Альфредо Конде - Тайна апостола Иакова
Андресу Салорио показалось, что все сводится к банальной ревности. В своей практике он уже встречался со случаями, когда сваливали вину на низкий уровень серотонина, но впервые сталкивался с тем, что религия вкупе со страстной и болезненной ревностью могла быть использована в качестве оправдания для серийного убийцы, психопатки, которую он сейчас наблюдал перед собой. Чтобы не задумываться над тем, усложнит это или, напротив, облегчит удовлетворение требований его начальника, он предпочел продолжить допрос.
— Но спать с кем-то еще не значит шантажировать его, — рискнула вставить словечко Арнойа, опередив комиссара.
— А ты вообще молчи, тебя это не касается. Зато это касается тебя, — сказала она, обращаясь к комиссару. — Тебе тоже надо кое-что уладить дома.
— Что именно?
— Ты же полицейский, так проведи дознание; правда, меня к тому времени уже здесь не будет, так что я не смогу тебе ничем помочь.
— Ах не будет?
— Нет.
— Почему?
— А ты что, сам не знаешь? — ответила Аншос, стараясь казаться загадочной.
— А кому ты помогаешь сейчас? — спросил комиссар, желая избежать ответа, который казался ему очевидным.
— Сейчас я помогаю Томе, нечего со мной шутки шутить! Или ты ничего не понял?
— А в чем ты ему помогаешь?
— Разоблачить заговор против него, избавиться от людей, которые хотят со всем покончить.
— Со всем?
— Ну да. Но Бог может многое, Бог всемогущ, всеведущ и совершенен. Дело Божье никогда не завершится.
— А Страшный суд?
— Для Софии он уже наступил, и теперь она горит в аду.
— А как он для нее наступил?
Аншос посмотрела на комиссара в упор. Однако создавалось впечатление, что взгляд у нее какой-то потерянный или словно обращенный внутрь ее собственного существа. Выдержав паузу, она спросила:
— Где моя сумочка?
— Сейчас ее тебе принесут. Зачем она тебе?
— Ты спросил, теперь жди.
Салорио переглянулся с инспектором Арнойей, потом они оба вопросительно посмотрели в сторону зеркала. Сидевшая перед ними женщина была не просто невменяемой, она еще почему-то очень спешила. Ее реакция была совершенно непредсказуемой. Никто не рассчитывал, что она так быстро начнет давать признательные показания.
Может быть, она просто морочит им голову и в тот момент, когда надо будет подписывать протокол, пойдет на попятную и заявит, что ничего такого не говорила? Может она так поступить, если сейчас начать ее торопить или заставлять делать то, чего она не захочет сама? Как бы то ни было, сейчас допросом управляла она, постоянно опережая вопросы комиссара.
Когда Андрес это в полной мере осознал, он начал испытывать беспокойство по поводу задержки с сумкой. Он уже готов был встать и сам отправиться за ней, когда открылась дверь и в комнату вошел один из агентов.
— Извините. Дело в том, что она хранилась под замком, а я не мог найти ключ.
— А где кладовщик?
— Пошел перекусить, — ответил агент.
Аншос Вилаведра тут же схватила сумку и вывалила все содержимое на стол. Там было полным-полно всего.
— Так ты хочешь знать, как я это сделала? — спросила она комиссара.
— Да, конечно.
4
Компостела, среда, 5 марта 2008 г., 13:30
Когда Андрес Салорио подтвердил Аншос Вилаведре, что он действительно хочет знать, как она отправила на тот свет Софию Эстейро, та прежде всего повторила то, что уже рассказала несколькими минутами раньше.
Между тем комната, примыкающая к помещению для допросов, постепенно стала заполняться полицейскими, которым не терпелось узнать, что происходит по другую сторону зеркала, по ту сторону реальности. Дело в том, что агент, который принес комиссару сумку, уже успел сообщить своим товарищам о сцене, свидетелем которой ему довелось стать.
Приступая к рассказу, Аншос несколько раз глубоко вздохнула. Потом она еще не раз покорно и удовлетворенно вздыхала, описывая красоту Софии в купальном халате, с обернутым вокруг головы полотенцем, ее нехарактерные для медицинского работника длинные ногти, которые, указывая путь в ванную комнату, рассекали воздух в коридоре.
— Ты ведь не возражаешь, правда? — сказала она Аншос, улыбаясь своей прекрасной улыбкой. — Дело в том, что я делала эпиляцию и хочу ее закончить.
Потом они вошли в ванную комнату. Она выглядела более стерильной, чем операционная в больнице. Все стояло строго на своих местах. Ни одной пылинки. Все блестело и сияло белизной.
София вновь очаровательно улыбнулась ей.
