Брюнония Барри - Читающая кружево
Я смотрю на толпу зевак, которые внезапно замолкают. Некоторые, кажется, ошеломлены. Они сами не знают, что творится у них на глазах. Это представление? Неужели салемские власти в погоне за спецэффектами действительно позволили сжечь настоящий дом? Я смотрю на мужчину, единственного в толпе, который все понял. Он побежал на угол, к отелю «Готорн» — вызывать пожарных.
— Дом горит! — кричит Анжела, бросаясь по лестнице на смотровую площадку.
Я останавливаю ее.
— Нет! Нельзя идти наверх!
— Выбирайтесь из дома! — приказывает оператор.
Она по-прежнему на связи, но выйти на улицу — плохая идея. Как только мы высунемся из дома, нас убьют. Я слышу звуки сирен, но патрульные далеко, слишком далеко. Улица полностью запружена зеваками. Ревут автомобильные гудки. Люди вылезли из машин, чтобы лучше было видно.
— Подвал! — говорил Анжела и спешит к двери. — Там есть тайный ход!
Я иду следом за ней в темноту и закрываю дверь, чтобы отгородиться от дыма. Люк подвала открывается на заднем дворе. Возможно, мы сумеем выбраться. Надеюсь, кальвинисты нас не увидят и мы проскользнем мимо них. Но, насколько мне известно, никаких потайных ходов не осталось. Мы с Бизером в детстве искали их, проводя в поисках часы и даже целый день. Сто лет назад под Салемской площадью существовала целая сеть туннелей — там контрабандисты прятали товары. Может быть, туннелями пользовались и потом, когда функционировала «подпольная железная дорога» — последняя остановка на пути к Канаде и свободе. «Подпольная железная дорога» Мэй унаследовала прежние традиции.
Но теперь все туннели засыпаны. Так сказала Ева, когда устала от наших поисков. А может быть, ее разочаровало, что мы ничего не нашли. Или же она просто решила, что детям следует играть на улице и дышать свежим воздухом, вместо того чтобы сутками торчать в подвале. Ева повторила слова наших школьных учителей о том, что якобы салемские власти засыпали туннели в конце прошлого века. Они об этом пожалели, когда началась Вторая мировая война: туннели могли стать хорошим бомбоубежищем, и городу не пришлось бы тратить деньги на постройку бункеров.
Анжела хватается за стену и щупает ее.
— Я знаю, он где-то здесь, — бормочет она. — В прошлый раз Ева вывела меня отсюда.
Значит, вот как это было. Разумеется, именно при помощи туннеля Ева помогла Анжеле «исчезнуть». Вот почему Кэл и его последователи решили, что Ева — ведьма. Как там сказал Рафферти? Кальвинисты видели, что Анжела вошла в дом, и окружили его, но девушка как в воду канула. Когда она наконец появилась, то не в городе, а на острове у Мэй, и жила там, пока Рафферти не привез ее обратно. Мэй злилась на детектива за то, что он помог Кэлу, но не поняла главного. Кэл боялся и Еву, и Мэй. Он сам верил в то, что плел о них. Он не знал про туннели и не сомневался, что все женщины рода Уитни, за исключением его бывшей жены, обладают магическими способностями.
Кальвинисты окружили дом — точно так же, как и в тот вечер. По ту сторону подвальных окон я вижу их ноги в сандалиях. Выбраться из подвала невозможно, на люке стоят люди. Мы видим фигуры, освещенные со спины и похожие на кукол в театре теней. Их силуэты отражаются на стенах подвала, в лучах фар от немногих машин, которые не застряли в пробке и способны проехать по улице.
Анжела снова напирает на стену, изо всех сил, чуть не расшибается. Я останавливаю девушку.
— Что ты делаешь?
— Я знаю, ход здесь! — говорит она. — За этой стеной. Там целая комната. Я сидела в ней в прошлый раз, пока Ева меня не вывела.
Она ушибается и кашляет. Здесь сыро и дымно, слабо пахнет плесенью…
И тут я вспоминаю, как риелтор, осматривая винный погреб, обнаружила лужу на полу. Меня озарило: вот где находится туннель. Я всегда удивлялась, зачем Еве битком набитый винный погреб, если она вообще не пьет. Разумеется, в его стене — дверь потайного хода, скрытая за обшивкой. Лужа на полу появилась не из-за пролитого вина или протекшей трубы. Это соленая вода, от которой заплесневели цветы. Туннель заполняется во время прилива.
— Куда ведет этот ход? — спрашиваю я на всякий случай, чтобы удостовериться в своей правоте. Впрочем, я и так не сомневаюсь. Хоть я и задала вопрос, ответ мне уже известен.
— В лодочный сарай, — отвечает Анжела.
