Алексей Зубко - Сначала было весело
Меня колотит крупная дрожь. И виной тому отнюдь не холодный воздух, волнами накатывающий из кладовки.
– Это шутка?
– Нет.
– Но…
– Сама предложила. Такого супа я съем с удовольствием, а другого и на кухне приготовят.
– А там тоже… мясо такое?
От одной мысли, что нас кормили бульоном из человечины, делается дурно.
– Нет. Это для гурманов.
Мордоворот берет в руку лежащий на полочке нож, больше похожий на мачете. Полуметровое изогнутое лезвие, длинная рукоять.
Завладеть ножом, ударить надзирателя. Если удастся, то одного удара будет достаточно. А потом откручу крышку с вентиляционного люка и убегу.
– Можно? – указываю на нож.
– Только осторожно, – скрипит здоровяк, с силой вогнав тесак в столешницу.
«Ты должна это сделать», – говорю себе и делаю шаг. Еще один. Пальцы ложатся на рукоять ножа. Она липкая и горячая. Никогда не думала, что пластик так сильно может нагреться от руки. Словно в кипятке держали.
Мордоворот, поигрывая мышцами, отходит к креслу. Теперь между нами не только три метра открытого пространства, но и кровать и сейф у ее изголовья. Сев, парень демонстративно поправляет кобуру.
Чтобы мыслей глупых не возникало.
Хорошо хоть автомат в караулке оставил.
Спрятав за улыбкой разочарование, расшатываю нож. Просто выдернуть сил не хватает.
Взвесив тесак на ладони, беру двумя руками.
Поднимаю взгляд на тело. На месте одной из ягодиц краснеет рана. Видимо, любитель поэзии отсюда вырезал вчерашний ужин. Кожа покрыта ранками, темными пятнами синяков…
Мысль о том, что это проверка, своеобразный тест на благонадежность, кажется нелепой, и я ее тотчас отбрасываю. Все серьезно. Никто не остановит взмах и не скажет: «Испытание пройдено».
Желудок подступает к горлу.
Задержав дыхание, наношу удар.
Тело брыкается, словно живое, звенят цепи.
Закусив губу, хватаю ляжку. Пальцы скользят по холодной и какой-то резиновой коже, но мне удается зафиксировать ногу и завершить начатое дело.
Бросив ломоть человеческой плоти в миску, склоняюсь над мусорным ведром. Содержимое желудка мощной струей вырывается на волю.
На кушетке похихикивает Мордоворот. Он достал из буфета пару ароматических свечей, зажег. Погасил люстру, оставив лишь бледный огонек бра и трепетные отблески свечей. Романтик, бля.
Не к месту нарисованная богатым воображением картина его облизывающейся морды заставляет желудок подскочить под самое горло. Повторный спазм выжимает из организма остатки влаги.
– Что-то я проголодался, – подает голос парень, чем вызывает очередной приступ. Но желудок пуст, лишь желчь, подступившая к горлу, горчит на языке. – Ты там долго возиться будешь?
– Скоро, – через силу сиплю я.
Прополоскав рот и умыв лицо, поворачиваюсь к столу.
«Самое страшное уже позади», – убеждаю себя, рубя кусок мяса на части. Это был человек, он ходил, дышал, любил и думал… А теперь я приготовлю из него супчик. И что самое страшное – вижу по глазам Мордоворота, – он потребует разделить эту трапезу с ним. Я… не смогу отказать. Хочу жить. Хочу вырваться отсюда на свободу. Забыть весь этот ужас. Просто жить.
В кармане горсть крысиного яда, можно сыпануть в его тарелку, и готово. А если учует? Или подействует не сразу? Убьет. Этот голыми руками разорвет. Каннибал проклятый. Надо ждать. Ждать более удобного случая.
Впервые в жизни я готовлю суп, не пытаясь попробовать его на соль.
От одной мысли о подобном желудок решительно протестовал, демонстрируя, что лучше наизнанку вывернется, нежели примет в себя человечину.
Приготовила, налила в тарелку, поставила на столик. Вернувшись на кухню, отрезала ломтик хлеба и взяла чистую ложку.
– Угощайтесь, – предлагаю, закончив сервировку.
Мордоворот склоняется над парующим супом, втягивает воздух.
– Пахнет хорошо, – говорит он.
«Сейчас заставит попробовать, – обреченно думаю я. – Нужно было яду крысиного насыпать».
Вместо этого он идет на кухню, берет тесак и относит его в морозильную камеру, устроенную в кладовке. По пути обратно захватывает фужер и бутылку коньяка.
Опускается в кресло. Наливает коньяк, выпивает, смакуя, и принимается есть.
Петр Евгеньевич не потребовал разделить с ним трапезу.
Впервые за все время плена я, вернувшись в камеру, опускаюсь на колени и, глотая слезы, искренне благодарю Господа.
