Андрей Воронин - Над законом
Да я же все, что знаю, в рапорте написал.
– В рапорте... – майор на секунду замялся, и Архипыч, который, хоть и не был ни криминалистом, ни профессиональным психологом, понял, что рапорта его майор Зубко и в глаза не видел, а возможно, даже и не знал о его существовании. – Рапорт – это, брат, хорошо... Понимаешь, я в этом деле человек новый... В общем, рапорта твоего я не видел...
Он снова замолчал и вдруг, оживившись, начал с неожиданной горячностью объяснять:
– Ты понимаешь, старшой, какая-то падла рапорт твой из дела.., того.., гм.., изъяла. Враг все время проникает в ряды. Ты знаешь, сколько у нас в МУРе купленных? Через одного, блин, А тут дело тонкое, государственное. Приезжий этот нам во как нужен.
Полковник Сорокин меня к тебе послал: узнай, говорит, у старшего лейтенанта Стеблова, вдруг приезжий этот где-нибудь в тамошних краях засветился...
Упоминание имени Сорокина несколько успокоило Архипыча, но не слишком: все равно в том, что говорил майор, никак не сходились концы с концами. С чего бы это Сорокин стал искать Иллариона здесь? И что за странный разговор у этого майора?
Кажется, дай ему волю – так и пойдет чесать по фене, как блатной...
– Не понимаю, – сказал он. – С чего это Сорокину своих знакомых в нашей деревне искать?
– Да какие знакомые! – махнул рукой майор. – Он же, волчина, знаешь, кем оказался? Урка беглый, из-под вышки ушел, на нем мокрух – воз и маленькая тележка. Втерся в доверие, пару корешей втихую сдал, провернул свои дела и – на дно.
Сорокин с ног сбился, а его, пидора гнойного, нету, как не было. Как тебе представился? Семенихиным, небось?
– Забродовым, – сказал совершенно сбитый с толку Архипыч. – Илларион Забродов, капитан в отставке...
– Хорошо, блин, что не генерал, – саркастически сказал майор. – На его московской хазе генеральскую шинель нашли. Жалко только, что самого его в шинели не было. Ему вышак ломится, пуля его где-то ждет не дождется...
– Нет, – сказал Архипыч, – это ерунда какая-то. Может, это не тот?
– Да как не тот? Тот! – закричал майор и даже замахал на Архипыча руками. – Здоровенный, мордатый, волос белый, вроде как альбинос, рожа красная, на груди масть набита – голая баба со змеей, на спине эта.., как ее, хрен, никак не запомню...
Сикстинская мадонна. Ну? Над левой бровью шрам от ножевого ранения. Прикид фирменный, котлы 'ролекс', на пальце голдяк граммов на двенадцать...
А ты говоришь, не тот...
– Конечно, не тот, – со вздохом облегчения сказал Архипыч. – Что-то вы, товарищ майор, путаете. Тут такого близко не было. То есть абсолютно ничего похожего. Может, это как раз ваш Семенихин и есть, а Забродов – он пониже будет, и не сказать, чтоб сильно широкий.., хотя жилистый, конечно. И волос у него никакой не белый, а так... не поймешь какой.., вроде шатена. Насчет татуировок не скажу, не видал я его голышом, а только не он это. Не там ищете, товарищ майор.
– Ты мне, Стеблов, не указывай, где искать, – сказал майор. Взгляд у него вдруг сделался жестокий. – Ты мне следствие в заблуждение не вводи.
Ты мне здесь сказки рассказываешь, а он у тебя по участку бродит!
– Где? Где бродит? – вскинулся Архипыч. – Быть того не может, обознались вы. Где?
– В Улан-Уде! – рявкнул майор и грохнул по столу ладонью. – В поселке в этом твоем, где коттеджи.., как его?
– В Выселках? – переспросил Архипыч безо всякого интереса. Разговор вдруг перестал его занимать: он внимательно разглядывал ладонь майора Зубко, лежавшую на поверхности стола.
– Точно, в Выселках! – подтвердил майор. – Ты вот что, Стеблов: ты мне сейчас поможешь этого урку повязать. Аида, поехали!
– Непременно, – сказал Архипыч, не сводя глаз с майорской ладони. Ладонь была интересная: на тыльной стороне ее было вытатуировано восходящее солнце в виде полукруга с расходящимися лучами, а пальцы украшали вытатуированные же перстни.