Я двигаюсь к стойкам с бутылками и медленно провожу пальцами по стене, выискивая трещину, вход в потайной мир. Тонкие деревянные решетки, бутылки, пыль. Пытаюсь нащупать что-нибудь необычное. Как там сказано в Евиной тетради? «Ищи одно из двух — либо то, что вписывается в узор, либо то, что нарушает его».
Становится слишком дымно, и я щупаю доски, читаю их пальцами точно шрифт Брайля. Наконец нахожу маленькую трещину в дереве. Тонкую, словно бритвенный разрез. Веду по ней кончиками пальцев, три бутылки вниз, поворот на девяносто градусов, четыре бутылки по диагонали… Я нашла дверь. Настоящую дверь.
Это потайной ход, точно в Стране чудес. Дверца низенькая, рассчитана на рост человека того времени, когда ход был построен. Я тянусь между бутылками туда, где должна находиться дверная ручка, и нащупываю маленький рычаг. Нажимаю на него, и он подается. Слышно, как поворачиваются цилиндры. Но дверь не открывается, она заперта. Я щупаю вокруг рычага, ожидая найти кнопку или замочную скважину, и одновременно запускаю руку в карман в поисках импровизированной отмычки. И тут мои пальцы натыкаются на нечто гладкое и круглое. Сердце у меня замирает. Дверной засов.
Дышать становится все труднее. Я зову Анжелу, но она не слышит меня из-за шума приближающегося огня.
Пахнет старым деревом и конским волосом — огонь пожирает стены кафе у нас над головой. От жара плесень выбрасывает споры в воздух. Я чувствую запах лаванды, которая сушится на полке рядом со мной. Те самые цветы, которые я забыла выбросить.
И тогда я вспоминаю. Осматривая дом, риелтор указала на плесень в подвале. Плесень от цветов, висящих вниз головой, точно сигнал бедствия.
«Кто же сушит цветы в подвале?»
Я рассердилась, когда риелтор задала этот вопрос, — она будто намекнула, что Ева глупа или впала в маразм. Но, нужно признать, я тоже удивилась. Кто додумается сушить цветы в сыром подвале? Никто. Ни один человек в здравом уме. Ева, в частности. Вот еще один завиток, который нарушает узор, выделяется среди остальных. Цветы. Ева — воплощенная логика.
Ключ к замку должен быть среди сухих заплесневелых цветов.
Я хватаю пучки один за другим, срываю с гвоздей, трясу — точь-в-точь как Бизер тряс колокольчиком на Рождество, когда мы были детьми. Я делаю это медленно и осторожно, будто ожидая, что очередной пучок зазвучит в ином тоне.
Наверху падает балка, и дом содрогается до основания. Анжела отскакивает.
— Что ты делаешь? — Она в ужасе. — Нужно выбираться отсюда!
Она думает, что я сошла с ума — стою и трясу цветы, а в это время дом рушится у нас над головой. Она опасается, что слухи обо мне правдивы. И я склоняюсь к мысли о том, что Анжела права, потому что не нахожу ключа. Девушка тянет меня за руку. Она хочет, чтобы мы вернулись наверх и вышли тем же путем, каким она вошла. Но уже слишком поздно, весь первый этаж в огне. Анжела колотит в крышку люка, наваливается на нее всем телом и кричит зевакам, зовет на помощь. Но люди либо не слышат, либо притворяются. Тогда она, в слезах, сворачивается на полу рядом со мной.
— Мы сейчас умрем! — рыдает девушка.
Я хватаю последний пучок, почти ничего не видя из-за сгустившегося дыма. Трясу цветы, и ключ падает на пол. Я нахожу его на ощупь, вновь провожу рукой по двери и нахожу замок. Медленно и осторожно сую ключ в скважину и поворачиваю по часовой стрелке. Раздается щелчок, и дверь открывается.
— Идем. — Я хватаю Анжелу за руку и тяну ее за собой едва ли не волоком. Оказавшись внутри, мы закрываем дверь, чтобы отгородиться от ада, в который превратился подвал.
Анжеле знакомо это помещение. Она бредет вдоль дальней стены и находит фонарик. Свет тусклый. Сначала мне кажется, что у фонарика сели батарейки, но на самом деле виноват дым.
Это место больше похоже на пещеру, чем на потайную комнату: земляные стены подперты деревянными балками, снятыми со старых кораблей, часть пола выложена крупной галькой. Только часть, потому что однажды галька закончилась и строители туннелей больше не могли воровать ее с салемских улиц.
Здесь есть и сокровища — кусок слоновой кости, резная рукоять ножа. Лезвие заржавело и рассыпалось, превратившись в кучку рыжей пыли. Нож лежит на крышке шкатулки для специй — такие я видела в старых салемских домах. Дерево покоробилось от влаги. В углу стоит старинная деревянная кровать с веревками вместо пружин. Вокруг множество китайских вещиц — вероятно, украденных в ту пору, когда предки моего дедушки занялись пиратством. Возможно, все эти предметы были слишком узнаваемы, чтобы выставлять их на всеобщее обозрение.
