Юхан Теорин - Призрак кургана
Прошло несколько секунд, прежде чем Герлоф сообразил, о ком идет речь. Выстрелы в Далласе.
– Ты имеешь в виду убийцу?
– Убийцу президента, – уточнил Билл значительно. – Надеюсь, что твой возвращенец не планирует никаких таких ужасов.
– Нет, что ты! – быстро ответил Герлоф.
Повесил трубку и вслушался в эхо своего ответа. Уверенности в нем не было.
Возвращенец
Арон устроился как можно более удобно: несколько одеял, тонкий матрас… ему много не надо было. За последние дни он выспался и отдохнул.
Здесь было безопасно. Он чувствовал себя как орел на вершине дерева.
Над заливом толклись причудливой лепки облака. Одно напоминало человеческую голову, но уж через несколько секунд изменило форму и сделалось похожим на свирепого дракона.
Лети учились плавать под присмотром инструктора. Отдыхающие заплывали по возможностям далеко и вылезали по никелированной лесенке на дощатые мостки. Иногда в воде даже образовывалась небольшая очередь – кому первому вылезать.
По береговой дороге сновали машины.
В поселке многие уже закрывали свои бунгало и уезжали.
Календарное лето продолжалось, вовсю пекло солнце, но лето отпускное подходило к концу.
Море, сияя серебряной рябью, медленно катило к пляжу широкие плоские волны. Море всегда в движении, даже если простым глазом не видно.
Он мечтал умереть здесь, у пролива, чтобы в последние свои секунды посмотреть на воду – и заснуть навсегда, в умиротворении и покое.
Может быть, и удастся, если он постарается все оставшееся ему время держаться поближе к воде. И подальше от врагов – пока не придет решающий час.
Но он должен быть начеку. Все уже готово.
Арон осторожно спустился по узкой лесенке. Машину он спрятал в роще неподалеку.
Надо последний раз поговорить с Герлофом Лавидссоном. Ближайший телефон-автомат в Марнесе. Он поставил себе за правило – не звонить с одного телефона дважды.
Земля обетованная, 1940-1945
Битва с контрреволюцией затянулась.
Влад очень устал.
Сколько людей ушло… Ему уже не кажется разумным приказ: каждый враг народа должен назвать несколько имен, соучастников преступной группы. А те, в свою очередь, еще несколько.
Правда, в последнее время жернова чуть поутихли.
Но сколько людей ушло!
Трушкин расстрелян.
Учителя и врачи.
Инженеры и военные. Некоторые из них, говорят, выдающиеся. Не ему судить.
Поэты, дворники, священники…
Его первый начальник, тот, кто принимал его на работу, майор Рузаев, расстрелян. Заковский, их главный шеф, расстрелян по приказу Ежова. А Ежов пришел на место Ягоды, которого тоже расстреляли. Подумать только – Ягода, народный комиссар внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности, оказался вредителем и шпионом! А потом и Ежова расстреляли. Теперь всем командует Берия. Интересно, надолго ли?
Новый начальник Крестов, майор Рыбаков, пока держится. Мрачный тип, Влад его побаивается. Лет пятидесяти с хвостиком, старый солдат, воевал еще в Первую мировую. Молчаливый, тихий, всегда с записной книжечкой. Говорят, он все записывает – слухи, сплетни, кто что сказал.
Влад и не думал никогда, что у молодого социалистического государства окажется столько врагов. Столько предателей.
Он уговаривал себя, что ему бояться нечего: о троцкистах он впервые в жизни услышал в лагере. Фрол, который чуть его не выдал, называл их «трокцисты». В партию вступил недавно, так что ни в какую уклонистскую группу попасть не мог – просто по времени.
Он чист.
И все равно его мучает бессонница. И страх. Что там пишет Рыбаков в своем блокноте? А если он, Влад, в один прекрасный день придет, как всегда, на работу и все будут отводить глаза? И никто не обратится к нему, как обычно: «Доброе утро, товарищ Шевченко». Он же когда-то был иностранцем, и иногда ему кажется, что и он шпион. Как сказал когда-то настоящий Володя Шевченко: «А ты уверен, что ты не шпион?»
Он же видит, что происходит у них в подвале, он все подмечает, все запоминает – зачем? Может, он и есть шпион какой-нибудь иностранной державы, а его шефы просто-напросто пока еще не вступили с ним в контакт? На курсах им рассказывали о так называемых «спящих» шпионских ячейках. А может, и Свен был шпионом. Откуда ему знать?