— Я всегда делаю эпиляцию в ванне, так мне не приходится подбирать волосы, когда я заканчиваю. Просто открываю душ, и вода все уносит. Очень удобно, — сказала она, не переставая улыбаться.
Затем она сбросила с себя халат и осталась в чем мать родила. Медленным, кошачьим движением перенесла одну ногу через край джакузи, а затем так же грациозно — другую. Потом улеглась на дно ванны, выставляя напоказ свое роскошное тело во всей его красе.
Из шкафчика над раковиной она извлекла увеличительное зеркало с маленьким фонариком прямо в нем и установила его себе на лобок. После чего приступила к виртуозному созданию линии бикини, превращая волосяной покров лобковой области в узкую темную полоску.
— Ты ведь не возражаешь, правда? — снова спросила она Аншос. — В конце концов, мы ведь с тобой обе врачи.
— Нет, нет. Продолжай. Надо обязательно закончить дело, — ответила доктор Вилаведра, усаживаясь на банкетку, которую придвинула к джакузи.
Вспоминая этот эпизод, Аншос впервые поджала губы и нахмурилась; при этом ее взгляд, казавшийся до сего момента всем, кто наблюдал за ней через зеркало, простодушным, словно задеревенел.
— Она была шлюхой. Самовлюбленной потаскушкой, страдавшей нарциссизмом. У нее не было никакой необходимости унижать меня, совать мне в нос свою красоту, для чего, собственно, она и затеяла весь этот спектакль. Она поступала так со всеми, когда у нее возникала необходимость манипулировать человеком. Мною ей не надо было манипулировать, ведь я пришла сделать ей одолжение. Но она должна была подчинять себе всех, кто ее окружал.
Когда Аншос дошла в своем рассказе до этого места, Андрес подумал, не стоит ли прервать ее. Теперь он понимал, почему в ванной комнате царил полный порядок, почему не было никакой одежды и как труп оказался в ванне. София сделала это по собственной воле, на своих собственных, в то время еще живых ногах. Поэтому не было ни единой гематомы, ничего, что указывало бы на акт насилия.
Однако, поразмыслив, комиссар позволил женщине продолжать повествование. Было очевидно, что ее нельзя торопить или чинить препятствия, чтобы не нарушить течение рассказа.
— Ну вот, теперь диабет мне на голову свалился, чтобы жизнь усложнять, — пожаловалась София Аншос, положив левую ногу на край джакузи и разглядывая в зеркало свой лобок.
С головокружительной быстротой, выдававшей поистине мастерское владение искусством депиляции, София избавлялась от мохнатой поросли в зоне лобка, укладывая сбритые волоски в ровную линию, ведущую от паха вниз по правой ноге.
— Она наверняка собиралась трахаться с кем-то. Когда кошки отправляются на охоту, они точат свои коготки, а классные шлюхи обтачивают влагалище, свой рабочий инструмент, — процедила сквозь зубы Аншос.
— А ты, ты ей что-нибудь сказала? — перебила ее Андреа.
— Да. Я сказала: диабет не слишком осложнит ей жизнь.
София бросила на доктора Вилаведру благодарный, хотя и слегка недоверчивый взгляд:
— Ты думаешь?
— Я уверена, — ответила ей Аншос Вилаведра.
В этом месте своего повествования она вдруг замолчала, погрузившись в задумчивость. Кто знает, о чем она думала: возможно, вспоминала Софию, может быть, как все произошло, а возможно, ей вдруг на ум пришло нечто показавшееся ей загадочным и непонятным.
Комиссар не хотел проявлять нетерпение и решил немного выждать, прежде чем попытаться извлечь женщину из внутреннего колодца, в который она погрузилась. Потом все-таки положил руку ей на плечо и самым доверительным тоном, на какой только был способен, спросил:
— И тогда ты сделала это?
Очень медленно Аншос перевела глаза на комиссара. Встретившись с ним взглядом, она на какое-то время замерла, в упор глядя на своего собеседника без всякой агрессии или вызова; не было в ее взгляде и крика о помощи или мольбы о чем бы то ни было; она просто смотрела на него.
Затем она продолжила свой рассказ, одновременно протянув руку и взяв со стола, из разбросанного по нему содержимого ее сумки, какую-то упаковку, из которой извлекла некое подобие термометра или, скорее, приспособление, напоминающее шприц, поскольку в нем был поршень.
— Да, я взяла такой вот аппаратик, уже наполненный необходимой ей дозой инсулина, и подробно объяснила, как им следует пользоваться для ежедневного введения лекарства. Она практически не смотрела на меня, разве что пару раз бросила короткий взгляд: уж слишком она была занята наведением красоты, слишком погружена в созерцание самое себя.