27. Воспоминания
После того как я накормила Мордоворота супчиком из человечины, его отношение ко мне резко изменилось. Словно бы этим поступком я заставила уважать себя. Какая мерзость…
Каждую ночь меня преследуют кошмары. Я закрыта в тесной коморке. Вокруг темнота, и лишь холодные руки касаются моего лица, тычут пальцы в рот. Пытаюсь закричать, но не могу. Рот полон человеческой плоти…
Каждую ночь меня гложут сомнения. А стоил ли призрачный шанс на свободу этого?
Лишь утром, при ярком свете, на фоне шорохов и скрипов, которые всегда сопровождают бодрствующего человека, решаюсь ответить: «Да, стоит».
Страшно только, что все эти усилия могут не принести результата. Вот это действительно ужасает.
Сегодня утром, разнося завтрак, тайком сунула Нинке второй банан и подмигнула. В ответ она печально улыбнулась.
Пока большего я для подруги сделать не могу. А вот как только окажусь на свободе, попытаюсь прислать помощь по возможности быстрее. Что-то она совсем сникла. Видимо, Господин Кнут со своими утехами довел до ручки.
Сейчас его нет, отправился в Санаторий повязку менять. Краем уха слышала, как он жаловался Мордовороту, что ему восемь швов наложили.
Уйти с поста Петр Евгеньевич не может, поэтому сидим в караулке. На столе пляшет огонек свечи, рядом открытая бутылка вина и пара бокалов.
Он читает стихи из толстого сборника, затем цитирует по памяти отрывки из собственных.
Благоговейно слушаю, восторгаюсь. Иногда прикасаюсь к бокалу губами. А в голове пульсирует сожаление. Нужно было вчера сыпануть ему яда. Но здравый смысл говорит, что могло и не получиться. Кто знает, какой привкус дает крысиная отрава, вдруг он с первой ложки распознал бы мою затею? Тогда сегодня на ужин супчик из меня готовился бы. Вот так, была полна решимости, а как до дела дошло – струсила.
Отложив книгу, Мордоворот потягивается.
– Не уходи, я пройдусь – проверю.
– Хорошо, Петр Евгеньевич.
Повесив связку ключей на пояс, Мордоворот неспешно бредет вдоль решеток.
Уткнувшись подбородком в сцепленные пальцами руки, закрываю глаза.
– Заснула?
Раздавшийся рядом голос заставил подпрыгнуть.
Я не слышала, как он вернулся.
– Не заснула. Задумалась.
– О чем? – спрашивает Мордоворот, возвращая связку ключей на крючок над дверями.
– Зачем здесь все эти люди?
– Просто так.
– Просто так ничего не бывает, – возражаю я, вероятно, позволив излишнюю вольность.
– Бывает.
Сев на стул, он некоторое время задумчиво качается на нем, а затем спрашивает:
– Скажи честно, тебе интересно, какое на вкус мясо человека?
– Нет, – поспешно киваю головой.
– Врешь… сама себе врешь. Стоит попробовать.
– Не нужно, – умоляюще шепчу я.
– Когда первый раз впиваешься зубами, – погружаясь в воспоминания, говорит собеседник, – представление о мире меняется кардинальным образом. Происходит полная переоценка общечеловеческих ценностей и осознание своего места в этой вселенной.
В глазах Мордоворота мерцает отражение трепещущего огонька свечи. Руки поглаживают переплет книги, которая вдруг приобретает зловещий смысл. Она обтянута человеческой кожей. Вон и пятнышко на политуре, которое казалось раньше каплей засохшего кофе, теперь явственно напоминает родимое пятно.
И вино в бокале темное и густое, словно кровь. Свежая человеческая кровь. Вздрогнув, отгоняю видение. В бокале вино – я сама открывала бутылку и наполняла бокалы. Да и обложка книги скорее всего из какой-то искусственной дряни.
Вздохнув, Петр Евгеньевич продолжает:
– Я тогда работал «телком», в смысле телохранителем, у одного руководителя областной партийной организации и по совместительству весьма влиятельного предпринимателя. Неплохо жилось. Работа привычная, а что риск… Так в то время передел сфер влияния все больше пальбой сопровождался, везде опасно было. А у этого и связи хорошие, да и не лез он на чужое место. Свое пытался удержать. Больше проблем доставляла жена босса. Следовать за ней по магазинам – испытание для нервов, а уж как в клубе отрываться начнет, тут держи ухо востро – любительница мужиков провоцировать. Работал в паре с парнем одним, откуда-то из глухого села под Одессой. Молодой, резвый… Вот и порезвился с боссовой половиной на концертном фортепьяно в гостиной. Пристроившись между бюстами Моцарта и Чайковского. А тут и благоверный в неурочный час воротился. Со мной в качестве сопровождения.
Сделав глоток, Мордоворот продолжает рассказ. Не для меня, просто назрело желание выговориться.