Днем он об этом не думает. Мрачные мысли приходят поздно вечером, перед сном. Он долго не может заснуть, прислушивается: не подъехала ли машина? Не слышны ли шаги на лестнице? Шаги соседа по коммуналке он уже умеет отличать – тот всегда приходит за полночь, пьяный, и начинается ругань с женой, а то и драка.
Это не те шаги.
Иногда он просыпается весь в поту: это те шаги! Но тут же соображает, что слышит удары собственного сердца. Пульс отдается в ушах.
А иной раз ему чудятся странные постукивания, очень похожие на те, из гроба. Стучат в дверь? За ним пришли?
Что Арон может сделать в ожидании ареста?
Только приказать Владу наутро идти на работу. Лень и ночь, день и ночь. Работа, работа, работа.
Четвертого мая начальник тюрьмы вызвал Влада в свой кабинет. Сидел, откинувшись на стуле, перед ним – знаменитый блокнот и глубокая тарелка с солеными огурцами. Бутылки не видно, но где-то она есть. Говорили, он крепко попивает, хотя Влад ни разу не видел Рыбакова пьяным.
Начальник окидывает его внимательный взглядом:
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично, товарищ майор! Лучше не бывает.
Рыбаков достает из пачки папиросу «Беломорканал» и закуривает. Владу не предлагает – это не удивительно. Все знают, что Влад не курит. Но название папирос всегда напоминает ему о северной стройке.
– Меня переводят в Москву… – серьезно говорит начальник. – На Лубянку, начальником внутренней тюрьмы. Это большая честь. Предложили взять с собой несколько человек. Я выбрал лучших.
Влал не сразу понял, что имеет в виду майор, но когда сообразил, встал по стойке «смирно».
Через три месяца Рыбаков, Влал и еще один парень из их службы переехали в Москву.
Москва показалась ему спокойной и даже патриархальной. И в самом деле, после лихорадочных чисток и судебных процессов последних лет здесь наступило некоторое затишье. К тому же люди вздохнули с облегчением – угроза войны миновала. Советский Союз и нацистская Германия заключили договор о ненападении. Люди на улицах веселы и болтливы.
Может, оно и пришло, это будущее, о котором так много говорили?
Июнь сорок первого выдался на удивление жарким и душным, в воздухе стояло зыбкое марево – такое чувство, что вот-вот разразится гроза.
И гроза разразилась – как раз в день летнего солнцеворота.
Немецкие войска, почти не встречая сопротивления, шли к Москве. Тактика блицкрига себя оправдала. Железнодорожное сообщение между Москвой и Ленинградом прервалось уже в августе. Начались трудности с продовольствием, вводятся карточки на хлеб, сахар, почти на все.
Правительство в октябре переезжает на Волгу, в город под названием Куйбышев. Жуков клянется, что Москву удержит, и Сталин пока остается в столице, но переносит свой штаб под землю, на станцию метро «Маяковская».
Немецкая армия готовит решающее наступление на Москву. Но это требует времени, и советское командование использует это время наилучшим образом: из Сибири успевают перебросить четыреста тысяч отдохнувших, обученных солдат, на эвакуированных за Урал и сказочно быстро восстановленных заводах штампуют танки и самолеты.
В начале ноября Сталин устраивает военный парад на Красной площади – для поднятия духа населения и армии.
В те же дни резко, как по заказу, холодает, и в середине ноября Жуков начинает контратаку. К пятому декабря уже ясно – Москва устояла.
После этого военное счастье медленно, но верно поворачивается, и после разгрома под Сталинградом многие понимают – немцы войну проиграли.
После войны НКВД разделили на два министерства – Министерство внутренних дел и Министерство государственной безопасности. Влад остался в МГБ.
Москва медленно оттаивает после военных лишений. Снабжение стало намного лучше. Влад живет теперь в однокомнатной квартире. Зарплата у него не очень большая, но приличная, и он купил себе трофейный «опель-капрал».
Работы опять много – нескончаемый поток бывших военнопленных, людей, якобы сотрудничавших с оккупантами, прибалты, украинцы…
Влад все еще получает некоторое удовольствия от ощущения своей власти над заключенными, но Арон смертельно устал. Ему всего тридцать, но чувствует он себя стариком.
Опять много расстрелов – предатели, дезертиры.
– А ты знаешь, почему мы стреляем в затылок? – остановил как-то Влада в коридоре теперь уже полковник Рыбаков. Влад первый раз в жизни видит его под градусом.
– Нет.
– На затылке глаз нет. – Рыбаков усмехнулся и пошел дальше.
Герлоф
– Не понимаю, как тебе хватает терпения, – пожал плечами Йон.
