Джефф Лонг - Стена
Могла бы подождать до вершины, или до возвращения в Лагерь-четыре, или до тех пор, пока он не предпримет какую-нибудь неловкую попытку, воспользовавшись уютом, создаваемым зажженной свечой. Однако она предпочла сделать это там, где они вытерпели совместные испытания; не давая ему возможности выставить себя дураком, она разом прикончила все его надежды, как только они остались вдвоем. Хью почувствовал, что зауважал эту девицу еще сильнее.
— Кьюба. — Он немного помолчал. Главное — покороче. Только что сказать? — Снова в трещину.
Она поцеловала его.
Он хорошо запомнил другой ее поцелуй, то затягивающее, с привкусом крови, долгое соприкосновение, случившееся в самый разгар бури. Сейчас все было по-другому: ни запекшихся губ, ни отчаяния. Она наклонилась к нему. Струпья, уродовавшие губы, сошли. Прикосновение оказалось сладким. Как земляника — пришло ему на ум сравнение.
Она позволила поцелую продлиться — на самую малость, а потом ее рука отпустила его шею. Оторвав его от сердца, она отпускала его на свободу. И вдруг совершенно неожиданно сказала:
— Я думала, что ты никогда меня не покинешь.
Хью чуть не начал горячо протестовать. В конце концов, кто кого покидал? Но сразу же решил не пытаться заставить ее изменить версию. Это было бы не так просто. И потом, решил он, так будет гораздо чище. Что ни делается, все к лучшему. Одной Энни вполне хватит ему на всю жизнь.
Он отвел взгляд от ее немигающих зеленых глаз.
— Молитвенные флаги, — сказал он. — Мы оставим их здесь?
— Возьми их с собой, — предложила она.
Несколько унций тряпок ему, несколько фунтов снаряжения ей. Это означало: все кончено. Она отправляла его в отставку. Свергнутая королева возвращала себе трон. Она намеревалась сама довести их до конечной точки своего восхождения, и все должно было теперь идти так, как она решила. Кьюба заправила веревку в жумары.
— Хью Гласс, — сказала она.
— Да? — Неужели у нее опять изменилось настроение?
Она развела руки в стороны и спиной вперед шагнула с платформы в бездну.
Она описывала дугу, стремительно двигаясь по веревке, и при этом не сводила глаз с Хью. Тридцать футов вниз, тридцать футов вверх и наружу. Все так же, спиной вперед, она пронзила телом завесу водопада.
Радуга ярко вспыхнула и взорвалась. Повсюду разбежались разноцветные зайчики. В отверстие на мгновение проник луч солнечного света. И сразу же занавес закрылся. Радуга образовалась вновь, но теперь уже сквозь нее виднелся размытый силуэт, висевший по ту сторону.
Она шла по веревке со стремительностью отпущенной пружины. При таком темпе они могли бы достичь вершины через считанные часы. Хью не мог разглядеть веревку, только силуэт женщины — его балерины, — как на крыльях, взмывал в воздух. Вот она слилась с солнцем. Несколько мгновений Хью был не в состоянии смотреть на нее. Затем ее тень исчезла за краем крыши.
Радуга затухала. Время шло, и солнце продолжало свой путь по небосклону. Внезапно Хью почувствовал себя покинутым в этой тюремной камере из камня и воды.
Веревка натянулась. «Так быстро?» Он прицепил жумары. Подтянувшись, отвязал шнур с нанизанными на него молитвенными флагами. Буря истрепала их, превратив чуть ли не в тряпки, измазанные копотью от пожара. Но крылатые лошади уцелели, и их вид поднял его настроение. Сейчас и он помчится галопом в небеса. Он обмотал флаги крест-накрест вокруг груди.
После этого он повернулся к стене и принялся разбирать якорь. Понемногу он уничтожал лагерь, развязывая узлы, отстегивая карабины, вынимая закладки из трещин.
Минувшей ночью он пообещал себе сделать это. Он сказал себе, что если ему удастся дожить до рассвета, если он сможет покинуть это место, то уничтожит следы их присутствия здесь. Льюис одобрил бы его. Кроме того, этого требовал закон. Не оставляй никаких следов, кроме своей тени.
Петли, куски веревки, металлические части, что трепеща в воздухе, что со звоном, исчезали в глубине. Прорванная платформа, к которой снизу были прикреплены обломки алюминиевых частей и клочья нейлона, резко накренилась. Хью выбил еще один крюк. Платформа дернулась сильнее.
Осталось выбить последний крюк. Веревка мешала ему наклониться. Напрягая все силы, он одной рукой удерживал платформу за петлю. Прицелившись, он резко ударил молотком. Полетели искры. Крюк сдвинулся с места. Еще один удар.
