Родриго Кортес - Пациентка
Бергман пришел к Джимми Дженкинсу прямо домой.
— Скоро суд, — с порога объявил он.
Джимми втянул голову в плечи.
— А ты до сих пор ее не навестил, — напомнил Бергман.
— А это не ваше дело, — затравленно обрезал Джимми, — и вообще, я с ней развожусь.
— А дети? — удивился Бергман.
— Какие дети? — не понял Джимми. — Ее же лет на сорок упекут…
— Тем более навестить должны, — пожал плечами Бергман. — Уж это ты должен понимать?
— Нечего им там делать, — отрезал Джимми. — И так стыда на весь город.
Бергман сжал губы в ниточку.
— Слушай меня, Дженкинс. Внимательно слушай. Я тебе сейчас не как бывший начальник, а как мужик говорю: Нэнси невиновна, и дети должны это знать.
— Вы что — суд? — язвительно скривился Джимми. — Это суд должен решить, виновна она или нет.
Бергман раздраженно крякнул, явно хотел сказать что-то резкое, но в последний момент удержался.
— Суд может и ошибиться, — покачав головой, тихо произнес он. — А вот отец права ошибаться не имеет. Хорошо, если ты это поймешь.
* * *На первый прием в клинике Салли привели только спустя два дня. Низко опустив голову, он прошел в тихий светлый кабинет, а потом искоса глянул на врача и замер. Перед ним сидел док!
— Мистер Левадовски? — оторопело выдохнул Салли.
— Бог мой! Салли! — вытаращил глаза док. — Ты-то как здесь?
— А вы? — впервые ответил вопросом на вопрос Салли.
Док смутился.
— Вот… — вздохнул он. — Решил работу сменить. Коллеги говорят, здесь мой опыт нужнее. Но ты-то как сюда попал? Или постой… — док стремительно открыл тоненькую коричневую папочку. — Нападение? Ты напал на женщину? Но почему, Салли? Что случилось?
Салли всхлипнул и повесил голову.
— Я не знаю, док… Я, наверное, чего-то не понял.
Левадовски вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— А я тебе говорил, Салли, все надо анализировать до конца, по цепочке.
— Я анализировал, — всхлипнул Салли.
Левадовски расстроенно захлопнул папку и подался вперед.
— Слушай меня внимательно, Салли. Здесь не мой кабинет. То есть в смысле, не на воле… И чтобы отсюда выйти, ты должен делать все, что я скажу.
— Хорошо, док, — уже не так безнадежно всхлипнул Салли. — Я все буду делать. Вы только объясните мне, почему все всегда идет не так, как хочется.
Доктор медицины, действительный член Американской ассоциации душевного здоровья Скотт Левадовски криво улыбнулся, встал и подошел к огромному, густо зарешеченному окну. Отсюда на много-много миль вокруг было видно только одно — бескрайняя бледно-желтая техасская пустыня.
— А черт его знает, Салли, — с неожиданной даже для себя злостью тихо произнес он. — Черт его знает.
* * *Оказавшись в камере совершенно одна, Нэнси некоторое время маятно бродила из угла в угол, раскачиваясь, наклоняясь и касаясь холодных бетонных стен, словно медведица в клетке передвижного зоопарка. Долго не могла уснуть, горестно плача об оставшихся там, за пределами этих стен, Ронни и Энни, а проснувшись, неожиданно почувствовала необыкновенный покой и ясность.
Все было предельно очевидно. Да, риск был невероятным по своей мощи удовольствием, но в основе его лежал страх. Да, степень риска, на который способен человек, — единственное его мерило: чем выше преодоленное препятствие, тем больше азарт и чувство победы в конце. Но человек — нормальный человек, тут же поправилась Нэнси, — избегает встречи со страхом.
В этом и была вся беда. Преодолевая сонмы страхов и только поэтому все дальше отрываясь от по-детски прямодушных койотов, люди и создали современное общество, но… лишь для того, чтобы никогда и ничего уже не бояться.
Но теперь само общество только и делает, что запугивает человека. Потому что только так и можно заставить Джимми продолжать служить в опостылевшей полиции, а Ронни — таскать на себе героин и маршировать по улицам под руководством братьев Маньяни.
Ну, и конечно же, самым главным страхом, а значит, и самым главным ее противником был «страх божий». Нэнси видела, что все, абсолютно все страхи изначально гнездятся именно там, в создавшей всю западную культуру толстой черной книге с выдавленным на обложке золоченым крестом. Но именно этот страх она — плоть от плоти и кровь от крови христианнейшего Царства Добра — преодолеть не могла.
