Михаил Вершовский - Твари
— Это я тебе скажу. Засунься в нору — и эти самые мозги побереги. Пока не настучали. — На балконе второго этажа стоял крепко сбитый парень в майке и шортах.
— Ты, что ли, настучишь, сопляк?
— Я и настучу. Адрес-то мне у тебя спрашивать не придется.
Раздумывал тип недолго.
— Культурная, бля, столица!
Он захлопнул окно.
— Спасибо, Гена, — улыбаясь, сказа Телешов.
— Да всегда пожалуйста, Сергей Михалыч, — ответил парень с балкона. — А то без его скулежа тут праздник… Но все-таки хотелось бы уже определиться, тут и с этим гов… в смысле, типом, не поспоришь.
— Определимся. — Сергей произнес это громко и уверенно. — Я ведь здесь, внизу тоже для чего-то. Потому, что ваш. Свой. Отсюда же. И в той же самой каше. Так что как только — так все вместе и дальше двигаться будем.
Открытые окна отозвались нестройным хором голосов, в которых было главное для Телешова — согласие с его словами.
— Да все пока окей, — подсуммировал за всех Гена с балкона. — Вот в сортир бы сходить по-человечески…
Несколько человек рассмеялись. Посмеивались и люди внизу.
— Молодец, — раздался негромкий голос за спиной Сергея. — Справно службу несешь.
Телешов, продолжая улыбаться, повернулся к майору.
— Справно, без дураков, — продолжал Кремер.
— Дурак один был, да засунулся, — ответил Сергей.
— Засунули, я ж еще издаля наблюдал. И засунули правильно, — уточнил майор. — В тех самых педагогических целях. Вот так и дальше. Как вас в этом вашем Герцене учили.
Он отступил на шаг и осмотрел Телешова с головы до ног.
— Красавец. Как на тебя шили. Вот ведь где призвание-то твое истинное.
— Да ладно тебе, Петр, — Сергей для порядка нахмурился. — Вырядили как чучело.
— Пошли-ка лучше покурим. — Кремер никак не отреагировал на показную обиду. — Мне тут Зинченко сыскать охота.
И, шагая рядом с Телешовым, добавил:
— Это ты раньше, прости засранца, чучелом был. А теперь — вполне строевая единица. Боец на все сто.
Сергей, неожиданно для себя самого, громко расхохотался. Потом, спохватившись, покосился на окна. Ладно, сказал он себе. Смех — не слезы. А слезы еще впереди. Поплакать, родные вы мои земляки и соседи, нам еще придется.
— Покурить? — Зинченко наблюдал, как Алина, спрыгнувшая со ступеньки RV, достала сигарету.
Она молча кивнула, чиркнув зажигалкой.
Уже рассвело. Солнце еще не поднялось над линией горизонта, очерченной силуэтами темных домов, но небо на востоке уже наливалось красновато-оранжевым светом.
— Могли бы покурить и там, — продолжал полковник. — Думаю, генералитет не возражал бы.
— Не знаю, — с сомнением сказала Наговицына. — Простите, Николай Васильевич. Я не о «покурить». Я о своем…
— Понятно. — Зинченко вздохнул. — Варианты сценариев.
— Варианты? — Алина грустно улыбнулась. — Если один-единственный сценарий — это варианты…
Полковник промолчал. Он смотрел на омоновцев, стоявших на расстоянии метров пяти друг от друга по контуру треугольника. Третье кольцо оцепления. На внешней стороне кольца людей было немного, и, на первый взгляд, только тех, кому там быть полагалось. МЧС, менты, тот же ОМОН. Хотя бы там, снаружи, пока без приключений, подумал Зинченко. Пока по плану. Выходящих из домов пропускать, но только в одном направлении. Вовне. Сюда же — начиная со второго кольца, с Таллинской — никого.
Пока по плану. И, похоже, без конфликтов. Во всяком случае, никаких разборок и криков не слышно. Зинченко взглянул на часы. Рановато пока для криков-разборок. Не так много народу в этот ранний час на работу направляется. Будут, наверное, и разборки, и проблемы. Даже там, в «круге втором». А уж здесь…
Полковник снова бросил взгляд на Алину. Цепляются товарищи генералы за соломинку, надеются на чудо. Какого чуда ждут они от этой женщины, под большими карими глазами которой уже обозначились темные круги от невыспанности и нервного напряжения?
Или просто хотят, чтобы она, эта гражданская женщина, к работе их никаким боком не относящаяся, просто подтвердила уже озвученный ею вариант? Чтобы потом по всей цепи можно было рапортовать: да, дров наломали будь здоров, но следовали рекомендации специалиста.
Зинченко хмыкнул. Может быть и так. Уже хотя бы потому, что не раз так и бывало. Не последний инстинкт едва ли не у любого спеца в лампасах: прикрыть задницу. Да чего там, у многих — главный инстинкт. Потом, конечно, комиссии, расследования — но это потом. Но и там козырной аргумент на стол. Вы себя на наше место поставьте. Ситуация уникальная, нештатная до предела — а тут специалист. Рекомендация.
