Иори Фудзивара - Праздник подсолнухов
Зачем я все это говорю? Ради чего пускаюсь в бессмысленные объяснения? Казалось, прошлое, словно невнятная тень, на мгновение мелькнуло и тут же растаяло. Наше, принадлежавшее только нам с Эйко время… Я рассказал Иноуэ почти все, о чем тогда узнал от нее. Какая чепуха! Будь у меня тогда больше времени, стали бы наши разговоры более содержательными? Не знаю. Пожалуй, это никак не отразилось бы на сути моего разговора с Иноуэ. Я ощутил, как при мысли об этом, словно облачко, налетело раскаяние. Соленый ветерок лизнул мои щеки. Вслед за ним легкой волной накатило сожаление.
Иноуэ произнес:
— Значит, сестра сообщила твоей жене свою девичью фамилию.
— Да. Ее девичья фамилия была Иноуэ, — ответил я, — конечно, в тот момент я не связал ее с вами.
— Неудивительно. В любом городе у меня полно однофамильцев. Но почему ты в конечном счете связал ее со мной? Меня никак не коснулся суд, я не посещал заседаний. По правде говоря, отец выгнал сестру из дома за связь с якудза. Поступил примерно как со мной, — думаю, ты слышал эту историю от Мурабаяси.
— Именно из-за доброй традиции купеческого рода чуть что отлучать отпрысков от дома, выяснение простого факта так усложнилось.
— Ирония здесь неуместна. Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты связал меня с сестрой?
Кажется, он забыл, что и сам не ответил на мой вопрос. Ладно, вежливость и еще раз вежливость.
— На этикетке указан адрес головного офиса кондитерской компании «Киссё»: город Киото, район Накагё, Сингёгоку. И хотя это один из самых оживленных торговых районов, вряд ли там найдется много магазинов японских сластей под вывеской с фамилией Иноуэ. К тому же у директора кондитерской компании «Киссё» та же фамилия. На этом основании как минимум можно предположить, что кондитерская компания «Киссё» принадлежит роду Иноуэ. Ну и наконец, засевшее где-то в подсознании упоминание вашей сестры о ее семье. Странно, что ваш контакт с Эйко состоялся именно в тот момент. Не будем пока говорить о том, почему она скрыла это от меня, но вот почему вы, господин директор, не сообщили мне о факте, который так легко выяснить?
Склонив голову набок и внимательно глядя на меня, он спокойно ответил:
— Что до трагедии с моим зятем, то я совершенно не таю злобы. Этим должно было кончиться. И все же, Акияма, помнишь, что я однажды тебе сказал?
— Что?
— Восхищен твоей проницательностью. Я согласен с Мурабаяси — у тебя исключительный талант к азартным играм. Наверно, это прозвучит неуместно, но мне хотелось бы, чтобы ты меня простил. Я вынужден просить тебя об этом.
— Об этом пока рано. Мы еще не все выяснили. К примеру, неясно, что вас связывает с Нисиной. Раньше я уже спрашивал об этом, но вы не ответили.
— Он мой дядя, — неожиданно легко ответил Иноуэ, — по материнской линии. Думаю, Мурабаяси тебе рассказал о причине моего недуга. По правде говоря, во многом именно из-за дядиного негативного опыта родители так противились моему поступлению в художественный институт. В те годы его считали недостаточно приспособленным к жизни. В общем-то, так оно и было. В результате я не послушал отца и оказался… короче, оказался в ситуации, о которой ты уже знаешь от Мурабаяси. Когда это случилось, отец, он тогда еще был жив, решил создать фонд. Конечно, финансовое юридическое лицо — не самая типичная форма для производителя сластей, пусть и из старинного рода. Но отец, похоже, считал, что помимо той суммы, которую я занял для компенсации Сонэ, мне необходимо еще каким-нибудь образом искупить грех, и всячески продвигал этот проект. Вероятно, таким образом он хотел восполнить ущерб, которым обернулся для меня вклад в мир искусства. Кондитерское производство «Киссё» росло. По-настоящему большую прибыль оно стало приносить лет десять назад. Отец посоветовался с дядей. Так возник скромный фонд Киссё, поддерживающий искусство. Можешь себе представить, что значит для такой небольшой компании, как наша, получить разрешение, но нам удалось получить его почти мгновенно благодаря дяде — он тогда уже пользовался определенным влиянием.
Я вспомнил, как во время нашего разговора на лице Нисины единственный раз отразилось колебание — когда речь зашла о фонде Киссё. Вот, оказывается, в чем было дело. Иноуэ сегодня держался совершенно иначе, чем во время нашей предыдущей встречи. Совершенно спокойно рассказал, что связывает его с Нисиной. Новый порыв ветра опять принес аромат соли. И снова меня посетила та же мысль: зачем здесь и сейчас я веду этот разговор? Я ведь сделал ставку. Как бессмысленно проходит время! Как неплодотворно! Почему? Тем не менее я продолжал:
— Но вы с Эйко познакомились еще до истории с ее братом.
