Дэн Браун - Инферно
Об этом Лэнгдон не подумал.
— Должно быть, у вас сильное ощущение непонимания происходящего, — добавил Феррис, — но в данный момент нам нужен в неприкосновенности ваш рассудок — с тем, чтобы мы могли продвинуться дальше. Нам совершенно необходимо выяснить, что пытается сообщить маска.
Сиенна кивнула.
— Кажется, доктора сошлись во мнении, — мысленно отметил Лэнгдон.
Лэнгдон тихо сидел, пытаясь побороть чувство неопределенности. Это было странное ощущение: встретить абсолютно незнакомого человека и понимать, что на самом деле ты знаешь его несколько дней. Затем снова Лэнгдона посетила мысль, что в его глазах есть что-то знакомое.
— Профессор, — сочувственно сказал Феррис, — я вижу, что вы не уверены, стоит ли мне верить, и это можно понять, учитывая через что вы прошли. Одним из распространенных побочных эффектов амнезии является небольшая паранойя и недоверие.
Это имеет смысл, — подумал Лэнгдон, учитывая, что я не могу доверять даже собственному разуму.
— Говоря о паранойе, — пошутила Сиенна, явно пытаясь разрядить обстановку. — Увидев вашу сыпь, Роберт подумал, что вы подхватили черную чуму.
Опухшие глаза Ферриса расширились, и он рассмеялся вслух.
— Эта сыпь? Поверьте мне, профессор, я бы не смог лечить чуму антигистамином, отпускаемым без рецепта. — Он вытащил маленький тюбик с лекарством из своего кармана и бросил его Лэнгдону. Конечно же, это был полупустой тюбик антиаллергического крема против зуда.
— Извините за это, — сказал Лэнгдон, чувствуя себя дураком. — Длинный день.
— Не беспокойтесь, — сказал Феррис.
Лэнгдон повернулся к окну, наблюдая, как блеклые тона итальянской провинции соединяются в спокойном коллаже. Виноградники и фермы встречались теперь всё реже, равнины сменились подножием гор Апеннинского полуострова. Скоро поезд будет пробираться извилистым горным перевалом, а потом опять снизится, прокладывая путь на восток, к Адриатическому морю.
Я направляюсь в Венецию, — подумал он. Искать чуму.
Этот странный день создавал у Лэнгдона впечатление, будто он движется через пейзаж с одними только раплывчатыми очертаниями, без каких-либо деталей. Похоже на сон. Ирония была в том, что от кошмара люди обычно пробуждаются… Лэнгдон же проснулся, чтобы увидеть кошмар.
— Лира за твои мысли, — прошептала Сиенна позади него.
Лэнгдон взглянул на неё, вымученно улыбнувшись.
— Всё представляю себе, как я проснусь дома и окажется, что всё это дурной сон.
Сиенна скромно склонила голову.
— И ты бы не скучал по мне, если бы проснулся и понял, что я была нереальной?
Лэнгдон вынужден был усмехнуться.
— Да, действительно, я бы немного скучал по тебе.
Она погладила его колено.
— Прекратите мечтать, профессор, и приступайте к работе.
Лэнгдон неохотно повернул глаза к морщинистому лицу Данте Алигьери, который безучастно смотрел со стола перед ним. Мягко, Лэнгдон поднял гипсовую маску и перевернул ее в руках, пристально вглядываясь в вогнутую внутреннюю сторону на первую строчку написанного по спирали текста:
«Вы, одержимые игрой ума…»
Лэнгдон сомневался, что в данный момент он был таким.
Тем не менее, он принялся за работу.
За триста километров впереди несущегося поезда, на якоре в Адриатическом море по-прежнему стояла яхта «Мендасиум». Находившийся на одной из нижних палуб помощник Ноултон услышал тихий стук костяшек о стену своей застеклённой каюты и нажав кнопку под рабочим столом, превратил непрозрачное стекло в прозрачное. По ту сторону материализовалась невысокая смуглая фигура.
Хозяин.
Он выглядел мрачным.
Без единого слова он вошел, запер дверь каюты и щелкнул переключателем, который снова превратил стеклянную комнату в непрозрачную. От него пахло алкоголем.
— Видео, которое оставил нам Зобрист, — сказал хозяин.
— Вы уверены, сэр?
— Я хочу видеть его. Сейчас.
Глава 63
Роберт Лэнгдон наконец закончил расшифровывать и переносить спиральный текст с посмертной маски на бумагу, и они могли проанализировать его более тщательно. Сиенна и доктор Феррис столпились поблизости, стараясь помочь, а Лэнгдон приложил все усилия, чтобы не обращать внимание на продолжающееся почесывание Ферриса и его затрудненное дыхание.