Хотя конечно же, ох как хотелось бы другого варианта… Всем хотелось бы. И нам, и ментам. И генералам, нашим, ментовским и всем прочим. И жильцам-бедолагам, которые о главном и единственном варианте ничего пока и не знают…
— Ну вот, и в штаб соваться не пришлось, — раздался знакомый голос.
Полковник обернулся. Майор-убойщик, улыбаясь так лучезарно, словно собирались они все вместе на какой-нибудь дружеский пикник, уже стоял рядом с Наговицыной. Телешов, которого Зинченко сначала и не узнал в МЧС-овской камуфляжке, тоже улыбаясь, но улыбкой другой, ласково-озабоченной, вопросительно смотрел на Алину.
— А я тут, — продолжал Кремер, — и бойца вашего нового прихватил. Пущай, думаю, на начальство вблизи посмотрит. А начальство — на него.
— Да мы уж, вроде, друг друга-то видели, — сказал полковник. — И пороху вместе нюхнули.
— Это еще по старой его гражданской жизни, — возразил майор. Он повернулся к Сергею. — Между прочим, трепета должного не вижу, товарищ Телешов. Даже у нас в ментовке, уж на что раздолбаи, но рядовой состав при виде полковника волнение все-таки испытывает.
— Да ладно вам, Петр Андреевич, — отозвался Зинченко. — А коли о чинах и званиях речь, так у нас и майоры с полковниками тоже не совсем, чтобы запанибрата.
— А я разве ж панибратствую? — изумился Кремер. — Кроме того, и служу по совсем другому ведомству. Точнее, вообще промежду — ни ваш, ни наш. Враскоряку как бы. Индеец, одним словом.
Зинченко с Телешовым рассмеялись. Улыбнулась даже Алина, однако напряжение, читавшееся на ее лице, от этого не исчезло.
— Ладно. Повеселились. — Майор бросил взгляд в сторону омоновцев, стоявших метрах в тридцати от них. — Как дальше веселиться-то будем, Николай Васильевич?
— А что температура, поднимается? — уже на полном серьезе спросил полковник.
— Пока не особо, но ртуть в этом градуснике взлететь может в момент.
— Может, — кивнул Зинченко. — Боюсь, что и взлетит.
— Аж так весело? — Кремер тоже посерьезнел.
Полковник искоса взглянул на Алину. Она смотрела в сторону, внешне никак не реагируя на разговор.
— На пока в двух словах, — сказал Зинченко, — такой вариант. Газ сверху в подъезды распылять, а там уж он по этажам сползет. До подвала включительно.
— А в квартиры он как заползти должен? — перебил Кремер.
— С квартирами как раз и проблема, майор. Двери во все квартиры должны быть открытыми.
Кремер присвистнул.
— Знатно. Не обрадуется народ. Крепко не обрадуется. И убедить будет ой непросто…
— Почему же во все квартиры? — вмешался молчавший до той поры Телешов. — Там, откуда люди выходить будут, змей — и это очевидно — нет. Значит…
— Нет, Сережа, — вмешалась Наговицына.
Зинченко, старательно скрывая удивление, бросил на нее мимолетный взгляд. «Сережа». Он искоса взглянул на Кремера. На лице майора не отразилось никаких эмоций. Стало быть, в курсе. «Сережа». Ну что ж удивительного. Боевое братство. Фронтовая любовь.
— Не так все просто, — продолжала Алина ровным, чуточку усталым голосом. — В стояки предполагается закачивать воду под давлением — репеллент там, скорее всего, окажется не эффективным. Это значит, что какое-то количество змей может буквально выдавить в любую из квартир. Оттуда их надо будет выгонять репеллентом. Для этого нужно, чтобы газ попал в каждую из квартир. В каждую. Пропустим хоть одну змею — тогда можно было и не начинать.
— Та же старая пластинка будет, — мрачно согласился Кремер. — И с самого начала.
Полковник МЧС нахмурился. Действительно, задача, стоявшая перед ними, была сложной вдвойне. Масштаб операции — и ее тотальность. Пара удравших тварей, или даже одна, но беременная — и насмарку все. Уничтожить их надо всех. До единого, самого мелкого и невзрачного гаденыша.
Весь выводок уже расползся, тычась головами в тела взрослых. Мать лежала не шевелясь и не испытывая никакой тревоги за новорожденных. Копившийся со временем опыт сливался с выработанным за сотни тысяч лет инстинктом, становясь частью защитного механизма. Сейчас и змееныши не поползут сейчас к отверстию, выходу из гнезда, потому что оттуда, снаружи, шел опасный гул, неравномерный, нерегулярный, то приближавшийся, то удалявшийся — и очень беспокойный. Тревожный гул.