Он кивнул:
— Да. Вы тогда были студентами. Ты, наверно, не знаешь, но в те годы мы с ней встретились единственный раз.
— Когда мы были студентами?
Он улыбнулся:
— Ты тогда работал у нас на подхвате. Она несколько раз заходила за тобой в «Кёби». Тебе это, кажется, ужасно не нравилось. Да… юная красавица в унылом офисе, — естественно, ты чувствовал себя не в своей тарелке.
Так оно и было. Я мучительно не хотел становиться объектом сплетен. Помнится, я сказал ей об этом. Эйко со смехом извинилась и обещала больше не приходить. С тех пор я ни разу не видел ее в нашем офисе.
— Думаю, это было во время ее последнего визита в «Кёби», — сказал Иноуэ, — тебя, кажется, не было на месте. Лил дождь. Мы столкнулись у входа в здание. Она налетела на меня, и рисунок для клише из моих рук свалился прямо в грязную лужу. Все, включая позитив, конечно же, было испорчено. А я к тому же еще и калека. В общем, она была так расстроена, так искренне извинялась, что мне стало неловко. Кажется, она знала, что я директор «Кёби», но дело было не в этом. Она была по-настоящему доброй девочкой. Казалось, она так и светится искренностью и чистотой. Ты знаешь, я всегда привечаю родственников своих сотрудников. Я пригласил ее в кофейню напротив, угостил чаем. В основном мы говорили о тебе, но из разговора я немного узнал и о ней самой. Она рассказала, что мечтает устроиться в музей, но это так сложно. Упомянула и название музея — Китаути. Позднее я передал этот разговор своему дяде, Нисине. Можно сказать, настойчиво попросил его похлопотать. Оговорюсь сразу: это была моя личная инициатива. Она даже не догадывалась ни о чем. После того случая наши отношения с дядей практически прекратились. Мы и сейчас почти не общаемся. Что еще? Да, в тот дождливый день она попросила меня не говорить тебе о нашей встрече. Сказала, что ты будешь недоволен ее визитом в «Кёби». И вот сегодня я впервые нарушил данное обещание. Естественно, в тот момент между нами больше ничего не было. Вы были очень симпатичной парой.
Я молча глядел на его лицо, по-прежнему спокойное и уверенное. Он всегда был таким. Хотелось курить. Я покопался в карманах и выудил мятую пачку «Хайлайта». «Хайлайт». На сленге это означает «место ближе к солнцу». Я закурил. Зажигалка была та самая, из казино. Соленый ветер уносил дым по диагонали.
— А теперь вернемся немного назад, — сказал я.
— Куда?
— К тому моменту, когда Эйко от вас забеременела.
Он молча смотрел на меня. Тянулись секунды. Огонек сигареты мерцал у кончиков моих пальцев в унисон с моим неторопливым дыханием. В свете фонаря я плохо различал лицо Иноуэ.
— Хорошо, — ответил он, — я расскажу о том, что предшествовало этому моменту. Вторая наша встреча произошла семь лет назад. Мы случайно столкнулись у дома моей сестры. Была ранняя весна. Приговор уже вынесли, значит, было примерно начало марта. Сестра просила меня договориться с родителями. Я пришел к ней, но ее, к сожалению, не оказалось дома. Смеркалось. Я был немного выпивши. Возможно, это придало мне смелости. Я знал, что сестра хранит ключ от входной двери в цветочном горшке у входа. Я пригласил Эйко в гостиную и втянул в разговор. Слово за слово, мы разговорились. Мы беседовали о живописи и дизайне, о тебе, о буднях музейных работников… Говорили и говорили целую вечность. И тут возникла та особая атмосфера… Это не было ее или моей инициативой. Мы словно исполняли ритуал.
Я молча слушал. Иноуэ наклонил голову и, кажется, полностью ушел в воспоминания. Мне почему-то вспомнилось лицо Мари, когда в машине она призналась, что сама вписала в книгу пометки.
— Да, ритуал, — повторил он, — возможно, это слово звучит слишком высокопарно, но мне оно кажется наиболее подходящим. Именно ритуал. Помнится, она сказала, что в наш век люди вроде меня большая редкость. Ты говорил о совести. Так вот она употребила то же самое слово. Не прими это за бахвальство с моей стороны — я всего лишь излагаю факты. Я ответил, что она меня переоценивает. И потом… Это не было совращением одного из нас другим. Это было… как дуновение ветра. Ты вряд ли простишь мне эти слова, но, думаю, это была любовь. Любовь, мгновенно возникшая и так же мгновенно растаявшая. После она сказала одну лишь фразу: «Забудьте все, что сегодня было». Более мы не встречались. Да, это был ритуал. Видение. Ты веришь мне?