* * *События развивались столь стремительно, что даже сам Висенте Маньяни едва успевал следить за их ходом. Во-первых, до конца осознавшие, что с группировкой Карлоса покончено навсегда, колумбийцы приняли все его предложения до единого. Во-вторых, гораздо быстрее, чем он сам ожидал, пришло подтверждение и от своих людей в ФБР, и отныне Висенте становился единственным человеком в округе, с кем было заключено детальное соглашение о юридическом, финансовом и организационном сотрудничестве с колумбийцами.
Понятно, что сразу же посыпались запросы из северных штатов, Канады и даже из Сайгона, и Висенте принялся стремительно деконсервировать все унаследованные от Карлоса оптовые склады кокаина. И теперь племянники Висенте целыми днями мотались с представителями дружественной колумбийской диаспоры по всем точкам, проводя инвентаризацию запасов и отчаянно оспаривая порой вполне разумные претензии новых партнеров.
Но были и проблемы. Так, Висенте всерьез тревожило шумное и скандальное дело «Библейского потрошителя» — Нэнси Дженкинс. И, хотя он и сумел, пусть и не без труда, заменить прокурора, лишь на первый взгляд и то — лишь неискушенному в политике человеку могло показаться, что с ней все решено. Кто-кто, а уж Висенте прекрасно понимал, что от того, как он сумеет подать это дело, прямо зависит главное — качество и долговременность всей его политической карьеры. Потому что именно от грамотного позиционирования этого дела зависело в конечном счете и позиционирование Висенте Маньяни как публичного деятеля. Но вот как раз с делом Нэнси Дженкинс все шло отнюдь не гладко.
Во-первых, следствию основательно подгадил опальный, сам уже находящийся под следствием Бергман. Старый хрыч нашел свои ходы в Генеральную прокуратуру и обвинил Мак-Артура в чем только мог, разве что за исключением употребления наркотиков и растления малолетних. А во-вторых, Висенте тревожила сама Нэнси. Эта тварь легко сознавалась в несущественных деталях типа погрома в офисе «Маньяни Фармацевтик», но совершенно игнорировала мнение назначенного ей адвоката и категорически не шла ни на одно из разумных предложений обвинения. Так что нормального «договорного» решения суда могло и не получиться. А вот это Висенте не устраивало.
* * *— Дженкинс! — прокатился по камере бодрый голос охранника, и тяжелая железная дверь громыхнула и со скрежетом распахнулась. — На выход!
Нэнси встала с койки и, потягиваясь, побрела к выходу. Послушно встала у стены, дожидаясь, когда охранник закроет дверь опустевшей камеры, и, подчиняясь его жесту, побрела вперед.
— Что, опять адвокат пришел? — через плечо поинтересовалась она.
— Не-е… — протянул охранник, — не адвокат.
Нэнси встревожилась.
— Господи, опять, что ли, допрос?
— Не-е… Дженкинс, не допрос, — издевательски хмыкнул охранник.
Нэнси недовольно покачала головой.
«Может, кто-то из Маньяни?» — подумала она и зябко поежилась.
В последнее время Нэнси всем существом чувствовала нависшую над ней угрозу, и всякие «сюрпризы» ей нравились все меньше и меньше — особенно со стороны многочисленной и могущественной семьи нынешнего мэра.
— А куда мы идем? — внезапно встревожилась она, когда охранник жезлом направил ее направо, а не, как обычно, налево.
— Там и узнаешь, Дженкинс, — лениво протянул охранник.
«Точно — Маньяни!» — поняла она и тут же расправила плечи и пригладила волосы. Выглядеть перед этими нагловатыми ребятами сломленной не хотелось.
— Стоять, Дженкинс, — распорядился охранник.
Она остановилась и, чувствуя, как молотится внутри непослушное сердце, попыталась собраться. Дверь заскрежетала, и охранник легонько подтолкнул ее в спину.
— Вперед, Дженкинс.
Она вошла, дверь сзади с грохотом захлопнулась, и только тогда кто-то включил свет. Нэнси оглядела огромную свежевыкрашенную в нежный салатовый цвет камеру и ощутила, как слезы заливают ей лицо.
— Давайте, детишки, встречайте мамку! — подтолкнул застывших посреди комнаты Энни и Рональда Бергман и обнял тоже плачущую Маргарет за плечи.
* * *Стол был накрыт как на день рождения.
— Когда мы жили во Львове… — с аппетитом обгладывал поджаристые и даже еще теплые свиные ребрышки бывший начальник полиции, — мы себе такое разве что раз в году позволить могли.
— А ты почему вина женщинам не налил? — пихнула его в бок Маргарет, потешно строя шалашиком густые латиноамериканские брови.