Дело было сделано. Крюк вырвался из скалы. Петля скользнула из руки — он, естественно, не мог удержать тяжесть всех остатков лагеря. Со скрежетом, похожим на поросячий визг, металлические части проехались по камню и исчезли за завесой водопада. Хью повис на веревке.
Сквозь водопад он прошел лицом вперед. Радуга раскололась, потом расступилась перед ним, и оказалось, что небо на той стороне синее. А солнце желтое.
Еще не выбравшись целиком из водопада, он остановился передохнуть. Вода лилась ему за воротник и в рукава. Хлестала прямо в глаза. Он раскрыл рот, чтобы издать победный клич, и чуть не захлебнулся.
Фыркая и отплевываясь, он пустил в ход жумары. Здесь было не лучшее место для развлечений. Вода, как он и ожидал, оказалась чрезвычайно холодной и в первую секунду обожгла его, как огнем. Выше, на нагретой солнцем стене, он высохнет. А пока что шла гонка — вершина или равнина. Все или ничего. Еще одна ночь на стене прикончит их наверняка.
Подтягиваясь на стременах, он лез навстречу струящейся сверху воде. Мельком увидел вершину — четкую белую линию на фоне темно-голубого неба. Потом ему в глаза снова хлынула вода. Он нагнул голову и двинулся дальше.
Достигнув края крыши, он опять наклонился, чтобы в последний раз заглянуть в потусторонний мир. Внутри было темно. Вода хлестала его по плечам. Там прятался голодный король ящериц. Он всегда был голоден.
Хью отдернул голову. «Хватит». Он снова убежал. Вода напористо плескала ему в глаза и в рот. Он закрыл глаза и еще упрямее двинулся ей навстречу.
Поток, хлеставший по плечам, ослабел. Грохот воды сменился журчанием. Открыв глаза, он сразу же увидел Кьюбу, которая висела наклонившись к нему, прямо над ним, чуть выше края.
Ей оставалось пройти больше половины веревки, значит, для остановки имелась какая-то причина. Далеко вверху за ее плечом виднелся Огастин. Он устроил страховку в трещине и сейчас стоял, глядя вверх. Она ждала, чтобы приветствовать Хью? Или просто удостовериться, что он не бросил ее?
— А вот и я, — бодро заявил он.
Вода развернула его кругом. Хью задрал голову, чтобы улыбнуться Кьюбе. Ему оставалось преодолеть всего несколько футов, и он доберется до надежной каменной стены.
Веревка все крутилась. Ее лицо плыло по кругу. Кьюба превращалась по очереди то в ослепительное солнце, то в воду, то снова в женщину. Ее голова была склонена набок. Она чуть ли не изучала его, как будто собиралась принять какое-то решение.
Ее волосы рассыпались по плечам, и на мгновение солнце так озарило черную гриву, что женщина из брюнетки сделалась блондинкой. Хью зажмурил глаза, защищаясь от капель воды и света. Когда же он разомкнул веки, ее волосы обрели свой прежний черный цвет, но при этом полностью закрыли ее лицо. Он попытался проникнуть взглядом в тень.
Опять солнце хлестнуло его по глазам. Потом вода. Ее волосы снова вспыхнули темным пожаром, чтобы обрести новый цвет — рыжеватой блондинки. Энни! Были бы свободны руки, стоило бы засветить самому себе по морде.
— Кьюба?!
Его развернуло к солнцу, и оно ослепило его. Он откинул голову, чтобы взглянуть наверх, и вода залила ему глаза. Он продолжал болтаться в воздухе, стараясь остановить вращение и что-нибудь разглядеть как следует.
Почему она не отвечает? Она присела в своих стременах неподвижно, как Энни перед концом. И смотрела на него. Ждала с выражением того же самого бесконечного, бессмысленного терпения. Каждый раз, оглядываясь назад, он встречал ее взгляд, говоривший о том, что она ждет, когда же он выведет ее из барханов.
В первую ночь он вернулся к ней. Светила полная луна, ночь была холодной. Он лежал на вершине бархана и тайком смотрел сверху вниз на нее, съежившуюся на песке. Он не спустился к ней. Ее волосы казались черными, а кожа серебряной. За весь день она не сдвинулась с места. Их следы были отчетливо видны. Они вели туда, куда надо. Но без него она не знала, что делать.
Он не оставил ей воды. Это было своеобразным актом милосердия. Зачем длить ее страдание?
Она не имела никакого понятия, что он спит на холме совсем рядом с ней. Когда он проснулся на рассвете, она стояла, повернувшись лицом к солнцу. Он снова оставил ее и пошел туда, где в его тайнике хранилась вода.
На вторую ночь он опять наблюдал за ней с бархана. Она лежала на песке. Сначала он подумал, что все кончено, но она вдруг начала петь. Он лежал на спине, смотрел на поднимавшуюся в небе луну и слушал ее песню. Что бы ни означала эта песня, грусти в ней не слышалось.
