вариант развития событий.
Пальцы, стиснувшие рукоятку пистолета.
Натан хватает мою руку и отводит назад.
— Запрем их внизу, в лаборатории, рядом с емкостями.
Он смотрит мне в глаза.
— Если ты их сейчас убьешь, это ничего не решит.
— Он лгал мне, Натан…
— Знаю.
— …даже когда я считала, что могу хоть немного управлять им, даже когда думала, что он слаб, он продолжал мне врать… Вся моя жизнь — дешевая ложь!
Я беру Натана за руку.
— Даже ты знаешь больше, чем я.
— Главное, я понимаю, что Питер Дахан манипулировал мной так же, как и тобой.
— Что ты имеешь в виду?
— Запрем их, и я расскажу тебе в машине.
— Куда мы поедем?
— Искать самого прогнившего в научном мире специалиста по половому инстинкту и манипуляции, Ива Дармана.
Термин «Зависимость» воскрешает в памяти Натана множество фактов. Частота и тональность упоминаний о нем в сфере производственных исследований, в журналах по маркетингу и менеджменту в последние месяцы. Ссылки на профессора Ива Дармана и его работы по механизмам психокогнитивного воздействия. Натан прекрасно помнит, как раздраженно вздохнул тогда, в начале лета, читая о некоторых маркетинговых теориях, образовавшихся вскоре вокруг этого понятия, заимствованного из старых — двадцатых годов — текстов по социальной психологии о механизмах убеждения в американской и нацистской пропаганде в период между двумя мировыми войнами.
Могильщики воображаемого…
В первую очередь его насторожило стремление теоретиков маркетинга разворовать достояния культуры, искусства разных обществ… а потом исказить и присвоить их. Натану так и не удалось понять, как эта теория могла одновременно перекочевать из анналов прошлого в такое количество научных текстов в разных сферах. Больше всего его взбесила поразительная внешняя гладкость этих материалов. Он провел не один день, анализируя и сопоставляя их, текст за текстом.