Он в порядке, — сказал себе Лэнгдон, сосредотачивая свое внимание на стихе перед ним.
— Вы, одержимые игрой ума,
Постигнете сокрытое ученье
За пеленою странного стиха.
— Как я упоминал ранее, — начал Лэнгдон, — первая строфа поэмы Зобриста дословно взята из Дантового Ада — как предостережение читателю о том, что слова имеют более глубокий смысл.
Аллегорический труд Данте был столь насыщен скрытыми суждениями о религии, политике и философии, что Лэнгдон часто предлагал своим студентам изучать этого итальянского поэта так же серьёзно, как Библию — читая между строк и стремясь понять глубинный смысл.
— Исследователи средневековых аллегорий, — продолжал Лэнгдон, — обычно подразделяют предмет своего анализа на две категории: «текст» и «образ», причём текст — это буквальное содержание труда, а образ — символическое послание.
— Хорошо, — с жаром сказал Феррис. — То, что поэма начинается с этих строк…
— Предполагает, — продолжила Сиенна, — что поверхностное прочтение может выявить только часть истории. Истинное значение может быть скрыто.
— Да, что-то вроде этого. — Лэнгдон снова посмотрел на текст и продолжил читать вслух.
— Ищи в Венеции предательского дожа,
Что обезглавливал мечом коней
Да кости вырывал слепым во смертном ложе.
— Что ж, — сказал Лэнгдон, — не уверен насчет лошадей без головы и костей слепца, но похоже, мы должны отыскать конкретного дожа.
— Могилу дожа… я полагаю? — спросила Сиенна.
— Или же статую или портрет? — ответил Лэнгдон. — Дожей уже как столетиями не существует.
Венецианские дожи были наподобие герцогов в других итальянских городах-державах, и более чем сотня их правили Венецией на протяжении тысячи лет, начиная с 697 года нашей эры. Их родословная прервалась в конце восемнадцатого века с завоеванием Наполеона, но их слава и власть до сих пор оставались предметом восхищения историков.
— Как вам может быть известно, — сказал Лэнгдон, — две наиболее популярные туристические достопримечательности Венеции — Дворец дожей и Собор святого Марка — были построены дожами и для дожей. Многие из них похоронены прямо там.
— А знаешь ли ты, — спросила Сиенна, глядя на стих, — был ли дож, который считался особенно опасным?
Лэнгдон присмотрелся к проблемной строке. Искать в Венеции предательского дожа.
— Не знаю ни одного, но в поэме ведь не слово «опасный», а «предательский». Есть разница, по крайней мере, в мире Данте. Предательство — один из семи смертных грехов — худший из них, по существу, за него наказывают в последнем, девятом круге ада.
По определению Данте, предательство направлено на того, кого любят. Известнейший в истории пример этого греха — предательство Иудой любимого им Иисуса, это деяние Данте считал столь гнусным, что отправил Иуду в самое глубинное ядро ада — место, названное Иудеккой, по имени его самого нечестивого обитателя.
— Хорошо, — сказал Феррис, — итак, мы ищем дожа, совершившего акт предательства.
Сиенна кивнула в знак согласия.
— Это позволит нам ограничить перечень возможного. — Она остановилась, вглядываясь в текст. — Но вот следующая строка… о доже, отрубавшем коням головы? — она подняла глаза на Лэнгдона. — Был такой дож, что рубил головы лошадям?
Образ, который Сиенна пробудила в Лэнгдоне, напомнил ему жуткую сцену из «Крёстного отца».
— Не припомню. Но согласно тому же тексту, он ещё «вырывал кости у слепых». — Тут он взглянул на Ферриса. — У вас ведь телефон с интернетом?
Феррис быстро достал телефон и показал распухшие прыщеватые кончики своих пальцев.
— Пожалуй, мне трудно будет управиться.
— Я справлюсь, — сказала Сиенна, взяв его телефон. — Я поищу венецианских дожей, связанных с обезглавленными лошадьми и костями слепого. Она быстро начала печатать на крошечной клавиатуре.
Лэнгдон просмотрел поэму еще раз, и затем продолжил читать вслух.
Колени преклони ко злату в музеоне мест святых,
К земле прильни своим ты ухом
И слушай звук струящейся воды.
— Никогда не слышал слова «музеон», — сказал Феррис.
— Это старинное слово, означающее храм, оберегаемый музами, — ответил Лэнгдон. — Во времена древних греков музеон был местом, где просвещённые умы собирались обмениваться мыслями, обсуждать литературу, музыку и живопись. Первый музеон был построен Птолемеем в Александрийской библиотеке за много веков до рождества Христова, а затем появились сотни таких по всему миру.
