Жан-Кристоф Гранже - Полет аистов
Когда я запирал дверь своей квартиры, по моим жилам растекалась изрядная порция адреналина.
48
В девять часов я уже катил по северному шоссе в сторону Брюсселя. По небу тянулись темные полосы, будто провода зловещей динамомашины. По мере того как бежали километры, пейзаж менялся. То тут, то там появлялись домики из красного кирпича, напоминавшие кровяные корки, запекшиеся по краям полей. У меня было такое чувство, что я окунулся в самую глубину беспросветной тоски и уже больше оттуда не выберусь. Здесь, среди сорных трав и железнодорожных путей, произрастала лишь безысходность. В полдень я пересек границу. Час спустя я уже въезжал в Брюссель.
Бельгийская столица показалась мне сумрачным, лишенным очарования городом. Какой-то недоделанный Париж, словно нарисованный унылым художником. Я без труда нашел посольство. Это было здание современной архитектуры — серый бетон да прямоугольники балконов. Ицхак Дельтер ожидал меня в вестибюле.
Он был таким, каким я его представлял себе по голосу. Мощный, под два метра ростом, он неуютно чувствовал себя в своем безупречном костюме. Глядя на его массивное лицо, на энергичную линию подбородка и светлый ежик волос, его скорее можно было принять за военного, переодетого в штатское, чем за хитрого пройдоху адвоката, поднаторевшего в дипломатии. Тем лучше. Мне проще было договариваться с человеком действия. С таким не придется тратить время на ненужные разглагольствования.
После положенного досмотра Дельтер проводил меня в маленький безликий кабинет. Он предложил мне сесть. Я отказался. Так мы и беседовали несколько минут, стоя друг против друга. Адвокат был на голову выше меня, но я стремился к своей цели и знал то, чего не знали другие, поэтому чувствовал себя уверенно. Дельтер сообщил, что он получил для меня разрешение на свидание с Сарой Габбор. В свою очередь я сказал ему, что располагаю сведениями, которые помогут раскрыть алмазное дело и снять с девушки обвинение в причастности к контрабанде.
Дельтер выразил сомнение и хотел расспросить меня до визита в тюрьму. Я отказался. Дельтер сжал кулаки, и на лице его заиграли желваки. Через несколько секунд он смягчился и улыбнулся. Он прогудел густым басом: «Да, вы крепкий орешек, Антиош. Пойдемте. Моя машина внизу. Встреча в тюрьме Гаусхорен назначена на четырнадцать часов».
По дороге Дельтер прямо спросил меня, был ли я любовником Сары. Я уклонился от ответа. Затем он снова осведомился, не еврей ли я. Я отрицательно покачал головой. Видимо, это была его навязчивая идея. Больше он вопросов не задавал. Объяснил мне, что Сара Габбор — очень трудная «клиентка». Что она отказывается говорить даже с ним, со своим адвокатом. Он также признался, что она выразила желание встретиться со мной, как только узнала о моем приезде в Брюссель. Я вздрогнул, но взял себя в руки. Итак, вопреки всему, нас все еще связывала любовь.
Западный пригород Брюсселя вполне мог бы называться «Сырая Могила». Вокруг царили печаль и уныние. Мы ехали мимо скопления домов, напоминающих темные поблескивающие внутренности, застывшие под слоем запекшейся крови.
«Приехали», — сказал Дельтер и остановил машину у большого здания, вход в которое обрамляли четырехугольные гранитные колонны. Его охраняли две женщины с автоматами. У них над головами на камне была высечена надпись: «Суд по делам женщин».
О нашем приходе сообщили. Через несколько секунд вышла женщина лет пятидесяти, чтобы нас встретить. На ее лице застыло неприятное выражение мелочной подозрительности. Она представилась: Одетта Вильсен, начальница тюрьмы. Пристально глядя на меня глазами зловещей птицы, она повторила с сильным фламандским акцентом: «Сара Габбор выразила желание повидаться с вами. На самом деле она содержится в одиночной камере до новых распоряжений, однако мсье Дельтер и следователь считают, что свидание с вами подействует на нее благотворно. С этой заключенной очень трудно, мсье Антиош. Мне не нужны лишние проблемы. Поэтому ведите себя как положено».
Мы сделали несколько шагов и очутились в маленьком садике. «Подождите меня здесь», — приказала Одетта Вильсен и исчезла. Мы покорно остановились у каменного фонтана. Здесь царили покой и строгий порядок, как в монастыре. Впрочем, ничто не указывало на то, что мы находимся в исправительном учреждении. Вокруг нас возвышались строения классического стиля без всяких решеток на окнах. Начальница вернулась в сопровождении двух надзирательниц, сантиметров на двадцать выше нее, в голубой форме. Мы прошли по аллее, обсаженной деревьями, а затем перед нами открылась дверь.