Каждый перстень, как объяснил однажды Архипычу Витька Дроздов, отсидевший два года за пьяную драку и считавшийся в деревне главным специалистом во всем, что касалось мест лишения свободы, означал одну ходку. На руке майора Зубко перстней было четыре, и Архипычу очень хотелось взглянуть на другую ладонь гостя. – Непременно поедем и непременно арестуем, – пообещал он, осторожно продвигая руку к кобуре. – Вот только хотелось бы мне, товарищ майор, прежде на ваши документики взглянуть.
– Ты что это, старшой, – удивленно проговорил майор, – не доверяешь, что ли? За падло меня держишь, да? Документики ему...
Он энергично полез во внутренний карман кителя, и тут в помещении внезапно стало темнее – кто-то заслонил своим телом распахнутую дверь.
Архипыч начал оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это, но не успел повернуться до конца: вошедший быстро и бесшумно скользнул через кабинет и коротким профессиональным ударом вогнал ему под лопатку длинное, тускло сверкнувшее лезвие.
Убийца подхватил обмякшее тело участкового под мышки и аккуратно опустил его на пол. Вынув из раны нож, он тщательно обтер лезвие полой архипычева кителя и убрал нож в карман.
– Ну что, Савелич? – спросил он.
– Все путем, – сказал майор Зубко, выходя из-за стола. Он шевельнул носком нечищенного ботинка мертвую руку участкового. – Ну что, ментяра, не дотянул до пенсии? Документики тебе! Линяем, Белый.
Белый, внешность которого точно соответствовала описанию, данному минуту назад лже-майором, и фамилия которого и вправду была Семенихин, быстро выскочил на улицу. 'Майор' задержался только для того, чтобы забрать пистолет участкового и запасную обойму к нему. Рассовав свои приобретения по карманам милицейского плаща, он вслед за Белым покинул кабинет и уселся на заднее сиденье угнанного накануне 'форда'.
Машина тронулась, разбрызгивая грязь. 'Майор', раздраженно шипя, копошился на заднем сиденье, сдирая с себя милицейскую форму.
– Ты чего, Савелич? – спросил спереди Белый.
– Тесно здесь, как в СИЗО, – ответил тот. – Надо было автобус угнать.
– В следующий раз так и сделаем, – пообещал Белый. – И погоны полковничьи достанем. У полковника никто не станет документы требовать – себе дороже.
– Глазастый, волчара, – отдал должное участковому Савелич. – Это он масти углядел.
– Да, – сказал Белый. – Таких ни у одного полковника нету! Четыре высших образования – это тебе не лишь бы что!
– Потише ты насчет высших! – ощерился Аркадий Савельевич. – Накаркаешь, дурак! О себе подумай.
– А что – я?
– Отмороженный ты, вот что. За убийство мента знаешь, что полагается? До двадцати годиков, а в особых случаях – вышка.
– Ну? – испугался Белый.
– Хрен гну... Дали бы по башке, и ищи ветра в поле.
– Брось, Савелич, не найдут.
– Может, и не найдут, только в легавке не одни дураки работают. Затаиться тебе надо.
– Мне... А как насчет тебя?
– Насчет меня не волнуйся, я не первый год замужем. И потом, какие у меня особые приметы?
Майорские погоны да фуражка, вот и все мои приметы. Думаешь, эти лохи, что нас видели, что-нибудь еще запомнили?
– А вдруг запомнили?
– Тебя они запомнили, и больше ничего. Ты у нас мужчина видный. Притормози-ка.
– Это еще зачем?
– Где-то здесь, помнится, озерцо было. Надо бы мои особые приметы схоронить.
– Так это дальше! Там еще поворот был, забыл, что ли?
Через несколько минут машина, свернув на лесную грунтовку, выехала на берег маленького лесного озера, вода в котором казалась черной из-за глубины и оттого, что в ней годами гнили упавшие стволы, листья и хвоя.
– Тут точно никто искать не будет, – сказал Аркадий Савельевич, выходя из машины с завязанной в узел милицейской формой в руке. В другой руке он держал пистолет Архипыча.
– Ты бы пистолет-то в узел засунул, – посоветовал Белый. – Сразу ко дну пойдет. Не пойму, зачем ты его вообще забрал?
– Дурак ты. Белый, – сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. – Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!
– Лихо, – сказал Белый. – Я бы не додумался.
– А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.
– Может, и зря. Только что ж теперь... Что сделано, то сделано.
– Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, – словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. – Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.
– Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, – сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. – Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!
Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.