В конце длинного коридора, прямо внутри здания, виднелись высокие ворота с окошками. В толстое грязное стекло были врезаны широкие плоские решетки небесно-голубого цвета. Я понял, почему до сих пор не разглядел тюрьму. Это было здание в здании. Непроницаемая железная коробка, снаружи обложенная камнем. Мы подошли ближе. По знаку начальницы какая-то женщина повернула ключ в замке с внутренней стороны. Раздался скрежет. Мы вошли в следующее помещение, где висевшую в воздухе дымку пронзал слепящий неоновый свет.
Коридор тянулся дальше. Все вокруг было выкрашено в голубой цвет: решетки на узких окнах, нижняя половина стен, замки, металлические двери… Сюда почти не проникал свет, и бледные неоновые светильники, видимо, горели днем и ночью. Мы шли за надзирательницами. Здесь стояла давящая, абсолютная тишина, как будто мы находились на большой глубине.
В конце коридора надо было свернуть, а затем открыть очередной замок в очередной двери. Проходя мимо одной двери, застекленной вверху, я увидел женские лица. Заключенные возились со швейными машинами. Женщины разом подняли на меня глаза. В свою очередь я оглядел их, опустил голову и зашагал дальше. Я остановился совершенно бессознательно: мне хотелось рассмотреть эти запертые в четырех стенах существа, хотелось увидеть на их лицах отпечаток их грехов, словно некое клеймо, лежащее на них с самого рождения. Дальше шли другие двери, там занимались информатикой, гончарным делом, что-то шили из кожи.
Мы двигались все дальше и дальше. Сквозь плоские облупившиеся решетки откуда-то просачивался дневной свет, тусклый, сероватый. Почерневшие стены окружали двор, когда-то давно засыпанный гравием. Посередине болталась волейбольная сетка. Свинцовое небо казалось еще одной стеной. Женщины слонялись по площадке, махали руками и курили. Меня снова ощупали десятки пар глаз. На меня смотрели оскорбленные, униженные, израненные создания. Их глубокие темные зрачки светились острым желанием, смешанным с ненавистью. «Идем», — поторопила нас одна из тюремщиц. Ицхак Дельтер потянул меня за руку. И снова замки, и снова скрежет металла.
Наконец мы пришли в комнату для свиданий. Она была просторная, еще более темная и грязная, чем все остальные. Застекленная перегородка делила пространство пополам. Ее деревянные рамы и столики в кабинках были окрашены в тот же мерзкий пеленочный цвет. Вероятно, архитектор этой тюрьмы счел необходимым внести этот тонкий штрих в окончательную отделку мрачного сооружения. Мы остановились на пороге комнаты. Одетта Вильсен повернулась ко мне:
— Это свидание разрешено в виде исключения, мсье Антиош, повторяю вам еще раз. Сара Габбор — опасная женщина. Никаких вольностей, мсье. Никаких вольностей.
Движением подбородка Одетта Вильсен указала мне, куда идти. Дальше я пошел один, минуя кабинку за кабинкой. Все они были пусты. По мере того как стеклянные квадраты оставались позади, мое сердце билось все сильнее. Вдруг я прошел мимо какой-то тени. Я подался назад и почувствовал, что у меня подкашиваются ноги. Я рухнул на скамью, повернувшись к стеклу. С другой стороны на меня смотрело угрюмое лицо Сары.
49
Моя израильтянка теперь носила короткие волосы. Ее светлая шевелюра превратилась в аккуратное ровное каре. В свете неоновых ламп лицо казалось бледным. Но ее упрямые скулы по-прежнему строго охраняли нежность ее глаз. Сара осталась все той же дикаркой, прекрасной и упрямой, такой, с которой я познакомился в долине аистов. Она взяла трубку переговорного устройства:
— Ты отвратительно выглядишь, Луи.
— А ты великолепна, Сара.
— Откуда этот шрам на твоей физиономии?
— Это сувенир из Израиля.
Сара пожала плечами:
— Вот что бывает, когда всюду суешь свой нос.
На ней была широкая синяя блуза со свободными рукавами. Мне хотелось ее поцеловать, заблудиться в легких, резких изгибах ее тела, впиваться в них губами. Мы молчали. Потом я спросил:
— Как ты, Сара?
— Вот так.
— Я очень рад тебя видеть.
— Ты называешь это «меня видеть»? Да, ты всегда был далек от реальности…
Я провел рукой под столиком, чтобы проверить, нет ли там микрофона.
